Окончание
Прошли, наконец, и эти праздничные торжества, и опять потянулись дни тревожного ожидания. Телефонный звонок, как это водится в таких случаях, прозвучал совершенно неожиданно, было ещё раннее утро. Меня вызывали в следственное управление республики. Уже знакомый следователь по особо важным делам встретил приветливо и, как всегда, с улыбкой на лице. Усадив перед собой, он начал:
- Есть мнение нашего руководства не передавать ваше дело в суд, если вы все вместе в течение трёх дней погасите инкриминируемую вам сумму, переведя деньги на расчётный счёт завода. Мы также привлекаем ещё несколько ранее уволившихся сотрудников, в том числе и вашего бывшего Главного инженера, работающего сейчас директором другого завода. Так что финансовая нагрузка на каждого из вас будет сравнительно небольшой, примерно по 900 долларов с троих руководителей с учётом Главного бухгалтера и по 600 долларов со всех остальных.
- Но позвольте, ведь экспертиза полностью опровергла все нападки на нас, а выводы вашего технического эксперта абсурдны, на суде они развалятся в два счёта, - сразу же заявил я в ответ.
– Так что, мы ничего не будем гасить и компенсировать, мы не виновны, и вы это знаете лучше других.
- Поверьте, это самый лучший выход из всех возможных. Не ждите от суда ничего хорошего. Суд вынесет такое решение, какое от него потребуют, и вряд ли вам удастся там что-нибудь доказать. Лучше постарайтесь убедить всех остальных в течение завтрашнего дня внести деньги, я жду от вас телефонного звонка.
Видимо, полицейскому начальству стало окончательно ясно, что дело и в самом деле провальное, и лучшим способом хоть как-то оправдать растянутые сроки следствия и полную несостоятельность его результатов - это уговорить нас покрыть якобы нанесённый государству материальный ущерб. С другой стороны это был самый короткий путь завершить все дела и, получив свой паспорт, выехать, наконец, к семье. Но как воспримут это предложение мои «подельники» и не провокация ли всё это?
- А действительно это предложение вашего начальства? – не унимаюсь я.
- Сейчас сами убедитесь, - последовал ответ, - Зам начальника следственного управления просил меня зайти к нему вместе с вами.
Значит, наши дела не так уж и плохи. Суровый полковник, шеф моего следователя, поднялся навстречу из-за стола и пожал мне руку. Это уже и впрямь выходило за рамки всяких правил. Он кратко сообщил, что есть решение о прекращении дела, если мы погасим предъявленный нам материальный ущерб. А следователю сказал, чтобы тот возвратил мне паспорт, как только я внесу свою часть денег.
Сколько времени я ждал этого момента, но сейчас я не знал, как к этому отнестись. Не скажу, чтобы я шел из полиции на завод с ощущением радости. Это не была чистая победа, но это и не было поражением. Мы всё-таки не дали себя засадить за решётку и сейчас власть обговаривает с нами условия, чтобы, не потеряв своего лица, выйти достойно из щекотливой ситуации. И, по всей видимости, только деньгами можно будет выкупить себе свободу, рассчитывать на справедливость суда в этой стране ещё долго не придется.
На удивление мои сотрудники, проходящие по данному делу, радостно встретили данное сообщение и без всяких уговоров согласились внести на счёт завода положенную каждому сумму денег. Никто не пожелал продолжать войну с властью, добиваться справедливости, считая предложенный выход из создавшегося положения наиболее приемлемым. У каждого из них, видимо, была сохранена на этот случай заначка. Я же был полностью опустошён предыдущими расходами, так что деньги пришлось занимать у младшей сестры.
На завтра все мы произвели соответствующие перечисления и предъявили квитанции следователю. А взамен каждый получил подписанное следователем простенькое с виду письмецо - возбужденное против нас уголовное дело прекращается в связи с изменившимися обстоятельствами. Бумажка неказистая, но сколько жизненных сил пришлось истратить, чтобы она появилась на свет!!! На прощанье следователь вручил мне мой долгожданный паспорт и, пожав руку, заявил, что рад знакомству со мной и надеется на продолжение дружеских отношений. Чудеса, да и только! Видимо, мне никогда так и не удастся разобраться в истинных причинах столь удивительных превращений, но оставаться в этом здании больше не было ни нужды, ни сил.
С паспортом в кармане и только что полученной индульгенцией об отпущении грехов я иду к выходу по коридорам главного полицейского ведомства страны и вдруг лоб в лоб сталкиваюсь... с кем бы вы думали? С руководителем инспекционной группы ОБЭП, начинавшей на заводе проверку. До сих пор я его встречал только в гражданской не всегда опрятной одежде, с одутловатым лицом, в абсолютно непривлекательном виде. Сейчас же он был одет по форме, в новеньком кителе с сияющими звёздами на новеньких подполковничьих погонах, в огромной форменной фуражке с кокардой. От неожиданности мы остановились напротив, и некоторое мгновение оглядывали друг друга с головы до пят.
Сколько раз за эти месяцы я вспоминал его самыми недобрыми словами и желал ему провалиться в преисподнюю, но, по-видимому, ничто его не брало. Хотя нет, однажды он вызвал меня к себе в городской отдел на какой-то допрос, и я увидел перед собой несчастного, страдающего человека – одна щёка была раздута от страшного флюса, а дёргающая зубная боль то и дело перекашивала лицо. Мне его даже стало жалко, и я выказал ему тогда своё сочувствие, одновременно подумав, что, наверное, это ему наказание свыше за непорядочность и мерзопакостность. Потом я мимолётом видел его сильно осунувшимся с впавшими щеками, скорее всего после удаления большого количества зубов.
Сколько раз я вспоминал его высокомерное поведение и откровенную усмешку в разговоре со мной. Всем своим видом он говорил:
- Вы немножко тут подёргаетесь, потрепыхаетесь, мы к этому привычны, а потом мы всё равно сумеем вас додавить и посадить в тюрьму.
Однажды он заявил мне, что в экономических вопросах провести его невозможно, так как вырос он в семье отца-бухгалтера, которому помогал с детства. «Бульдог», так звали его сослуживцы за хватку и упорство. Представляю, сколько невинного народу упёк за решетку в своём служебном рвении этот «знаток» экономики. Недавно его повысили в звании и назначили начальником отделения полиции одного из районов города. В полном блеске с суровым и строгим взглядом сейчас он стоит напротив и оторопело разглядывает меня.
