А. Широбоков. СТЕНА: Акдаш - сучья зона. "Не делай волну"

Пришёл Бяшим-ага с Тойли. Он стал расспрашивать меня. Я ему ответил, - что упал во время работы.
- Ты Саша, -  эту туфту не гони?  Окунь уже поёт, - как соловей.  Тебя дерьмом, облаивает.
-  С Окунем разберусь сам. Организовал непонятку,  Дурды.  Он хотел меня сделать своей шестёркой, за одну затяжку анаши. А я отказался и его  пехота,     набросилась на меня.

- А ты, что сделал?
- Как, что? Дал им сдачи.
Надо поставить  в  известность  Мурада,  чтобы не опередил кум. А то вас всех, отправят в ШИЗО. У тебя, чёрная полоса наступила - со всех сторон облом.  Ты это понимаешь? Что, в конец с мозгами поссорился? 
- А что мне оставалось делать? Они бы меня там искалечили.  
- Тоже правильно. Тойли ушёл. Бяшим-ага стал воспитывать меня. Я попросил его, - чтобы он дал мне таблетку анальгина.

Он ответил, - надо было уйти и всё!
Как уйти,  если они набросились, как стая озверевших псов. Они ничего не соображали, обкурились до чёртиков. Пришёл Акмурад, сказал:

-  Бегенч воспитывает Дурды, - заставляет извиниться.  А он твердить,  что он здесь ни причем,  виноват Окунь  с двумя марыйскими придурками. Бяшим-ага принёс мне таблетку, сказал, - это релодорм, успокаивающее, выпей?

Я слез со шконки. Нормально лежать не давали, все лезли с расспросами,  нравоучениями. После проверки, меня вызвали на разборку к смотрящему на зоне Рустику.

Там находились: наш смотрящий Кеджалов Мурад, марыйский смотрящий, Набатов Ялкап и  Бегенч.  Пришёл Дурды и Окунь. У Окуня были разбиты губы. Потом привели Амана,  который рассказал, как Окунь набросился на меня. Дурды и Окуня заставили извиниться. Рустик предупредил нас, что на этом инцидент исчерпан. Продолжите разборку, - получите на всю катушку!

Когда вышли из комнаты Рустика. Дурды стал кричать, - вы мелочь, - что вы знаете о тюрьме? Я был там 1998 году, когда большинство из вас под стол пешком ходило. Я ведь старый бродяга. Повидал кое-что. У меня борода в член упирается. Последнюю эту фразу Дурды произнёс особенно внушительно, хотя сам он был выбрит, безбров и абсолютно лыс. Вообще, определить его возраст было весьма трудно. На древнего старца он никак не походил, но и молодым тоже не казался. Внимательно разглядывая его, я сказал:

- Не знаю, какая у тебя борода и во что она там упирается. Болтаешь ты, во всяком случае, много и не по существу. Суетишься... делаешь волну...
- Какую ещё волну? - спросил он медленно.
- Есть такая притча. Стоят двое по горло в жидком дерьме, и один говорит другому: «Не делай волны!» Вот ты как раз делаешь её... Уже сделал. Недавно.

Как всегда, в приступе ярости я испытывал мгновенное чувство удушья - умолк, переводя дыханье. И потом добавил:

- Я хочу тебя предупредить: ходи осторожно! Один твой неверный шаг - и я тебя сьем, проглочу, как удав, усекаешь? Сожру с потрохами, и только пуговицы буду потом выплёвывать. Ты чуешь - о чём речь?
- Усекаю, - хрипло выговорил он, - чую... Ты ведь, кажется, друг Бегенча?
- Не отрицаю, сказал я.
- И что ж ты теперь хочешь - права качать со мной? Выяснять отношения?
- Да нет, - усмехнулся я, - чего тут выяснять? Всё и так ясно. Просто решил посмотреть на тебя, познакомиться.

- И заодно - припугнуть, не так ли?
- Я не запугиваю, я предупреждаю, - на всякий случай... Даю тебе добрый совет.
- Ну, без твоих советов я как-нибудь обойдусь - покривился он. - И предупреждать меня тоже без пользы. Ты, конечно, собираешься квитаться, мстить... Но ведь, ты слышал, что на сходке постановили смотрящие. Ты что же, попрёшь против всех?
- Мне не надо гнать  пургу, - ответил я. - Зачем послал Окуня к смотрящим? Сами бы разобрались. А вы начали мельтешить,  упреждать события. Надо оставаться мужиками.

