 |
| Мари, 1992 г. Дагестан |
7 декабря 2012 г. в 8 утра в местечке Абингдон (Оксфордшир, Великобритания) на 69 году жизни после скоротечной тяжелой болезни скончалась Мари Беннигсен-Броуксоп (Marie Bennigsen-Broxup). Сказать, что ее знали многие - значит ничего не сказать. Если бы в науке, как в церкви, существовала категория. святых-мучениц, то она была к ним причислена безоговорочно.
Я узнал страшную весть о ее кончине случайно, от французского журналиста Régis Genté, лишь после праздников наступившего 2013 г. Ее двоюродная сестра по матери, кузина Софи подтвердила, что все произошло почти внезапно. 10 октября 2012 года ей поставили диагноз, не оставлявший надежды на выздоровление. Но никто не мог и не хотел верить, что все произойдет так быстро.
Мари, конечно, знала больше других и можно только догадываться, как считала она оставшиеся ей дни и часы, с одной только целью завершить незавершенное. Собственно в этом и состоит наша борьба со смертью, помогающая жить и поддержать себя в форме. Но одно дело бороться не ведая сколько тебе осталось, а другое - почти точно знать, что осталось совсем немного. Она не теряла жизнелюбия, и даже находила силы подбадривать своих самых близких родственников: мужа Майкла, сыновей Александра и Жульена, сестер Элизабет и Фани, брата Петра с супругой Настей, кузину Софи, племянника Николая Чавчавадзе. «Поразительно, - пишет в своем некрологе ее друг Майербек Вачагаев, - но Мария не выглядела даже подавленной! Прирожденный борец, она стала ярким примером того, как подобает вести себя на пороге смерти».
Родословная
 |
| Кладбище Sainte-Genevieve-des-Bois недалеко от города Сен-Женевьев-де-Буа под Парижем |
Русская немецкого происхождения, англичанка французского происхождения Мария Александровна Беннигсен (по мужу Броксоуп) родилась 29 июля 1944 г. в Париже в семье широко известного востоковеда, исламоведа, незаурядной личности с кругозором и большим научным багажом. В 1920 г. семья ее деда вынуждена была эмигрировать из Новороссийска в Турцию (Галлиполи), затем жить в Эстонии, а с 1923 г. поселиться во Франции.
Далекий предок отца - генерал Леонтий Бенннигсен родом из древней, ведущей начало с XIII века, баронской фамилии из Ганновера (независимого немецкого государства); сын барона Левина Фридриха Беннигсена (1700—1762), отважно служил Екатерине II, попал в опалу при Павле, затем вновь возвысился при сего сыне Александре и в 1813 году, получив от российского императора графское достоинство, выехал на родину в Ганновер (Германия), где и похоронен.
Его имение и бал в Закрете, во время которого император получил известие о вторжении Наполеона, описаны Л.Н. Толстым в романе «Война и мир». Апофеозом в военной карьере Леонтия Беннигсена была зима 1806-1807, после того как выстоял против самого Наполеона при Эйлау. Однако во всемирную историю он попал как одна из ключевых фигур заговора и убийства сына царицы - императора России Павла (возглавлял заговор наследник Павла, сменивший его император, Александр). О ее далеком предке писал Гете, вспоминал Наполеон, приготовил специальную статью для американской энциклопедии не менее известный нам всем Карл Маркс....
 |
| Александр Беннигсен |
Вот, что вспоминает друг Мари, М. Вачагаев: «Помню, как, приехав в Чечню 10 марта 1996 года, мы оказались в ловушке между подразделениями войск МВД и МО РФ в Грозном (со стороны Старопромысловского района). Мы беспокоились о Марии, а она - о нас. Разговаривая с майором на посту, мы ожидали переправки на военную базу Ханкала, что было для нас смертельной угрозой.
Внезапно Мария с жаром заговорила о преступности происходящего в Чечне. Мы поняли, насколько это опасно для всех нас. Но она была неумолима. В конце концов, Мария потребовала, чтобы ее связали с министром МВД Куликовым!