- Вас что, ещё не посадили? – неожиданно задал он вопрос.
- Как видите, нет. Да и не за что, вам ведь это лучше других известно. А вас, я вижу, можно поздравить с повышением по службе? – меняю я направление разговора. - Как ваши зубы, больше не беспокоят? Ах да, у вас же протезы, я сразу и не заметил.
Он сжал челюсти, нагнул голову и быстро прошёл мимо. Это был прощальный аккорд.
- Больше, надеюсь, мне не придётся иметь дело с представителями этого ведомства, - решил я про себя и радостный вышел на улицу.
Здесь уже ждали сослуживцы, такие же радостные и немного растерянные. Конечно, туркменское государство нас всех ободрало, заставило расплачиваться за несовершённые проступки, а государственная система преследования и наказания готова была упрятать нас за решётку. Но неопровержим и тот факт, что нашим преследователям пришлось всё-таки пойти на попятную, что бывает не часто, и это была наша явная победа. А победы, как известно, необходимо праздновать.
 |
| Его то ли кампф, то ли кайф |
Я всех пригласил к себе домой. Зайдя по дороге в магазин, мы купили закуску и выпивку, и, быстро всё приготовив, расселись вокруг журнального стола, как совсем недавно здесь же сидел я с одноклассницами. Это были несколько мужчин и женщин, остатки того дружного коллектива, с которым я начинал и теперь заканчиваю работать на этом заводе. Я испытывал неоднозначные чувства к этим людям, потому что поначалу практически все они, пытаясь уйти от ответственности, все грехи валили исключительно на меня. Но сейчас не следовало вспоминать об этом, ведь в конечном итоге мы объединились и выиграли. Сегодня у нас спонтанная встреча, а для меня прощание. Поэтому я всем им скажу добрые прощальные слова и каждого поблагодарю за годы совместной работы. Так я и сделал.
Шла вторая половина ноября месяца, более восьми месяцев я разлучён с семьёй и уже прошёл понедельник, первый день свободной жизни. А самолёт в Германию летит только один раз в неделю, по субботам.
- Ни одного лишнего дня не останусь здесь и улечу в эту же субботу, - решил я, на душе сразу же стало спокойно. Назавтра с утра я уволился с работы, ничто уже здесь меня не удерживало. От более чем десятилетнего периода жизни, наполненной как радостными, так и драматическими событиями, остались горький осадок и желание всё это как можно скорее забыть. Больше никогда меня здесь не будет, и я постараюсь этот период жизни навсегда стереть из своей памяти. Но как я ошибался…!
Получив от своего преемника письмо о том, что завод ко мне не имеет никаких претензий, я отправился в Министерство иностранных дел Туркменистана за визой. Если здесь задержки не будет, ничто не помешает мне улететь на этой неделе. По недавнему опыту я знал, что при получении визы придётся потерять много времени на простаивание в очередях и преодоление всевозможных препятствий, умело расставленных бюрократией. Поэтому многие, кто спешил и не желал бесполезно растрачивать время, охотно шли на контакт с посредниками, щедро оплачивая их услуги. Нетрудно догадаться, что большая часть этих людей являлась неофициальными представителями, а большей частью родственниками чиновников, засевших внутри.
 |
| В посольстве Туркменистана в Москве состоялась презентация изданной на русском языке второй книги «Рухнама». На эту встречу пришли представители российской творческой интеллигенции – писатели, журналисты, ученые, художники, музыканты, а также руководители туркменских диаспор в регионах России, обучающиеся в местных вузах юноши и девушки из Туркменистана |
Я уже было приготовился воспользоваться подобной помощью, но к моему удивлению за последние несколько месяцев порядки здесь существенно поменялись к лучшему. Не стало длиннющих очередей, исчезли проходимцы-посредники, а персонал министерства стал работать с клиентами чётко, вежливо, быстро. Чувствуется жёсткая рука Туркменбаши, который совсем недавно сменил здесь министра, провёл чистку в аппарате министерства и часть чиновников отдал под суд. Следует признать, что иногда подобные методы необходимы, но эффективность их всё же невысока. Победить коррупцию только жестокостью, не поменяв общественное сознание, не изменив к лучшему социальные условия жизни населения, не будучи самому примером достойного поведения, не удастся ни Туркменбаши, ни кому другому. В этом я глубоко убеждён.
 |
| Усиленное изучение туркменского домостроя, в нем написано, в частности, что по утрам нужно чистить зубы |
Через два дня новая виза уже стояла в моём паспорте, вещи давно уже собраны, а на руках имеется оставшийся после неудачного вылета авиабилет, срок действия которого ещё не вышел. Так что смело можно отправляться в дорогу. Я съездил в аэропорт и забронировал себе место в самолёте. Жена звонила теперь каждый день, она была в курсе всех происходящих событий и с нетерпением ожидала меня. Совсем скоро мы, наконец, увидимся.
С упакованными в дорогу вещами я переселился к родителям, хотелось оставшиеся перед отъездом дни провести вместе с ними. А в нашей некогда шумной и многолюдной квартире остался сын жены. Тридцатилетний парень, прошедший армию, но не потрудившийся получить ни образования, ни специальности, он постоянно доставлял нам много неприятностей, считая, что причиной его бед является отсутствие у него отдельного жилья. Теперь в его полном распоряжении осталась четырёхкомнатная квартира, и только от него самого будет отныне зависеть его дальнейшая жизнь.
 |
| На закусон |
Утром рано в субботу в дверь родительской квартиры позвонили. На пороге стояла моя бывшая сотрудница, давно уволившаяся с завода, но, как оказалось, следившая за всеми событиями. Она пришла попрощаться. Это было столь же неожиданно, как и приятно. Я знаю, жизнь её не баловала, но никакие жизненные коллизии так и не смогли ожесточить её отзывчивое сердце. Я помню её молоденькой девчонкой, приехавшей в качестве молодого специалиста на мой первый завод. Общежитие, неудачное замужество, рождение ребёнка, получение от завода квартиры, общественная работа, второе неудачное замужество, жизненные падения и взлёты - вся её жизнь протекала на моих глазах. Некоторое время она проработала и на втором моём заводе, но что-то у неё не сложилось, и она уволилась. Теперь же она стояла передо мной и лила прощальные слёзы. Если раньше хоть что-то в её жизни могло от меня зависеть, то сегодня я был для неё никем, всего лишь человеком, который всегда относился к ней с пониманием и сочувствием. Тем не менее, её благодарная натура не могла забыть даже крупицы проявленного к ней доброго отношения, и вот она стоит здесь, чтобы пожелать мне счастливого пути. Она крепко обняла меня, расцеловала и, отпустив, сказала:
- Больше я вас никогда не увижу, но вы должны знать, что я вас очень сильно люблю. Будьте счастливы.
