От редакции.
Рахим Махтумович Эсенов - наш выдающийся земляк, любимый всеми писатель и историк, известный далеко за пределами Туркменистана, лауреат многих международных премий, в том числе и американского ПЕН-Клуба (он получил ее сразу после счастливого освобождения под давлением международных организаций из застенков ниязовского КГБ),завершил свою новую крупную работу.
Новость дня: Теперь двухтомник по цене 600 рублей можно свободно приобрести в книжной лавке Института востоковедения РАН. Метро "Кузнецкий мост".
Писал он ее долгие годы, параллельно с другими произведениями. И вот наступил тот час, когда двухтомник "Красный падишах" вот-вот большим тиражом увидит свет в крупнейшем издательстве за пределами родины.
Да-да, именно за пределами. Увы, новый президент-реформатор еще не вполне осознает, ни масштабов личности писателя, ни то, какой широкий резонанс будет иметь выпуск двухтомника, многократно усиливаясь от того, что писатель не услышал президентского худая шукур!.
А ведь мог бы встретиться с писателем и получить от беседы с ним большое удовольствие, я уже не говорю о политических последствиях этого акта, особенно в Йомудистане (Западный Туркменистан).
Ну, да бог с ним. Пусть катается на танке, скачет на коне, или играет на гитаре в Ахале, напевая песни о проснувшейся пока неизвестно к кому любви. И пусть послы великих европейских демократий в Ашхабаде умиленно пускают слезу глядя на шалости молодого человека.
Итак, сегодня мы берем на себя риск начать публикации небольших фрагментов из этой исторической эпопеи понимая, что гражданам Туркменистана и нашим землякам за его пределами не терпится хоть что-то узнать о новой работе Рахима Махтумовича.
В свое время друзья мне говорили: «Почему не возьмешься за повесть или роман о Недирбае Айтакове? Такая биография у человека, что и без художественного вымысла можно интересное произведение написать».
И в самом деле, я был много наслышан от отца и близких об этой незаурядной личности, о его нелегкой судьбе, но в ту пору чувствовал себя неготовым, не созревшим в меру творчески, чтобы подступиться к такой сложной теме. Тогда она для меня казалась непосильной: чтобы написать о крупном деятеле, надо самому пройти серьезную жизненную школу, мыслить по государственному, лишь тогда из под твоего пера выйдет что-то стоящее, способное заинтересовать людей. Кому нужен сухой пересказ биографических данных, без серьезного осмысления, не прошедший сквозь призму времени и собственного видения? Такое, с позволения сказать, произведение, как недозревший плод, едва ли кому придет по вкусу, даже самому автору, настрочившему из конъюнктурных соображений.
Со временем меня стали донимать сородичи: «Ты написал об Эзиз-хане, Джунаид-хане, об Ага Бердыеве и Шаджа Батырове… Слышали пишешь и о Байрамхане. Все это похвально. Не пора ли приняться и за Недирбая Айтакова, за родича своего?.. Ведь он – гордость не только наша, племенная, но и всего туркменского народа!.. Если не ты, кто еще?..»
После таких упреков я серьезно настроился, хотя бы для начала написать повесть о своем знаменитом сородиче. После тех моих обоснованных сомнений миновало немало лет, за моей спиной уже накопился богатый жизненный опыт, худо ли бедно я приобщился в какой-то мере к государственной деятельности, встречался и беседовал с многими виднейшими личностями страны и мира, писал о них, брал у них интервью и, пожалуй, почувствовал себя готовым взяться за эту заветную тему.
Мое первое заочное знакомство с сыновьями Айтакова состоялось в конце шестидесятых годов прошлого столетия, в пору, когда я работал корреспондентом «Правды» и в какой-то статье упомянул имя их отца, как одного из первых организаторов, основателей нового Туркменского государства.
И тогда из далекого Хабаровска я получил письмо, сначала от Эдуарда, а затем и от Зелили. Так завязалась переписка, так я из первых уст узнал об их полусиротской, бесприютной судьбе после ареста отца и ссылки матери. Детьми они познали почем фунт лиха – высылка из Ашхабада, тюрьма, колония для малолетних, побеги из под стражи, снова колония… Наконец детский дом, тоже не лучше колонии, затем добрые руки родной тети по матери Раисы Осиповны, не побоявшейся отыскать и приютить у себя в Ташкенте племянников, детей «врага народа», «изменника Родины» и «японского шпиона».