Пошёл к себе в комнату. Там обсуждали события, с моим участием. Азат, спросил, - ну, как?

- Заставили  извиниться, Дурды и Окуня. По их поведению понял, им это, как  с гуся вода.  Всё надо оставить,  пока, как есть. А там будет видно.  Бяшим-ага обратился к Азату:

- Ты видишь, что делают  твои кореша - наркоманы?
- Какие они мне кореша!
- Но,  ведь к Дурды,  ты  часто ныряешь?  Я это видел, - сказал Бяшим-ага.

Ну, что из этого, - ответил Азат. К нему косяками ходят наркоманы и я должен за них отвечать!  Обратился к Бяшим-аге, - мне  надоели, эти  разборки. 

Пошёл к себе на шконку. Понял я только одно. На зоне, никто не мог дать гарантии безопасности. И надо просчитывать,  такие ситуации, предвидеть их. Спросил Акмурада:

- Где у тебя,  заготовка для шила?

- Зачем она тебе?  Что будет завтра, никто не знает, - надо быть готовым ко всему.  Он позвал меня на улицу.

Пошли к сапожной мастерской,  там он вынул из-под фундамента завернутую в тряпку пику. Присели на корточки, я стал её затачивать об кирпич. Через полчаса, она блестела. Вернулись в комнату.  Там сделал ножны. Акмураду сказал:

- Ты, не смотри на меня так! Это будет использовано, только в  крайнем случае. От этих отморозков, можно ожидать, чего угодно!

Утром все мышцы налились,  свинцовой тяжестью,  всё тело болело. Но душевное состояние улучшилось.

Я чувствовал себя увереннее, как молодой зверь. За пазухой у меня теперь всегда была завёрнутая в  тряпку, острая и крепкая пика. Лезвие пряталось в ножны сделанные из куска сапога.

День стоял теплый,  по настоящему весенний.  Вскоре солнце  угасло,  наступила тьма и на западе в сизо-свинцовом  небе сгустились грозовые тучи. И тут ливень хлынул разом. Прорвало! Земля вздрогнула, поднялась мигом в пузырях и лужах. И пошёл  дождь яростный,  бешенный,  накопивший запасы  прохлады и влаги.

Мы стояли с Акмурадом, прижавшись к бараку. Дождь постепенно пошёл на убыль. Ушёл, как пришёл, ещё куда-то пролился ливнем. И наконец, и вовсе стих, лишь изредка срываясь сверху запоздалыми  каплями. Воздух стоял свежий, сочный,  дышалось легко. Увидели Амана. Акмурад окликнул его:

- Ты куда?  От крика,  он вздрогнул.  А я вас  искал. Вид его был помятый, он весь съежился.  - Что от вчерашнего хумара ещё не отошёл? У тебя такой вид. Как будто, с дуба упал.
- Да нет. Не могу прийти в себя за то,  что вчера Сашу подставил. Тогда  зачем нас повёл к Дурды? - продолжил Акмурад. Если бы  знать,  где упадёшь, соломки подослал бы.

Увидели, как опер вёл смотрящих:  Джепбарова Рустика,  Мурада,  Набатова Ялкапа, Ярана, Хемру. Акмурад, спросил Амана:

- Куда их?
- В ШИЗО. Новый хозяин, дал команду. Вчера смотрящие, по  Балканскому и Ташаускому велаятам, Яран и Хемра избили вновь прибывшего заключенного,  требовали, чтобы он заплатил им 300  долларов.  А он заявил хозяину.

Через несколько минут увидели  строй во главе с Сулейманом. Они шли к бараку. Мы пошли за ними. Хотели посмотреть, что происходит. Сулейман, повернул к общему туалету,  за ним шли все смотрящие. К ним стали подходить заключенные, подошли и мы. Не понимали, - что это задумал Сулейман.

Это происходило, как цирковое представление. Сулейман громко объявил,     указывая на   смотрящих. - Они вчера незаконно, избили и вымогали 300 долларов у вновь прибывшего, заключенного. За это, я должен возбудить уголовное дело и отправить, их  всех в тюрьму.  Но это, я делать не буду.  Если все смотрящие,  вычерпают из туалета ведрами, дерьмо.