 |
| Повседневная жизнь |
Что я мог сказать ей в ответ? Лишь поблагодарить и пожелать счастья в её дальнейшей жизни. Через час мне предстояло тяжёлое прощание со своими родителями. Этот час пролетел как одна минута. Мы ни о чём не говорили, молча сидели рядом. Они держали мои руки в своих руках, и каждый из нас думал об одном и том же, о том, что больше нам никогда не суждено увидеться.
Наконец за мной пришла машина, это был бывший мой личный автомобиль - „Москвич-21420“, за рулём которого сидит теперь сват – отец жены сына. До аэропорта я поеду в нем уже не в качестве хозяина, а пассажира. Мы все вместе выходим во двор дома, дома, где я вырос и уже давно не живу, где выросли мои младшие братья и сёстры, где состарились мои родители. Они одиноко стоят вдвоём, поддерживая друг друга, почти полностью ослепший отец и мать, постоянно находящаяся с ним рядом, и провожают меня. Я сажусь в машину, оглядываюсь и стараюсь запомнить их, тоскливо смотрящих мне вслед, запомнить на всю мою оставшуюся жизнь. Простите меня, дорогие, за всё!
Аэропорт встретил нас гулом самолётов и людской суетой. Посадка ещё не объявлена, народ собирается неспешно, основательно. Мы должны лететь во Франкфурт на Майне транзитным рейсом из Дели, исполняемым туркменской авиакомпанией «Туркменховаёллары». Это самый дешевый авиаперевозчик из Азии в Европу, поэтому, несмотря на промежуточную посадку в Ашхабаде и невысокий уровень сервиса, самолёты почти всегда заполнены пассажирами. Граждане Туркменистана обязаны платить за билеты в местной валюте – манатах. Билет от Ашхабада до Франкфурта стоит полтора миллиона манат, что совсем не дёшево для рядового жителя страны, среднемесячная зарплата обычного гражданина не превышает восемьсот тысяч. Однако на чёрном валютном рынке Ашхабада можно совершенно свободно приобрести эти полтора миллиона манат всего за восемьдесят долларов, так что для человека, имеющего валюту, этот перелёт стоит совсем дёшево. Для всех остальных пассажиров, не граждан Туркменистана, билет до Франкфурта стоит в пределах четырёхсот долларов. Но в любом случае это значительно дешевле, чем полёты такими компаниями, как «Люфтганза».
Мне нравится наш аэропорт своей современной архитектурой, двухуровневой планировкой, просторными светлыми залами, чётким функциональным разделением служб. Построен он был турецкой строительной компанией совсем недавно, шесть лет назад, и мне даже самому пришлось принять в этом некоторое участие. Турецкие строители предложили мне тогда изготовить партию специальных очень большого размера фундаментных болтов под несущие колонны. У нас на заводе как раз оказался подходящий для этого станок. Сдавали аэропорт с помпой, с торжественными речами, в присутствии Президента. Были приглашены даже старые работники Туркменского Аэрофлота, разъехавшиеся по всему миру. Там я и встретил своего старинного приятеля, эмигрировавшего в Израиль, работавшего до этого начальником городского агентства по продаже авиабилетов. Приехал он на праздник в качестве почётного гостя.
Мне много в своё время приходилось летать и ездить по городам Советского Союза, бывать в разных аэропортах. Но новый Ашхабадский аэропорт на то время был больше и лучше из всех мне известных. Иностранное руководство аэропорта, первые годы руководившее всеми службами, строго держало марку, следя за порядком, чистотой, дисциплиной, формой одежды, отношением персонала к пассажирам. Это была маленькая заграница, и работать здесь на любой должности было престижно.
Но всё поменялось после того, как бразды правления полностью перешли в руки местных начальников. Первой сломалась система кондиционирования воздуха, затем система отопления, а потом неприятности посыпались, как горох. Оказалось, что при очень малом наличии самолётов в компании и малом числе выполняемых рейсов содержать огромный аэропорт в должном порядке стало невозможно. Холод в помещениях зимой и невыносимая жара летом, грязь, недоступность оперативной информации, неразбериха с грузами и чемоданами пассажиров, характерный запах из туалетов – всё это стало нормой работы Ашхабадского аэропорта. Но хуже всего стало то, что вежливое и предупредительное поведение работников аэропорта, прежде культивируемое иностранным руководством, напрочь исчезло. Аэропорт превратился в пограничную заставу, где каждый незнакомец – потенциальный нарушитель границы и возможный преступник.
Подозрительность, грубость, переходящая в хамство, перетряска личных вещей на глазах у толпы стоящих рядом пассажиров и уничижительный, презрительный взгляд билетёра, таможенника, пограничника – безразлично кого - в сторону растерявшегося гостя. Вот, мол, знай наших, здесь тебе не Европа. Мне много раз рассказывали о новых порядках Ашхабадского аэропорта, но я как-то не обращал на это особого внимания, поскольку они, как мне казалось, мало чем отличались от подобной же обстановки в аэропортах Москвы, Новосибирска или Алма-Аты. Сам же я последние годы практически никуда не летал, поэтому проверить на себе веяние нового времени на авиамаршрутах независимого Туркменистана не представлялось возможности.
 |
| Все изучают Рухнаму, во всем мире |
Прибыл мой младший брат, он тоже приехал меня проводить. Стоим, разговариваем, осматриваемся. Начали запускать пассажиров, пора и мне. Вещей со мной немного, чемодан и дорожная сумка. Прощаемся, на душе и боль и радость одновременно, но расслабляться рано, впереди ещё целый ряд не особо приятных формальностей. Становлюсь с вещами в очередь и у входа предъявляю билет и паспорт билетёрше, одетой в служебную форму. Рядом стоит человек в гражданском, он как бы ни при чём, но внимательно ощупывает взглядом каждого пассажира и тоже заглядывает в документы. Догадываюсь: это человек из КНБ, здесь все друг друга контролируют. Билетёрша поставила штампик в билет и сделала отметку у себя в ведомости. Человек в гражданском внимательно полистал мой паспорт, посмотрел билет и что-то сказал билетёрше. Та пожала плечами, но ничего не ответила. Я смотрю на них, и тревожная волна постепенно поднимается во мне, что-то сейчас будет. Очередь стоит, волнуется.