К чести братьев они оказались достойными своего отца. Они нашли себя, не потерялись, в стремлении выжить, победить сказались, конечно, родительские гены. Ребята окончили школу, поступили в медицинский институт, закончили аспирантуру, ординатуру, выбились в люди. Переехав в Москву, Зелили защитил докторскую, стал профессором, успешно оперировал капризных москвичей, страдающих онкологическими заболеваниями; Эдуард – кардиолог, кандидат медицинских наук, видный специалист в инженерной хирургии.
Несмотря на оторванность от Родины, они не забывали ее, близких, родных, земляков. Своей второй родиной братья считают Узбекистан, где они познали цену человеческой дружбе, приобрели профессии врачей. Когда к ним из родных мест обращаются больные, они не жалеют ни времени, ни сил, чтобы помочь им, одних устраивают в московские клиники, другим дают добрый совет. Можно привести десятки примеров, когда они, абсолютно бескорыстно консультировали, даже сами оперировали, лечили совершенно незнакомых людей, а иных приводили к себе домой приютить на ночь-другую.
Земля слухом полнится. О доброте братьев, их милосердии весть дошла и до руководства Туркменистана, у коего родилась благая мысль пригласить их на работу в республику, которая в ту пору нуждалась в высококвалифицированных специалистах. Зелили предполагали предложить должность директора научно-исследовательского института онкологии, которая продолжительное время была вакантной. Подобрали подходящую работу и для Эдуарда.
Братья, как говорится, были на седьмом небе. Намыкавшись на своем веку, они были чувствительны к малейшему вниманию. Слава Богу, нашлась голова, вспомнившая о туркменских сынах, помимо своей воли разбросанных по миру в страшные годы культа личности. Братья с благодарностью восприняли приглашение, согласились приехать, погостить, побывать в родных местах детства, договориться об условиях переезда: ведь нелегко сорваться с насиженного. Их, конечно, тепло встретили, они навестили многих своих сородичей, близких и дальних, живущих в западных и восточных районах Туркмении. Особенно волнующими и трогательными были встречи, посещения мест, связанных с памятью отца и матери.
Многое обрадовало Айтаковых-младших, особенно то, что в Красноводске единственный в республике рыбокомбинат по-прежнему носит имя их отца, оно присвоено многим школам и библиотекам, а в центре туркменской столицы, напротив городской мэрии высился на постаменте бюст первому председателю ЦИКа Туркменской ССР, а неподалеку власти водрузили памятник его другу и соратнику Кайгысызу Сердаровичу Атабаеву, первому председателю Совета Народных Комиссаров Туркменистана.
В теплую и задушевную встречу с братьями вылилось застолье в моем доме. Взглянув на родину Недирбая Айтакова глазами его сыновей, мне вдвойне интересно было слушать их повествование о себе, об отце и матери, сопереживать с ними яркие, но горестные воспоминания, сохранившиеся в цепкой детской памяти. И тогда и после многих встреч с ними Эдуард запомнился мне более практичным, даже прагматичным, а Зелили несколько не от мира сего, лиричным, чуточку наивным и доверчивым. Каковы корни, таковы и отростки. Но оба задушевны, человечны, готовы придти всегда на помощь. Помню, летом 2001 года, в Москве, на Киевском вокзале со мной случился сердечный приступ, а вокруг ни близких, ни знакомых. К счастью, один добрый москвич доставил меня на привокзальный медицинский пункт, где оказали первую помощь. Не прошло и часа ко мне с медикаментами, оставив работу, приехал Эдуард и увез на машине к себе домой и выхаживал до вечера лишь известными ему средствами.