От такого заявления, всех  перекоробило. Сулейман стоял один, вокруг  окружали,  только зеки. Кто-то сказал: - А у хозяина, жопа есть! Ведь за такие слова, могут похоронить. Да ещё, в отношении смотрящих.

Акмурад, тихо  сказал, -  в нормальной зоне,  хозяина уже не  было бы в живых. А Сулейман, никого не боится. Вот она власть не настоящих смотрящих. За них и никто, не вступится. Все зеки молчали. Сулейман снова  сказал, - не  будете  черпать,  дерьмо. Всех отправлю в тюрьму! Наступила развязка. Кто-то  сказал: - Если они мужчины и настоящие арестанты, то это делать не будут. За такие слова, со стороны хозяина, они обязаны, с него получить. Все удивлялись мужеством Сулеймана.

Он стоял, как каменный идол. Лицо казалось, высеченным из камня, изумрудные глаза обдали нас,  арктическим холодом.  Он резко сказал: - Последний раз спрашиваю?  Вы, что отказываетесь выполнять, моё приказание? И тут произошло, невероятное!

Яран с Хемрой взяли ведра и стали черпать дерьмо и выливать  тут  же,  на  землю. балканские и ташауские зеки опустили головы.

После дождя,  вонь появилась, невыносимая. Все стали закрывать нос и отходить,  подальше. Сулейман вынул платок и закрыл им нос. Он показывал, остальным смотрящим, чтобы они тоже черпали дерьмо. Акмурад, злорадствовал. Увидел Сердара и кивком головы,  показал на смотрящих, он развел руки. Показывая, - что я вам ранее говорил!  Вот она их истинная сущность, которая ничего не стоит. Они свою последнею арестантскую гордость похоронили в говне. Сулейман дал команду:

- Прекратить? Довольно, а то  провоняем всю зону.

Все зеки, восхищались, смелостью и отвагой   хозяина. Говорили, - если смотрящие не выдержали, этого испытания, об остальных и говорить нечего. Ему ответили, авторитетные зеки,  стоящие недалеко Калган, Монгол, Петросян:

- Вы за себя толкуйте, гниды! Повернулись к говорившему. Петросян сказал, - Вали отсюда, а то нос отгрызу! А яйца твои, к жопе припаяю.

- Ты на кого басом лаешь? Говоривший  юркнул в толпу.  Акмурад спросил:

- А если тебя Саша он заставил бы такое делать?  Ответил не думая, - никогда!

Пойду на тюремный режим. И я так сделаю, - ответил Акмурад. В это время, Сулейман приказал всем смотрящим, следовать за ним.

Когда проходил мимо нас, лицо его было серое, восковое. Ему тоже тяжело давалось это испытание. Он, вероятно, очень хорошо осознавал, что эта экзекуция могла  закончится кровью. Машинально потрогал свою пику и подумал,  что такие штуки носят многие зеки.

И Сулеймана могли поднять на пики, - мгновенно. Эту процессию, мы провожали презрительными взглядами. Увидел только одного человека, который улыбался.  Это был Сердар. Когда подошёл к нам, он сказал:

- Что это вы так удивленно их рассматриваете? Ваши взгляды для них, как вон тому столбу!  Эти люди  без стыда и совести. Отсидят в ШИЗО по 10 суток и снова, - будут управлять нами.  Акмурад,  ответил:

- Но ведь для Ярана и Хемры  это прямая дорога в гарем, они сами себя опустили. Для такого как ты, правильно и для меня тоже, прямая дорога к опущенным,   но не для них! Через 10 дней, Яран и Хемра будут управлять своими так же, как и прежде. Такую теорию изобретут, что мало не покажется. Да ещё прикажут своим,  чтобы каждый вечер им в ШИЗО приносили изысканную пищу.  В виде сала и колбасы.

И это быдло, будет им таскать.  Ведь они страдальцы за нашу веру. Так и будет! Они договорятся с Сулейманом, сегодня же! Он их руками будет давить нас, как клопов! Арестантская справедливость им по барабану.

До конца дня, мы не работали. Все обсуждали действия Сулеймана и смотрящих. На вечерней проверке ещё произошло, одно происшествие. Сулейман ударил,  разговоривашего заключенного. До него,  никто из офицеров или солдат, не мог у всех на виду  это сделать.