Гражданский кивком головы подзывает к себе полицейского, сидящего возле монитора на досмотре багажа. Подходит грузный, вальяжного вида с красным широким лицом старшина-туркмен и тоже вертит в руках мой билет.
- Вы обязаны платить за проезд долларами, - говорит он на хорошем русском языке и возвращает мне билет, - идите в кассу.
- Но я, когда бронировал себе место в самолёте два дня назад, уже показывал билет в кассе, и никаких вопросов не возникало, - растерявшись от неожиданности, отвечаю я.
- Ничего не знаю, - старшина повернулся ко мне спиной и пошёл на своё место.
- Та…ак, - поднимается во мне волна гнева, - интересно, это шуточки центрального ведомства или местная самодеятельность? Сейчас проверим, - растерянность постепенно проходит
 |
| Губернатор Питера в ударе |
Забираю чемодан и сумку и снова выхожу в зал ожидания. Очередь подозрительно косится на меня.
- Стойте здесь у вещей, - кричу я своим провожатым, а сам несусь к кассам.
Старший кассир, которую я вытребовал к окошечку кассы, заявила, что у меня всё в порядке и никакой долларовой оплаты не нужно, так как у меня туркменский паспорт.
- Тогда позвоните билетёрше на входе, - прошу я.
Несусь назад, кажется недоразумение уладил, и снова становлюсь в общую очередь. Подаю опять билет и паспорт на входе и говорю, что старший кассир не усматривает никаких нарушений и должна была сюда позвонить. Билетёрша возвращает мне билет и указывает на старшину:
- Решайте вопрос с ним.
Подхожу к старшине, неужели вот это мурло заправляет здесь всем и, похоже, устроило здесь себе кормушку? Беру себя в руки и насколько можно спокойно говорю:
- Послушайте, вы ведь уже видели мои документы, у меня туркменский паспорт, я гражданин Туркменистана, поэтому билет мой оплачен манатами. В марте я не смог вылететь из-за вынужденной задержки, билет переоформлен на новую дату, место забронировано, и вы обязаны допустить меня к полёту.
- Ничего не знаю, идите в кассу, - был ответ, - вы мешаете мне работать.
 |
| Читать только в солнечных очках |
Бегу опять к кассам. Старшего кассира нет, куда-то ушла, а скорее всего спряталась, никто ничего не знает. Возвращаюсь на посадку. Очередь уже растаяла, только несколько человек стоят друг за другом.
- Где начальник смены? – уже кричу я, потеряв самообладание.
- Вот он, - показывает мне билетёрша на подошедшего человечка маленького роста и пришибленного вида. Я сую ему в руки документы, пытаюсь объяснить свою проблему, но он отмахивается от меня и, что-то сверив по ведомости у билетёрши, быстро исчезает. Всё, кажется, я уже потерял весь запас выдержки и благочестия. Стою, соображаю что делать дальше, как перевернусь ситуацию, в кармане несколько тысяч манат – это копейки и сотня долларов. Ни о какой оплате билетов в долларах не может быть и речи, столько просто у меня нет. А там во Франкфурте меня будут ждать жена и дочь и уже никаким образом их не предупредить на случай, если меня здесь задержат. Нет, я обязан в любом случае сегодня вылететь. Пассажиров на входе уже никого нет, они где-то в глубине следующих залов.
Вижу, вдали показался начальник смены. На этот раз я хватаю его за пиджак, чтобы не вырвался, и начинаю орать:
 |
| Главное блюдо |
- Что у вас здесь происходит? Это настоящий произвол! Почему меня не допускают к полёту? Я гражданин Туркменистана и не обязан платить за билеты в долларах. У меня в кармане всего сотня долларов, а вы и эти хотите с меня содрать? Если я сегодня не улечу, завтра я притащу сюда Начальника Управления авиацией и Министра МВД. Пусть разберутся с вашей бандой. Где здесь телефон, я хочу позвонить Начальнику городского отделения полиции? – называю его фамилию, - Он вам разъяснит как надо себя вести. Какой-то старшина будет править здесь бал? Это вам так легко не пройдёт!!
Я орал на этого коротышку, как базарная баба, полностью потеряв контроль над собой, и он дрогнул, скомандовал поставить мои вещи на транспортёр для первоначального контроля. Я прохожу сквозь арку металлоискателя, старшина, насупившись, отвернулся. Таможня и заполнение декларации не заняли много времени, и вот мы уже в зале приёма багажа. Почему-то я вытаскиваю из сумки папку с документами и только потом сдаю багаж. Начальник смены опять куда-то исчез, но я не могу сдвинуться с места, пока не получу посадочный талон. Все вещи уже ушли на погрузку, только мои одиноко стоят, и никто к ним не притрагивается. Что-то опять не то.
Появившийся начальник смены подошёл ко мне как-то боком и, весь съёжившись, говорит:
- Вы всё же подойдите к старшине и решите с ним вопрос.
- Что?! – заорал я в ответ, - сейчас решу, дайте мне немедленно телефон, я сейчас быстро решу с ним вопрос.
После препирательств и ругани мне всё же достают из-за стойки телефон. Я уже не контролирую себя, здесь происходит наглое вымогательство и, повидимому, под крышей полиции, я же попал в их мясорубку. Помочь выбраться из неё может только кто-то из высоких чинов. Звоню дежурному по городу:
- Я директор «Красного металлиста», звоню из аэропорта, срочно соедините меня с Начальником городского отделения полиции.
Никто не задаёт мне лишних вопросов, слышны звуки переключений и вот уже в трубке звучит голос:
- Приёмная Начальника горотдела полиции. Слушаю вас.