И вдруг, майор, старший на посту, спросил, имеет ли она отношение к генералу Беннигсену. Мария очень удивилась, что в российской армии знают генерала времен правления императора Александра Первого. Майор сказал, что это действительно так. Мария заметила, что в таком случае он должен содействовать тому, чтобы мы проехали дальше в горы, поскольку она - прямой потомок генерала Беннигсена…
В сущности, жизнь наша висела на волоске. Подъезжая к городу, мы не подозревали, что Грозный в течение трёх дней удерживали чеченские бойцы. Поэтому Грозный был полностью перекрыт со всех сторон российской армией, которая пыталась блокировать их в черте города. Армия понесла большие потери, и это до предела обострило ненависть к чеченцам, а значит, к нам и к Марии, которую сопровождали мы. Но она держалась победительницей: не просила, а требовала. Это произвело впечатление, и майор, старший на посту, удивленный ее поведением, улыбнулся и распорядился, чтобы Марии и сопровождающим ее чеченцам позволили проехать дальше.» В 2012 году Центральным банком Российской Федерации была выпущена монета (2 рубля, сталь с никелевым гальваническим покрытием) из серии «Полководцы и герои Отечественной войны 1812 года» с изображением на реверсе портрета генерала от кавалерии Л. Л. Беннигсена.
 |
| Монета в память об А. Беннигсене |
Для Мари были в людях важны не титулы. Что они для нее, графини, из рода некогда приближенного к царствующим особам. Она распознавала человека сердцем, находила друзей чистых, искренних, и таким прощала заочно любые заблуждения. Она думала сердцем не впадая в сентиментальность. Любила скорость, реальные приключения, но и небоялась резко нажать на тормоза. Она торопилась делать как можно больше и быстрее. Искала родственные души, такие как сама. Ее лицо, глаза, улыбка, жесты, искренность, щепетильная дружественность в общении, излучали огненный оптимизм. Она откровенно отторгала все, что шло вразрез с ее принципами и тут могла сказать такое, что у собеседниками волосы вставали дыбом. Она несла с собой ауру высокой аристократичности, благородного происхождения, нелегкомысленного романтизма и отвагу Жанны ДАрк. Она жила с желанием освобождать и сеять свободу, но не кавалерийским наскоком и не властными указаниями. «Меня всегда радует добавка любой свободы» - говорила она. От отца она унаследовала цельное мировоззрение, четко продуманную линию жизни.
Мари не была идеалистом. – «Каждый человек имеет цену, Шохрат». Все равны перед законом, но не похожи и не одинаковы по своим человеческим качествам. И это тоже часть парадигмы Мари. Она не боялась мыслить на грани фола, т.к. всегда чувствовала себя победителем держа в колоде главный козырь - жесткую правду. Видимо, вся умность и сводится к решению этого сложного вопроса, кто, сколько и в каких ситуациях стоит. Только не многим удается держать о себе высокую цену. Тем, кто устанавливает планку жить на уровень сверхзадач.
Новые знакомые, старые друзья
Все из наших общих знакомых отличались непосредственностью, юмором, жизнерадостностью, свойственной чистым людям. Это были состоявшиеся взрослые люди, несмотря на все свои высокие титулы, в душе остававшиеся детьми. Она выбирала друзей под себя. Тех, кому симпатизировала, кем восхищалась. И вот что еще: все кого знакомила друг с другом Мари моментально начинали доверять друг другу. Такова была сила ее репутации и авторитета. Правда, бывали и исключения, когда знакомства перерастали в столкновение мировоззрений далеко небезобидного и не личностного содержания. Когда-нибудь расскажу и об этом.
Вспоминаю Марка Батунского, известного специалиста по исламу, тоже, вероятно, человека, доставшегося Мари в наследство от отца - исламоведа России, Кавказа и Центральной Азии. Тихий, скромный, малоразговорчивый и уж точно не блиставший красноречием Марк, был не в таком уж и пожилом возрасте, но выглядел неважно, когда мы встретились с ним в Лондоне в апреле 1989 г. А через несколько лет пришел некролог о его кончине. Ему не было и 65-ти. Память о нем в западной печати почтили сотрудники редакции журнала Мари. Марк Абрамович Батунский (1933, Ворошиловград – 1997, Кёльн) был одним из ведущих в СССР и признанным в мире исламоведом, но двери
Института востоковедения АН СССР для него были закрыты. И всё же, власти
должны были признать его авторитет как специалиста. Именно ему было поручено написать
статью об исламе в Большую Советскую энциклопедию.