Это для него становилось нормой. Он показывал свое неумение организовать работу как положено.  Между заключенными и Сулейманом,  установилась не  видимая  черта отчужденности, презрения, ненависти. И с офицерами у него не складывались отношения. Для всех он показывал, что он царь и бог. Благодаря своим преимуществам начальника,  он обращал в моральную силу  при решении ежедневных,  многочисленных вопросов в лагерной жизни.

Притом он моральная сила, до тех пор, пока он, - сила физическая. Афоризм Ельцина: - «В России знатен тот, с кем я говорю и пока я с ним говорю».  Сулейман, этот афоризм, превратил в своё оружие.

Он развлекался  как мог. Этому человеку, предстояло в течение первых годов  моего пребывания в акдашском лагере играть особую, исключительную роль для каждого  из нас. От его,  вернее  от изломов его, то похмельной, то пьяной  фантазии, зависел не только каждый наш шаг, но и сама жизнь.  Моральные барьеры отодвинулись куда-то в сторону.

К чужому  горю он разучился относиться сочувственно, он просто его не  понимает, не хочет понимать.  Он приучился ненавидеть людей.   Зеки его возненавидели.  Он с первого  дня  свою  деятельность  направил, на извлечение доходов во всём.  Зону превратил,  в свою вотчину.  Откармливал личных поросят. Зеки ремонтировали десятки легковых автомашин, за которые брал себе деньги,  а зекам даже спасибо  не говорил.

За все блатные должности: коптерщиков, медбратов, поваров (которые ничего не готовили), с «блатных» проживающих в различных бытовых пристройках, вне барака, брал по 100 долларов. На свидание могли приезжать все  кому не лень, он пропускал и  брал деньги.  Свидании могли быть и день и два,  в зависимости от наличия денег.

Вот  когда я понял, что такое сучья зона  и  когда ей руководит разнузданный диктатор,  в погонах  майора. В своей вотчине Сулейман действовал нагло, широко и уверенно.
Как говорил Сердар, так и случилось. Смотрящие вернулись из ШИЗО и как ничего не бывало, снова командовали зеками. Общаковые деньги ими снова пропивались,  расходовались на свои нужды.  Зеки молчали, но роптали.

Заместитель по оперативной работе, Хакбердыев Иса притих, подстраивался под начальника. Он ждал своего часа. Хитрый, изворотливый, владеющий обстановкой на зоне, он знал, что истинным хозяином, оставался он,  только его зеки уважали и боялись.  И он хорошо понимал, что Сулейман позорит свои погоны и его. Тщательно собирал материалы и готовил своих людей, на места смотрящих.

Перемещал действующих, как колоду карт. Только по-нашему велаяту он заменил троих, делая это красиво и технично. Уличая их в каком-либо неблаговидном проступке,  а особенно использовал,  не правильное использование общака.

Сами  зеки  предъявляли претензии, умело направляемые, невидимой рукой Исы.  В это неспокойное время, сколачивал группировку Гараджаев Гочмурад по кличке «Штопор», он давно приблизился к Исе.

Сейчас  он ходил у него в гладиаторах и обязан был душить сопротивление в стане мужиков. Когда вернулись  в комнату,  пришёл Акмурад с Юсупом;  они позвали меня на улицу.  Там Юсуп рассказал, что его позвал к себе, Тачмамедов Бабыш и предложил пойти дневальным к Хакбердыеву Исе.  - Он знаком с моим дядей,  который просил его,  чтобы  меня  куда-нибудь пристроить. Что мне делать?

Вспомнил о машине начальника, на которой можно уйти в побег. Это была,  сказочная удача. Да и свежие новости, можно будет получать из своих рук. Акмурад сказал:

- Но ведь там надо быть целый день, подметать, заваривать чай, короче шестерить.  Возразил ему, - это не считается.  За падло воспринимают зеки,  когда кому-нибудь из зеков носки моешь.  Ты  Юсуп, - не суетись? Мы все под богом ходим.

Видели, что сделал Сулейман с смотрящими? Им не прилипло  даже говно.  Ходят с поднятой головой по  зоне.  Не  раздумывай, - соглашайся!  У тебя есть,  какая-нибудь, лагерная профессия?

-  Нет!
- Будешь всё время, на подхвате. А это не дело. В  это время присмотришься. Только язык, держи за зубами. Тебя Иса будет проверять, подсылать своих стукачей.  И не будь дураком, возьми с собой металлическую кружку, - сказал Акмурад.