Начальника как будто назло не оказывается на месте, он уехал куда-то по оперативным делам, есть только помощник. Объясняю ему ситуацию в деталях и прошу срочно по вертушке доложить начальнику:
- Он меня отлично знает и помнит. Задержался я в Ашхабаде не по своей воле, а по вашей. Так что оградите меня от всевозможных препятствий, чинимых полицией – заканчиваю я.
Он обещает всё сделать, но толку от этого никакого – время идёт, самолёт ждать не будет. Что же делать?
- Ладно, чёрт с вами, сколько? – обращаюсь я к стоящему рядом Начальнику смены аэропорта.
Он уже слышал с моих слов, чем я располагаю и, не задумываясь, отвечает:
- Шестьдесят.
- Ого, так они же милые люди, - ухмыляюсь я про себя, - грабят, но не до конца.
- Сорок и ни цента больше, - завершаю я разговор и иду обратно, минуя таможню, в другой зал к взяточнику полицейскому.
Старшина полицейский как великую милость, оказываемую мне, прячет в свой карман мои сорок долларов и делает в билете какую-то отметку. Возвращаюсь назад, показываю билет и получаю посадочный талон. Тут же грузчики забрали мои вещи, повезли к самолёту.
Выходит, этот старшина, пропустив меня, намеренно не проставил в билете свою отметку, он прекрасно знал, что приёмщики багажа меня обязательно вернут к нему. На досмотре багажа ему ничего не стоит придраться к любому пассажиру, готовому при первом же намёке дать взятку, лишь бы не осложнять себе жизнь. А несговорчивого пассажира он пропускает без своей отметки, зная, что всё равно приёмщики багажа направят его обратно к нему. Именно поэтому таможенники беспрепятственно пропускают через себя назад взволнованного пассажира, спешащего уладить «недоразумение» с полицейским старшиной, и не проверяют при возвращении. Они все здесь заодно и работают командой. Лакомым куском для них являются люди, уезжающие на ПМЖ в другие страны. Ведь эти люди лишены прописки и должностей, им некому пожаловаться на произвол, они полностью бесправны, поэтому готовы отдать последнее, лишь бы уехать. Я не ошибусь, если предположу, что в конце смены этот старшина «отстегивает» каждому из своей команды заработанную долю, оставляя себе львиный куш.
Поразмышляв над всем этим, я немного успокоился. Что делать, такие порядки они здесь завели, и я не первый и не последний, кого они нагло обобрали. Главное, что я покидаю эту землю, которая не по моей воле в одночасье превратилась для меня из доброй матери в злую мачеху. Надеюсь, нам больше никогда не придётся выяснять с ней отношения. Я становлюсь в очередь на пограничный контроль.
Очередь небольшая, но движется медленно. Это пассажиры с другого самолёта, мой уже загружен и полностью готов к отправке, я остался последним. Пограничник в будке работает не спеша, он внимательно согласно инструкции изучает документы, смотрит ещё куда-то, сверяя фамилию, затем в лицо, в зеркало, наискось подвешенное сзади пассажира, и только после этого делает отметку.
Наконец, подошла моя очередь. За мной никого. Возле будки уже стоит Начальник смены и нервничает. Самолёт ждёт только меня, его уже давно пора отправлять. Пограничник быстро проставил необходимые отметки у себя и в билете, вернул мне документы. Всё, нужно бежать к самолёту. Мы оба с Начальником смены с места в карьер бросились вперёд по коридору на выход, но крик пограничника, почему-то тоже побежавшего за нами следом, остановил:
- Подождите, стойте! Вы не теряли свой паспорт? – обратился он ко мне.
Я застыл как вкопанный, сердце сжалось, и мертвенная бледность покрыла лицо. В одно мгновение мне стала понятна дикость ситуации, в которую я попал. У пограничника на компьютере высветились мои данные, как человека, которого следует задержать при пересечении границы. Данные занесены ещё тогда, вначале года, они занесены по старому паспорту и не совпадают с только что предъявленным. Полицейское ведомство дело наше закрыло, а снять запрет на выезд из страны, разосланный по всем погранпунктам, забыло. И сейчас этот пограничник выполнит то, что и положено ему сделать, снимет меня с рейса.
- Нет, паспорт свой я не терял, в феврале этого года я поменял паспорт советского образца на национальный туркменский. Но возможно всё дело в этом? – отвечаю я как можно спокойнее и протягиваю пограничнику копию того самого письмеца, которое получил из рук следователя. Все-таки, какой я молодец, что вытащил папку с документами из сумки. Что бы я сейчас делал, ведь сумка и чемодан находятся уже в самолёте?
Пограничник читает письмо о прекращении моего преследования и закрытии уголовного дела и, я вижу, успокаивается. Но самостоятельно без начальства, предполагаю я, принимать решение не станет. Так и есть.
- Стойте здесь, я должен доложить майору! – проговорил он скороговоркой и быстро удалился. На лице сопровождавшего меня Начсмены появилась гримаса боли и отчаяния. Готовый к отправке, набитый пассажирами транзитный зарубежный рейс задерживается, по сути, исключительно по его вине. Он кинулся вслед за пограничником, а я остался стоять в одиночестве в огромном пустом зале.
Что я перечувствовал и передумал тогда, даже вспоминать не хочется. Я взмолился и призвал на помощь все небесные силы, прося их о поддержке. Уже в который раз за сегодняшний день я попадал из крайнего отчаяния в состояние высшей степени удовлетворения и наоборот. Даже железо, многократно нагретое и охлаждённое, превращается в труху. Сколько же можно издеваться над человеком? Неужели эти дикие стечения обстоятельств окажутся сильнее моего желания встретиться сегодня с моей семьёй? Худой, измождённый, в нелепом кожаном плаще до пят, привезённым моей женой из давней поездки в Турцию, я жду пограничника, как преступник приговора. Помилует или нет? Именно в эти пятнадцать минут седина пробилась по всей моей голове.
Наконец появился пограничник в сопровождении Начсмнены. На лице последнего написано полное отчаяние, он уже не знает, что делать и, повидимому, убеждает пограничника дать разрешение мне на вылет. Они куда-то звонили, что-то выясняли, но нужных людей не застали на месте. Оба подходят ко мне.
- Вы бы не могли оставить мне копию этого письма? – говорит мне пограничник.
- Конечно могу, это и есть копия, она ваша, - отвечаю я.