Вот что писал талантливый Марк о проблеме столь актуального сегодня евразийства в первом томе своего нетленного фундаментального трехтомного историко-философского сочинения "Россия и ислам" (второе изд. 2003 г.): "В довольно обширном наборе «запасных» культурологем не было даже самых робких приближений к евразийского (или даже «протоевразийского») типа моделям. Ведь евразийство исходит из того, что понятия «русское» и «азиатское» (в том числе и «азиатско-мусульманское») могут быть взаимопроницаемыми, могут находиться в единстве, могут присутствовать друг в друге; они взаимосвязаны, взаимообусловлены, подчинены каким-то единым – пусть даже и с превеликим трудом находимым – закономерностям. Евразийство не обязательно предполагает смену одного типа культуры другим («азиатского» – «европейским» и наоборот) в некоей временно-пространственной протяженности. Оно – скорее их одновременность, их перманентный взаимопереход. Но переход этот настолько бурный и многогранный, что в конце концов должны исчезнуть всякое реальное и символическое противопоставление, всякое онтологическое разделение, всякая твердо акцентируемая дуальность. И тем не менее для того, чтобы эти фундаментальные мировоззренческие скачки свершились, необходимы столь же радикальные социокультурные предпосылки, активизаторы и стимуляторы. Были ли они в России времен Ивана III, Василия III, Ивана Грозного? Уверен, что нет".
Любимцем Мари, вероятно, еще с времен жизни ее отца был Шамиль Мухамедьяров. Благодаря Мари я познакомился с этой исторической личностью, демократом по природе, честным исследователем, принадлежащим к тому типу людей, для которых наука - и работа, и дом родной. Сын врача, народного комиссара Татарстана, государственного и культурного деятеля Советской России, Шамиль был огромным, тучным, добродушным и очень громкоговорливым человеком, обладавшим гигантскими историческими познаниями, широко известным за рубежом. Последний раз мы виделись накануне его смерти. Любезно, как старого друга, пригласил он меня к себе домой, сразу за старым зданием Института этнографии на Дмитрия Ульянова, за ныне теперь уже бывшей сосисочной, позже ставшей рестораном «Ханой».
Шамиль жил не богато. Как и все ученые, основное богатство его небольшой квартиры составляли книги. С симпатией старшего брата относившийся ко мне ученый достал откуда-то не возьмись (а точнее из холодильника) маленькую баночку черной икры. Было видно, что держал для какого-то важного случая. Обычно, своим потрескивающим голосом говорил, по-преимуществу, он сам, страдая отдышкой, пыхтя, но всегда глядя на собеседника теплыми добрыми глазами. Вспоминал об отце, и переходя на шепот о том как тайно встречался, находясь во Франции в научной командировке с легендарным татарским эмигрантом, политиком, выдающимся деятелем Башкортостана, выдающимся ученым Ахмет-заки Валили Тоганом, открывшем миру рукописи ибн-Фадлана. О том, как потом только узнал, что находился всю поездку за кордон «под колпаком» КГБ. Эта встреча была организована специально, чтобы попытаться добровольно возвратить Валиди Тогана в СССР. Шамиль знал, что скоро покинет это мир. Потому и пригласил меня для беседы. А на прощанье отдал самое ценное из домашней библиотеки - книгу уникальных воспоминаний А.Валидова.
В следующий свой приезд в Москву я тщетно пытался дозвониться до него. Попыток найти его я более не предпринимал, прогоняя мрачные мысли. Шамиль... так по имени я его называл, и он не обижался, даже ценил это, считал это проявлением моих братских к нему чувств. А ведь был он старше меня на 30 лет! Шамиль Фатыхович Мухамедьяров (17.06.1923 — 23.05.2005) - доктор науки, академик Международной тюркской академии; член Российского национального комитета тюркологов; Археографической комиссии РАН; академик-секретарь Московского отделения Международной тюркской академии; член Постоянной международной алтаистической конференции (США, штат Индиана, г. Блумингтон, РIАК); Заслуженный деятель науки Республики Татарстан (1993).