Зачем? - спросил Юсуп.
- Это старый,  проверенный  арестантский телефон.  Подставь кружку к стене,  а ухо к донышку. Всё  слышно, что говорится за стеной. Но, ты это не делай. Иса ушлый, сразу поймёт и выгонит. А сейчас иди к Тачмамедову, давай согласие. Это место, - что надо! Акмурад пошёл с ним. Сдерживал свою радость. Не надо было искать подходы к незнакомому дневальному. Вернувшись, Акмурад,  сказал:

-  Тачмамедов  повёл Юсупа к Исе.  Нас увидел Аман,  позвал к себе, сказал, - Бегенч зовёт к себе. Мы пошли к нему. Бегенч спросил, - ты Саша, когда-нибудь, резал стеклорезом стекло?  Дома один раз резал, но это было  давно.  - Короче!  Я сейчас был у хозяина, и он нам дал задание обложить кафелем внутри общего дальняка.

- Но ведь там не менее ста квадратных метров, - где вы, возьмете столько кафеля?
- Для чего, я тебя спрашивал. Умеешь ли ты, обращаться со стеклорезом?

-  Ты что, - не врубаешься?  А стекло где?
- Стекла, навалом. С Сулейманом, кто-то расплатился, за ремонт  машин стеклом. Продать не смог. Вот, он и придумывает, куда  его деть и показать, что он честный мент.

Акмурад смеясь, сказал, - что-то нашего хозяина всё время на дальняк тянет. Вот об этом,  он мне и говорил. Если не положим вместо кафеля, стеклянные кубики, он тогда нас заставить, -дерьмо черпать. А вы видели, что он слов на ветер не  бросает. 
- А где, клей? 
- Вместо клея, есть  битум. Вынул из кармана стеклорез. Вот с сегодняшнего дня и начинайте тренироваться.  Для этого я вам дам два  листа. Остальные будут  готовить  битум, и чистить стены дальняка. Там старшим будет Аман. Тебе будет давать каждый день нарядчик  нарушителей. Будешь каждый день кайф  ловить!

- Ты, что Бегенч, - оборзел?
- За слово оборзел, тебе надо  по рогам дать,  но я делать это не буду. 

- Ты, что забыл, - как Сашу подставил? За всё надо платить. Будешь дергаться, вот тогда,  я тебе точно  рога обломаю.  Ты,  понял наркоша?  Аман молчал. 
- Вот и ладненько. А работу твою проверю вечером.  Бери лопату и действуй. И ушёл.

Мы пошли с Акмурадом тренироваться. Резка квадратов  не получалась, стекло было бракованное. Только на третий день, стало получаться. Порезали все пальцы. Потом у зеков, нашли перчатки  и дело пошло. На меня опять что-то нашло, работал самозабвенно, добросовестно,  что-то не объяснимое управляло мной. Зеки над нами  злорадствовали и смеялись.  Когда появлялся Сулейман,  то  их как ветром сдувало.

Он регулярно направлял к нам нарушителей. И они чистили стены,  убирали мусор. Бегенч приходил редко. Он объявил  всей бригаде, что если не будете выполнять, указания Саши, то заставить чистить унитазы. Однажды пришёл развязный зек с блатными манерами. Объявил: - Кончайте работу,  не видите,  что я пришёл отдыхать?  Акмурад ответил, - иди, отдыхай, - кто тебя держит! Он повёл себя вызывающе.  Дал команду:

- А ну быстро отсюда. Вы, что не видите, - с кем разговариваете?  Акмурад ответил:

- Здесь все себя ведут  тихо, и ты будешь, вести себя тихо. Ему ответили нарушители зеки:

- Ты, что это Штопор, возникаешь? Когда это ты, успел сделаться, таким крутым. Ты, только подпаханник, - Балканский. Когда будешь паханом, - тогда подумаем.  А пока вали отсюда, пока не вымазали, кое в чём.

-  Кто бригадир?  Ему ответили: а вот тот малыш, указали  на меня. Его поведение, веселило ребят. Он обратился, ко мне:

-  Ты, что допускаешь, такие разговоры?
- Иди в 14 хату,  там наш бригадир Бегенч.  С ним и  толкуй,  а я как все, только временно заменяю Бегенча.
- Если сейчас не дашь команду, - чтобы все вышли, будешь дело иметь со мной.