- Спасибо, тогда вы свободны, счастливого пути, - услышал я в ответ слова, прозвучавшие сладкой музыкой.
Неужели я действительно свободен? Мы во второй раз бросились бежать к выходу, но вдруг у выхода на лестницу Начсмены остановил меня и, как-то знакомо съёжившись, глядя прямо мне в глаза, сказал:
-Ну а мне хотя бы двадцать долларов отстегните.
Я обалдел. Невероятно, но стремление этих людей получить взятку выше долга, чести и совести. Я протягиваю ему сорок долларов, оставив себе на Германию двадцать, и сразу же повеселевший, с лёгкой душой и чистой совестью спускаюсь по лестнице на поле аэродрома. Спасибо тебе Начальник смены Ашхабадского аэропорта. Я не знаю ни твоего имени, ни фамилии, но если бы ты знал, какое большое дело ты только что сделал для меня, сам не подозревая об этом!? Ты снял с меня все сомнения в правильности решения покинуть Туркменистан, ты поставил на этом вопросе жирную точку. Пока здесь будут царить произвол и стяжательство, ничего хорошего ждать от жизни в этой стране не придется.
Самолёт одиноко стоит вдали с приставленным трапом, стюардесса машет мне рукой, я бегу со всех ног, поднимаюсь по трапу, он тут же отъезжает, и дверь зачаливается. Перевожу дыхание, осторожно прохожу в салон. На меня смотрят десятки глаз, и вдруг эти совершенно незнакомые мне люди начали дружно аплодировать. Они что-то мне говорят, смеются, поздравляют, но я ничего не слышу, смущённый, растерянный прохожу в конец салона, высматривая себе местечко. Они всё видели, были свидетелями, как я в отчаянии носился по залам аэропорта, как я истошно орал, доказывая свою правоту, и сочувствовали мне. Я вас не знаю, но всё равно спасибо вам, люди, простите, что задержал вылет и заставил вас ждать. Только я очень устал и мне нужно, наконец, сесть и расслабиться.
В конце салона навстречу мне поднимается высокий бородатый человек с подозрительно знакомым взглядом, он трясёт меня, обнимает. Кто это, в чём дело, ничего не могу понять? Но сквозь изменившийся из-за бороды облик проступают знакомые черты. Я вспомнил, мы знакомы давно, ещё в те годы, когда я работал на машиностроительном заводе Главным инженером. Он возглавлял службу метрологии в Туркменгазпроме и часто обращался ко мне с какими-нибудь заказами по работе. Он собрал тогда группу очень интересных, умных и интеллигентных ребят и был душой коллектива. Они месяцами пропадали в Каракумских песках на трассе и газовых станциях, а когда собирались вместе, умели весело и шумно отдохнуть. Я с удовольствием помогал, чем мог, своему приятелю.
В середине девяностых, когда окончательно стало ясно, что Туркменистан последовательно ведёт политику урезания прав русскоязычного населения, он уехал в Россию. Там начал строить дом, обустраиваться. В Ашхабаде оставалась жена, работавшая преподавателем в мединституте. Я встречал её несколько раз у своих друзей. Видная, энергичная женщина, она сразу же обращала на себя внимание. Пару лет назад по указанию Туркменбаши все русскоязычные преподаватели были уволены из Мединститута. Но она не впала в отчаяние, а стала зарабатывать на жизнь частным извозом, приспособив свою машину под такси. Почему она сразу же не уехала к мужу - не знаю, возможно, из-за квартиры. Но совсем недавно случилась трагедия, соседи обнаружили её в собственной квартире мёртвой. Перед смертью её пытали, издевались над ней, а потом утопили в ванной. Обо всём этом я знал по слухам, быстро распространившимся по городу.
Я, так же как и он, радуюсь встрече, но с отчётливой ясностью понимаю, что все мои беды, вместе взятые, - ничто рядом с его горем. Нам надо где-то сесть, чтобы никто не мешал, поговорить. Стюардессы пошли навстречу, разрешили пройти в совершенно пустой третий салон, а потом даже принесли по нашей просьбе бутылку водки и немного еды. Мы рассказываем друг другу свои истории, из наших глаз катятся слёзы, но мы на них не обращаем внимания, мы не можем наговориться. Помянули его погибшую супругу, выпили за встречу, за моё счастливое избавление, за родителей, за друзей…, а самолёт уже летит, он несёт меня навстречу к моим дорогим и любимым жене с дочкой.
Супругу его убил какой-то втёршийся ей в доверие тип, а потом ограбил. Вскоре он был арестован и осужден. Оказывается, в доме хранились деньги, вырученные от продажи квартиры недавно умерших родителей. Моему приятелю пришлось всё это время заниматься похоронами, судом, продажей оставшейся квартиры. Сейчас он летит в гости к своим родственникам в Германию. Они его встретят во Франкфурте, и дальше им предстоит ехать на юг в Мюнхен. От усталости и выпитого нас немного развезло, мы, наконец, успокаиваемся и засыпаем. Внизу под нами уже Европа. Как встретит меня Германия, кем я для неё буду, что с нами со всеми станет потом – эти вопросы мучат меня и тревожат. Но я знаю твёрдо – хуже не будет.
Самолёт неслышно приземлился, мы проснулись, засобирались к выходу. Вышли из самолёта по гибкому рукаву прямо в помещение аэропорта. Процедура получения багажа, таможенного и пограничного контроля заняла совсем немного времени. Лишь немецкий пограничник, строго глянув на меня, спросил:
- Как долго вы собираетесь пробыть в Германии?
И я ему ответил на немецком, которым занимался ещё тогда, в начале года, перед неудавшимся отлётом:
- Всю свою жизнь, - и показал приглашение на постоянное место жительства.
Он улыбнулся и открыл турникет, видимо мой дикий акцент и жалкий растерянный вид привели его в состояние весёлости.
Далее мы попали в просторное помещение, где одновременно находилось много народу, улетающего разными рейсами. Я сразу же обратил внимание на группу своих земляков туркмен, ожидавших посадки на наш только что прибывший самолёт, которых узнал по характерной азиатской внешности. Один из них, встретившись со мною взглядом, отделился от группы и направился навстречу. Вот так неожиданность, это был Начальник Управления снабжения нашего министерства! Мы обменялись рукопожатиями и пожелали на прощание друг другу удачи. Я получил зримый и последний привет из той жизни.