С годами, особенно после поездки в Астрахань, Ставрополь, на Мангышлак, встреч с тамошними туркменами, казахами, татарами, ногайцами во мне снова пробудилось стремление написать о своих сородичах, о Недирбае Айтакове. Я знал, что многие следственные материалы двадцатых- тридцатых годов НКВД Туркменистана хранятся в архивах Узбекистана. И они, конечно, за семью печатями. В начале 90-х годов прошлого века «туркменские дела» доставили из Ташкента в хранилища туркменского КГБ и бывший его глава П. М. Архипов, а затем его преемник генерал Сапармурад Сеидов, любезно предоставили возможность ознакомиться с интересующими меня документами.
Первым делом я запросил «уголовные дела» Н. Айтакова и К. Атабаева, но начальник архива и его сотрудница ответили, что в данный момент они находятся у президента С. А. Ниязова. Тогда я бросился в бывший партийный архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КП Туркменистана, намереваясь изучить материалы заседания бюро ЦК тех лет. И там меня постигла неудача: их по запросу Ниязова уже давно отправили в Президентский совет. Правда, мне предоставили материалы пленумов ЦК и съездов КП Туркменистана того смутного времени, где, понятно, разговоры шли несколько скованно, больше демагогично, не столь прямо и «откровенно» как на закрытых заседаниях бюро с участием узкого круга руководителей.
Через несколько лет я снова возобновил поиски, но безуспешно. Архивные работники недоуменно пожимали плечами: документы все еще находятся у президента. Впрочем, они выражали серьезную озабоченность, как бы бесценные материалы не исчезли бесследно, ибо прошли все сроки их возвращения. Этот разговор происходил в начале-середине 2002 года. А после мне дорога туда была заказана.
Айтаковская тема не давала мне покоя, с годами все больше. Что это, зов крови? Н. Айтаков по отцу родом овез ходжа, а по матери Дурдыхан – мамеша, того же рода, что и мой отец.
Зов крови, по-моему, испытывает все живое на земле. Всякая живность стремиться к своему родному жилью, будь то гнездо, нора или стойло. Давно заметил, что на дубу, посаженном у дома моим старшим сыном Евгением, почти каждый год по весне вила гнездо какая либо птица. Вначале в нем обитали какие-то шумоватые пичужки, затем поселялись ненадолго непоседливые индийские майны – скворцы, напоминая мне далекий сказочный Индостан. Жили там и африканские горлинки, отличающиеся от наших более нежным оперением и легендарным изящным «ожерельем» пророка, охватившим их грациозные шейки. Их я видел в Ливии, Йемене и Аравии…
И, наконец, до того, как снесли мой старый все еще добротный дом и варварски срубили тридцатидвухлетний красавец дуб, там гнездовал сокол. Чем выше и мощнее становилось дерево, покрывавшее своей густой кроной мой двухэтажный коттедж, тем крупнее по своей мощи и силе птицы населяли, обживали его. Или это просто случайное совпадение?
Но все пернатые, от мала до велика, летели к своему гнезду. Даже в темноте, случалось. Так корабль стремится в родную гавань и безошибочно находит свой причал. .....
По крупицам мне удалось «наудить» материалы об Айтакове, подвигнувшие меня на документальный роман. Прибегаю я также и к устным свидетельствам, рассказам родственников, моего отца и его сверстников, услышанные в детстве и в зрелом возрасте, а также в процессе моих поисков документальных данных.
В поездках в Байрам-Али, Небитдаг, Джебел, Красноводск и в другие населенные пункты Западного Туркменистана, где расселились наши сородичи, я убедился, что даже близкие родственники Недирбая Айтаковича, его родные племянники, внучатые правнуки и племянницы почти ничего не знают о своем знаменитом дедушке и дяде. А из старших поколений, видевших или наслышанных о нем, никого не осталось. Все бесценное, непреходящее они унесли с собой, в мир иной. При Советах, плохо ли, хорошо, существовали научно-исследовательские учреждения, общественные организации и объединения, которые записывали или организовывали сбор воспоминаний ветеранов и престарелых знаменитостей. Сейчас подобные исследования, поиски преданы забвению, ибо нынче, как ни прискорбно, мерилом изучения, отношения к истории являются другие «ценности».
Принимаясь за документальное повествование о своем сородиче, я упрекал себя за то, что слишком поздно взялся за эту работу. Не секрет, что с каждым годом все труднее становится писать, да и память уже не та.
Но лучше поздно, чем никогда.....