- Ты, иди отсюда, - говори с Бегенчем.  И не мешай. На бирке прочитал фамилию, Гараджаев Гочмурад.  Он покрутился и быстро заскочил в кабину.  Ему кто-то крикнул:

- Смотри Штопор, не промахнись, - не забудь штаны снять. Говно в говне не сдохнет! Все засмеялись. Выходя из туалета он пригрозил мне:

- А с тобой, - мы ещё встретимся.
- Зачем откладывать  на потом.  Пойдем, поговорим. Вышли на улицу. К  туалету шёл Бегенч, - как дела Саша?  Всё нормально. Он вошёл в туалет и тут же вернулся.  Подошёл к нам и сказал:

-  Штопор, ты, что это быкуешь? Запомни, он сейчас не может, тебе рога обломать, так как на крючке у Исы.  И ему, остался один шаг, до крытки. Давай, разбирайся со  мной, я за них отвечаю и за него тоже. Хочешь показать  какой ты крутой, -  я знаю, кто ты. Его не ввязывай в разборки. Спусти пар,  на мне. Или вместе пойдём к Хезрету или Рустику, мне без разности.  Он тут же изменил тон разговора.  Примирительно  сказал:

- Что ты,  Бегенч, - всё ништяк. К нему у меня претензий нет. Давай прекратим базар.
- Я это и хочу, - ответил Бегенч. Взял меня за руку  сказал, - на одну минуту вас оставишь, а вы уже начинаете  мутить воду.
- Это он,  всех нас выгонял из  дальняка! Я здесь, не причём. Он посмотрел на меня, сказал:

 - Ты, Саша, - ничего не понял.  Этот Штопор такая гнида! Он один может всю зону перебаломутить. Он же командует пехотой. И выполняет все указания Хезрета и Рустика. Ты, держись от него подальше.

По всем слухам, он может заменить Рустика. Что там с укладкой, как продвигается? С укладкой всё в порядке, только битум плохой,  через пару дней закончим.  Зашли в  туалет,  он посмотрел работу.

Остался доволен. Сказал, - на сегодня хватит. После разговора с Гараджаевым Гочмурадом, почувствовал озноб. Это был не страх,  а что-то совсем иное. После работы  решил  зайти  к  знакомому  красноводсому  парню,  по  кличке  "Утюг", хотел узнать, - кто-такой Штопор. Он был из Туркменбаши  (бывшего Красноводска). 

Зашёл в комнату. Привет Утюг, - как дела? - сказал я ему насколько возможно бесцеремонней.
- Дела, как в Гвинее, - у кого телега, тот и пан, бойко ответил он, - точно мы с ним,  сто лет были знакомы.

 Значит, ты и пан, заключил я, указывая, на его шприц. Что-то за тобой, я  раньше не замечал, чтобы ты был шаровым. - Да, нет. Это эуфелин, стал задыхаться. Ты не умеешь делать уколы?   Жду Чибиса,  он мастак по таким делам.
Спросил, - ты  хорошо  знал  Штопора на свободе?   

- Как не  знать. Он на заправке работал,  вместо бензина, ослиную мочу продавал и поддельным коньяком приторговывал. Он ведь за это и сюда попал. А здесь,  переродился, стал балканским подпаханником.

Своих не узнаёт, - сучара! Деньгами всех купил.
- А вы, что молчите?
- Тронешь говно, - вонять будет! Я молчу до тех пор, пока меня не трогают. Живу тихо, тихо!  Пусть покуражится. Это братишка, - временное явление. Мне ничего не надо. 
Видя угрюмое лицо Чибиса, не располагаемое к озорным рассказам и я решил воздержаться от откровений. Можно было нарваться на подозрения. Его пожирала, какая-то думка.

- У тебя, проблемы?
- У меня, одна проблема. Ночью не могу спать. Печень,  перестала работать.  А ты, сегодня третий, кто спрашивает о Штопоре. Ты, меня не бойся!  А его, сторонись!  Мы с ним не в ладах, его когда вижу, у меня изжога начинается.  А чтобы его загасить, мне не составить, никакого  труда. Так что ты вдвойне должен быть заинтересован в том, чтобы я твоего Штопора, загасил. А как насчет тихо, тихо, здесь Саша,  не получается. Ты иди, - потом потолкуем,  схватился за бок, лёг на шконку. Я  пошёл к себе в комнату. Там уже был Юсуп.