Жена и дочь неожиданно вынырнули из толпы встречающих, кинулись мне на шею. Мы обнимаем друг друга, целуем, по лицу жены текут слёзы, а счастливая улыбка не сходит с наших лиц. Смотрю на дочь, как она выросла, всего девять месяцев назад я расставался с маленькой девочкой, а сейчас меня встречает высокая девочка-подросток с серьёзным, изучающим взглядом. Я понимаю её недоумение, перед ней стоит худой, измождённый и седой, с ввалившимися глазами, одуревший от радости отец, которого она не узнаёт. Она знала и ждала совсем другого папу: весёлого, уверенного, сильного. Подожди, дочка, дай придти в себя, всё у нас наладится, ведь мы теперь вместе, и ты опять будешь гордиться своим папой.
Я сердечно распрощался со своим попутчиком и встречавшими его родственниками. Где он сейчас, как сложилась его жизнь, не знаю, но я мысленно желаю ему успехов и счастья. Жена приехала встречать меня на машине, ей согласился помочь сосед по общежитию. Подхватив мои вещи, мы все направились к многоэтажной платной стоянке, где припарковался наш водитель. Но, как оказалось, найти машину в этом многоэтажном городе совсем не просто, так как, понадеявшись на память, они не записали номер стоянки и забыли его. Зато у меня появилась возможность, пока они разыскивали авто, оценить громадные размеры и высочайшую организацию работы этого уникального авиационного хозяйства. Самолёты садятся и взлетают каждые несколько минут. Десятки тысяч пассажиров и сотни тысяч тон грузов со всего мира ежедневно проходят через его терминалы и грузовые склады, и никаких сбоев. Но главное то, что любой пассажир, говорящий на любом языке мира, найдёт здесь понимание и помощь. Мне самому уже позже, когда я оказывался в роли провожающего или встречающего, пришлось в этом не раз убедиться. Какими мелкими и жалкими на фоне людей, работающих здесь, показались мне отсюда, из аэропорта Франкфурта на Майне, ашхабадские взяточники!
Машина была благополучно найдена, и мы двинулись в путь. Моя душа опять пришла в состояние наивысшего восторга. Я кручу головой, пытаясь разглядеть и уловить те характерные признаки, которые бы однозначно убедили меня в том, что я нахожусь в Европе. Прежде всего - люди в аэропорту. По их внешности, лицам, одежде, речи сразу же понимаешь, что народы всего мира представлены здесь. Но точно такое же многообразие человеческих типов можно встретить и в Нью-Йоркском, Токийском, Гонконгском и других крупных аэропортах.
Мы выезжаем из зоны аэропорта, движемся на север Германии по широкой, благоустроенной автотрассе. Вот ещё один характерный признак Европы – автобаны. Я много слышал о них из рассказов очевидцев, а теперь не только могу вживую видеть автобан, но и сам еду по одному из них. По всему пути следования встречные полосы движения разделены металлическим ограждением, полосы размечены на ряды, по каждому ряду плотным потоком движутся автомашины с бешеной скоростью, которую совсем не ощущаешь. У нас на спидометре – сто шестьдесят. Автобан плавно стелется по местности без крутых подъёмов и спусков то по равнине, то разрезая пополам возвышенности, то приподнятый на высоких опорах-ногах, перешагивая глубокие низины.
Мимо проносятся небольшие поселки, окраины крупных городов. Я совершенно не вижу пустых незаселённых пространств, так характерных для дорог Туркмении, Казахстана, Сибири, да и Украины. Здесь везде живут люди. А вот ещё один признак Европы – своеобразная архитектура зданий с крутыми скатами крыш и фахверковыми конструкциями стен.
Но, пожалуй, самое неопровержимое доказательство того, что я действительно очутился не просто в Европе, а в Германии, я получил на автозаправочной станции, где мы остановились, чтобы долить в бак бензин. В стороне от дороги на небольшой площадке расположились собственно заправка, стоянка автомашин, магазин, кафетерий, ресторан и даже придорожная гостиница - всё, что надо уставшему путнику. Но из всего этого набора услуг, безусловно необходимых в дальней дороге, более всего меня буквально потряс сверкающий прямо-таки медицинской чистотой общественный туалет. Вот лучшее свидетельство уважения к человеку. Не стану описывать его особенности, скажу только, что ничего подобного я не встречал на дорогах той страны, откуда только что прибыл.
Вспомнилась так называемая «тёща» - стоянка с заправочной станцией на дороге между Днепропетровском и Запорожьем. Одно время мне часто приходилось ездить по этому маршруту. Там тоже была заправка, магазинчик и стоявший в стороне туалет-домик с выгребной ямой, мухами и характерным запахом. Тогда всё это казалось верхом заботы о путниках. Но сейчас мне стало с очевидной ясностью понятно, насколько сильно в той стране власти не уважают свой народ. Здесь же с первых шагов я вижу совершенно иное отношение к людям и не перестаю этому удивляться.
Наш путь лежит в город Унна, это административный центр одного из районов Северной Земли Вестфалия. Именно там расположен интеграционный лагерь, куда направляются беженцы и переселенцы для первичной регистрации и дальнейшего распределения по населенным пунктам данного региона. На территорию лагеря въехали мы уже в темноте, здесь на севере в конце ноября темнеет непривычно рано. Вошли в здание административного корпуса, в вестибюле за стойкой сидит дежурный. Жена всё здесь знает, ей всё здесь знакомо, поэтому ведёт себя уверенно. С интересом жду, как она будет объясняться с администрацией, и вижу, что в знании языка она продвинулась не очень далеко, тем не менее, не тушуется, и её понимают. Я хвалю её и чувствую, что ей это приятно.
Дежурный поздравил меня с прибытием, быстро принял и оформил документы, вручил ключ от комнаты и комплект постельного белья, объяснил, как пройти к нужному дому, пожелал спокойного отдыха. Все остальные формальности оставлены на понедельник. Выходим, оглядываюсь, всё выглядит вокруг, как описывала мне жена: небольшие отдельно стоящие двухэтажные дома, вокруг зелёный парк, тишина и покой. Выделенная мне комната пуста, там никто не живёт. В углу холодильник, у стены двухъярусная кровать, а из мебели – стол со стульями и большой шкаф. Но мне всё это не нужно, я бросаю на кровать бельё, мы запираем комнату и опять садимся в машину. Здесь мы появимся только в понедельник, а сейчас мы едем в город Люнен, там расположен переселенческий лагерь, там живут мои жена и дочь, там они учатся, жена на языковых курсах, дочь в школе, осваивают немецкую жизнь. Там и я буду жить вместе с ними, и там нас с нетерпением ждут.