Тот, 1989 год был знаменателен не только первым знакомством с Шамилем и Мари. Тогда Мари впервые посетила Казань, увидев народ, истории и культуре которого не мало строк в своем научном творчестве посвятил ее отец, а затем, по его совету, и она сама. Как писали татарские друзья в Казани, Мари, «искренне радовалась уважению татарстанцев деятельности своего отца. В последующие годы она часто бывала в Казани и включила в издаваемый ею журнал ряд публикаций как о современных политических процессах в Татарстане, так и по истории татар XIX- начала XX вв. Здесь она нашла много единомышленников. Во время своих приездов часто повторяла слова отца, оказавшиеся пророческими: «в случае политической нестабильности в СССР, татары не пойдут на открытую, тем более, вооруженную, конфронтацию, они постараются направить усилия на образование, просвещение, на созидание …» .
И первый некролог в России о кончине Мари пришел из Казани. «В ближайшую родительскую субботу будет отслужена панихида в Благовещенском соборе Казанского Кремля» - читаем мы в некрологе. Ее отец занимался творчеством Мирсаита Султангалиева, погибшего в годы террора Сталина, историей периодической печати в дореволюционном Татарстане. Дружил и с азербайджанскими учеными – Али Акпер беком Топчибаши и Джейхун беком Гаджибейли, консультировался с ними при подготовке научных трудов, касающихся событий в Азербайджане первой половины прошлого века.
 |
Софи - смесь теплой учтивости, правильности и прямодушия, безоглядной доброты и вековой печали в выразительных, больших карих глазах. После нашей встречи в Париже, она уехала в Москву, где работала собкором «Ля Монд». Затем мы встречались в Ашхабаде. Потом мы виделись на первом этаже ее корпункта на Кутузовском, пока я не пришел к ней попрощаться перед отъездом «за бугор». В последующем она стала широко известна как западный журналист-экстремал, не боясь выезжать в самые горячие точки Кавказа на встречи с Масхадовым, Баталовым, Кадыровым и др. Не зная как отблагодарить ее за все, что она сделала для меня в трудные моменты моей тогда еще полуэмигрантской жизни, я оставил ей картину под условным названием «Кремль в песках» (она потом появилась на суперобложке монографии моей докторской) и серебряный стилет для писем старинной работы. В Москве она интересовалась антикварными русскими книгами для старика-отца. Я достал ей старинное издание А. Дорна о Каспии.
Кавказ
1989 г. был годом нашего первого знакомства и одновременно первым приездом Мари в Казань. А, когда мы встретились вновь в 1991 году, она начала поездки на Кавказ. Еще до завершения учебы в Сорбонне (она окончила Институт восточных языков (Ecole des Langues Orientales) и Институт высших исследований (Ecole des Hautes Etudes), объектом ее профессионального внимания стал Северный Кавказ. Первое ее исследование было посвящено шейху Мансуру (1765-1794), военному и религиозно-политическому лидеру горцев в Кавказской войне 1785-1791 гг. Затем вышли монографии «Мусульманская угроза Советскому государству» (1983, в соавторстве с А.Беннигсен), «Северо-Кавказский барьер» (1992), книгу «Чеченская борьба за независимость» (в соавторстве с Моше Гамером).
О кавказском периоде ее работы упомянуто в некрологе Лейлы Юнус, жены политика Арифа Юнуса, которая в 1988 г. приезжала в Лондон, куда привезла в Международную Амнистию первые списки политзаключенных Азербайджана. Для Мари это был важный канал получения материалов для организации альтернативных публикаций по политической истории Азербайджана, по проблеме Карабаха, современным проблемам республики. Она часто бывала в Азербайджане, вместе с Софи. На организуемых затем научных конференциях в Лондоне присутствовали не только официальные представители, но и активисты гражданского общества, академики и только что оперившиеся кандидаты науки, члены аппаратов ЦК республик советского Кавказа и противостоящие им диссиденты.
В конце 1990 го. – поездка Дагестан. Там, в Доме печати, она заявляет, что в Дагестане своя политическая культура и в этой стране незачем повторять ни опыт Ирана, ни Турции. У Дагестана есть свои народные традиции и они живы до сих пор. В этой связи вспоминаю, организованное примерно в это же время по ее инициативе совещание в Москве в Институте этнографии АН СССР, куда Мари приезжает с проектом организации крупной конференции со своей концепцией этнического ислама. Она пытается направить ученых к мысли, что не существует ислама вообще, не существует ислама только как состоящего из различных толков (суннитов, шиитов и пр.), но существует ислам: узбекский, туркменский, дагестанский, чеченский, карабрдино-балкарский, казахский и т.д., и это куда важнее.
После упомянутой пресс-конференции в Дагестане ее приглашают войти в состав Редакционного совета журнала «Советский Дагестан» (единственное издание на Северном Кавказе, распространяемое официальное за рубежом. В последствии переименован в «Наш Дагестан»). «Она охотно согласилась, - вспоминает Муртазали Дугоричилов, и потом, в течение нескольких лет присылала нам для публикации произведения деятелей кавказской эмиграции, опубликованные в 20-е, 30-е годы за рубежом. Это статьи Гайдара Баммата, Пшемахо Коцева, Вассан-Гирая Джабаги и многих других». Профессор А.Р.Шихсаидов, возглавлявший редакционный совет "Нашего Дагестана", был приглашен Мари в состав редколлегии издаваемого ею в Лондоне, к этому времени, всемирно известного и очень авторитетного среди ученых на Западе журнала.
В 1992 г. Мари вновь посещает Дагестан. Она выступает с идеей большей свободы Дагестану, о том, что Российская Федерация должна стать реальной федерацией, ибо в противном случае распадется как СССР. Своим дерзким выступлением, особенно по части опасности развала России, она вызывает волну критики, в том числе и со стороны Рамазана Абдулатипова, в те годы - председатель Палаты национальностей Верховного Совета РСФСР (с 2013 г. - глава Дагестана).
С 1993 г. Мари переключается на Чечню, на войну, в которой она видела не столько сепаратизм, сколько ростки национально-освободительного движения. Она публикует серию научных заметок и статей на эту тему. Позднее работает над темой об имаме Гоцинском, крупном мусульманском деятеле Дагестана и Северного Кавказа первой четверти ХХ века. Часто встречается с Дж. Дудаевым, затем Масхадовым, позднее с Ахмадом Кадыровым и чуть ни первой публикует Интернете не только статьи, но и видео о катастрофе Чечни, снятое ею в боевых условиях.
«Мари делала все это не просто потому, что она историк и исследователь, - замечает Лейла Юнус, - а потому, что она все это любит.... Мари была послом Доброй воли народов Кавказа, человеком, стремившимся укрепить и поддержать у нас демократические ценности и традиции». Она видела ситуацию в напряженных регионах через призму не политиков высокого ранга, для нее было важно узнать, что именно думает общая масса населения. Она впитывала себя боль и страдание простых людей и считала себя обязанной помогать этим людям и не от случая к случаю, а на протяжении двух десятилетий. Именно эта сердечная боль с людьми была ее платой за безошибочные научные прогнозы.
Динамичная по натуре, Мари обладала холодным аналитическим рассудком. Парадокс вспыльчивого вольнодумия и академического мышления были органической частью ее сути, именно поэтому ее работу ценили политики, которые нуждались не в агитационно-пропагандистских материалах, а в фактах объективно и точно описывающих ситуацию, взглядом изнутри. Она занималась распространением научных знаний для всего мира и давала самовыразится всем, кто это умел делать умом и сердцем одновременно. В этом она видела залог глубокого исследования.
В последние годы в связи с обстановкой на Кавказе Мари активно участвовала в конференциях и гуманитарных проектах чеченской оппозиции за рубежом. Она работала в созданной при ее участии гуманитарной «Миссии помощи «Детям Чечни». Все последние пятнадцать лет, она и ее многочисленное семейство помогали чеченцам. И последняя ее поездка в год смерти была в Чечню.
***
 |
| Мари в год смерти |
Еще в начале 2000-х она передала журнал издательскому дому «CARFAX». Но расставание длилось недолго. В год смерти Мари практически вновь возвращается к издательно-редакторской работе и готовит проект издания нового журнала, но уже не по Центральной Азии, а по Кавказу - «Caucasus survey», совместно со своими друзьями доктором исторических наук Майрбеком Вачагаевым, профессором-лингвистом Мариэттой Цороевой, экспертом по Кавказу Георгием Мамулия. Эта идея вынашивалась ею последние два года перед кончиной, когда она, помимо поездок на Кавказ, активно занималась организацией и проведением в Париже и Лондоне семинаров по Северному Кавказу.