Через полчаса мы оказываемся на месте, здесь нас действительно ждут. Самая большая комната двухэтажного коттеджа, где поселились жена с дочерью, свободна, туда снесли столы и стулья из соседних комнат, стол уже накрыт, вокруг хлопочут несколько незнакомых мужчин и женщин. Мы входим, и все бросаются к нам навстречу с криками «Ура!!!». Здороваемся, знакомимся, оказывается, по Ашхабадским любительским видеосъёмкам у нас дома, на даче, на заводе меня здесь все знают. Вокруг весёлые доброжелательные лица, все поздравляют меня, жену, дочь: наконец-то собрались вместе, наконец-то соединились.
Поднимаюсь на второй этаж в нашу комнату, здесь тесно – три кровати, стол и нераспечатанные коробки с нашим багажом, отправленным ещё в начале года. Я сажусь, стараюсь успокоиться, я ошеломлён приёмом. Как давно я не видел нормальных, радостных, добросердечных людей, как соскучился я по ним. Вы поддерживали мою семью, ждали меня, встретили, накрыли стол, я за всё благодарен вам. Сейчас я немного приду в себя от дороги и впечатлений, выйду к вам, я должен всё, что чувствую, сказать, поблагодарить всех вместе.
Я принимаю душ, переодеваюсь и сажусь за общий стол, надеюсь, с будущими друзьями. Всё, наконец-то я прибыл, мой путь в эмиграцию окончен. Открывается, в который раз, в книге моей жизни новая, другая страница.
Послесловие
Итак, дорогой читатель, мой непростой путь в Германию на ПМЖ закончился, но не закончилась жизнь. Ещё много различных трудностей предстояло преодолеть всем нам. Но это были всего лишь испытания, выпадающие на долю любого эмигранта, попавшего в другую среду: преодоление языкового барьера, привыкание к новому укладу жизни, приобретение навыков соответствующего поведения. Главное, что всё это происходило в доброжелательной обстановке и не вызывало особых противоречий и раздражения.
Мы с женой окончили языковые курсы, после чего всей семьёй переселились в большой промышленный город на земле Северная Рейн-Вестфалия. Государство, в соответствии с законом о поддержке беженцев и переселенцев, предоставило нам ежемесячное пособие на жизнь. Трёхкомнатная квартира в центре города, куда мы поселились, имеет все необходимые удобства и полностью оплачивается государством. Дочь уже свободно владеет языком, окончила общеобразовательную школу и учится в престижном колледже. Что она будет делать дальше, чем будет заниматься - это уже её выбор. Но абсолютно точно известно, что дальше она не окажется невостребованным, выброшенным из общества человеком, что без сомнения ожидало бы её в Туркменистане.
За несколько прожитых здесь лет мы побывали с экскурсиями в соседних странах. Отсюда я легко разыскал своих родственников, которых судьба разбросала по разным заграницам, и с которыми наладил постоянную связь. Кое-кто из них даже побывал у нас в гостях.
По возрасту я уже пенсионер, поэтому не работаю, все трое мы получаем государственное пособие, которого вполне хватает на нормальную, достойную жизнь. Жена к тому же подрабатывает и материально помогает старшим детям. Мы часто встречаемся в кругу наших друзей, таких же эмигрантов из бывшей советской страны, радуемся успехам наших детей и огорчаемся от жизненных неудач. Иногда мы беседуем о прошлом, и вот однажды в беседе со своим приятелем на его вопрос, не жалею ли я о переезде сюда, я в сердцах сказал:
- Нет, я совершенно не жалею о том, что оказался здесь, но и не могу забыть ту страну, откуда приехал. Я постоянно задумываюсь о её судьбе и мысленно желаю ей процветания, а ее жителям свободу и благополучия. Туркменистану много раз повезло: с природными богатствами, уникальным климатом, замечательным народом, населяющим его. Но не повезло в самый ответственный момент с национальным лидером, по сути, узурпировавшим власть. У туркменского лидера Туркменбаши хватило воли, разума и хитрости на этапе перехвата власти и сосредоточения её в собственных руках. Но на этапе государственного строительства он оказался слабым, неспособным руководителем. Его элементарно обводили вокруг пальца как свои собственные лизоблюды и подхалимы, так и многочисленные «друзья и доброжелатели» из соседних и дальних стран. Одних интересовали места вокруг государственной кормушки, других – дешевые туркменские углеводороды. И не оказалось в стране той силы, которая бы притушила его диктаторские амбиции и беспрецедентный культ личности, заставила бы заниматься проблемами государства и её народа. Туркменистан упустил время и шанс стать за период правления Туркменбаши богатейшей и счастливейшей страной на земле. Когда же я думаю об этом, мне становится обидно и горько, ведь я жил и работал там в то время.
 |
| Команда Туркменбаши времен товарища М.И.Гольдштейна. В центре третий справа - Реджеп Сапаров - фаворит Баши, министр, куратор М.И.Гольдштейна, в конце карьеры оказавшийся в тюрьме и недавно там скончавшийся от истощения. |
- А если бы ты оказался рядом с ним, в его команде? – с улыбкой задаёт провокационный вопрос приятель.
- Я бы оградил его от многих ошибок, - тут же на полном серьёзе отвечаю я, - ведь поначалу он был вполне адекватен и прислушивался к людям, имевшим знания и убеждения.
- Ну, а позже, не сомневаюсь, ты оказался бы в тюрьме, как практически все его сподвижники, - с сарказмом закончил он разговор.
Продолжать эту тему мне уже не хотелось.
Справка:
С 1992 г. по 2006 г. в период правления С.Ниязова в Туркмении сменились 59 вице-премьеров и 131 министр. Подавляющее большинство из них были уволены с формулировкой «за недостатки в работе» - это автоматически означало тюрьму или, в лучшем случае, бегство за границу.
Dortmund, 10.06.08.