Спросил его, ну как привыкаешь? - Сижу целый день,  от скуки можно умереть. Сулейман,  целый день мотается,  где-то в городе. Всё делает Иса. Я читаю книгу.  Иногда, он пошлёт меня, за кем-нибудь  и всё. Вошёл Акмурад, стал возмущаться,  поведением   Штопора.  Бяшим-ага ответил:

- Надо было вам выйти, а кому-нибудь,  вылить ведро мочи ему на голову. И Штопор, превратился бы в гвоздь!

 Юсуп позвал меня. Спросил его, кто такой этот Штопор, как его фамилия?  Гараджаев Гочмурад,  он ходит, как образец, зековской модели. Куртка и брюки сшиты на воле. А его Саша,  я видел,  как он входил в кабинет кума.

 Я не выдал своего напряжения.  К куму ходит ползоны. Да, нет, когда он входил, то был напряжен, посмотрел назад. Меня это насторожило, - ответил Юсуп.

 Улыбнувшись, не показывая своей заинтересованности,  спросил, - у тебя же есть  кружка, мог бы и послушать, о чём они говорили в кабинете.  Юсуп ответил:

  -  Я  уже пробовал,  рядом с кабинетом кума, есть комната,  она практически пустая. Я уже слушал. Слышимость хорошая, но я испугался.  Следующий раз, когда он придёт, я попробую прослушать их разговор. Только не пойму, неужели он не понимает, что сам  приход в кабинет кума,  настораживает всех зеков.

 Для таких,  как Штопор, таких предрассудков не существует, - ответил я.
- Но ведь, с таким положением, как у него, люди становятся сдержанней, осторожней, благоразумней.
- Это ты, так думаешь, а Штопор сейчас прёт на пролом. Он  в открытую лезет на рожон, хочет показать свою силу, свой  авторитет. Сейчас то время, когда Сулейман ещё не определился,  на кого из смотрящих  ему можно положиться, а Иса  продолжает плести интриги, он руками Сулеймана, утверждается  ещё прочней.

Многие смотрящие,  это понимают и Ису побаиваются,  больше чем Сулеймана. А нам, чтобы они на нас не наезжали, надо иметь достоверную информацию. Юсуп ответил, - я всё понял. Разговор, Штопора с Исой,  постараюсь прослушать. За это Юсуп, если поймают,  ты можешь  оказаться  в  петушатнике, - смотри?  Но ведь другого выхода нет. 

Волков бояться, в лес не ходить. Да к тому же, я сегодня от Тачмамедова узнал, что я туда поставлен на месяц. Потом, он меня переведёт в другое место. Тебя, Саша, я хочу попросить, чтобы о нашем разговоре знали только мы с тобой. Сейчас я почувствовал себя не в своей тарелке. Он улыбнувшись, продолжил, - такой же животный страх испытывала моя теща и смотрела на меня в суде,  как цыплёнок  прижатый к  полу, цепкой кошачьей лапой. Она у меня забитая, из аула. И понятия у ней такие, -  если осужден,  значит, бандит.

А Иса принимает множество посетителей, среди которых были различные персонажи.  От наших золотозубых зеков, раскидывающих пальцы веером, до солидных мужчин, которым к лицу только строгий костюм.

Так, что попробую,  этого Штопора на кукан подловить. А потом подумаем, что делать. Толкнул меня и сказал, смотри,  Бяшим-ага обнюхивает газету, жди нравоучений.

Нет,  ребята, здесь ничего путного нет, - а вы,  что секретничаете?  Пошли бы на  улицу,  подышали свежим воздухом. Перед сном это полезно. И то, верно, ответил я. Вышли из барака.

Ночь уже рассыпала по небу трепетные огоньки звезд.  Пепел сумерек окутал, зону и в ней затухали, звуки дня. С моря наползала сырость. Услышали  ругань заключённого и старшины.

- А что вы прижать нас хотите, так это старая песня. Забудь об этом, смотри старшина, не борзей! Что ты мне сделаешь?  На х... соли насыплешь? - Увидим.

Он резко отпечатался в моей памяти: был высок, худощав, слабо умен, безграмотен, аккуратен, как немец. Но некоторые боялись с ним связываться, за придирчивый и вздорный характер. В конце зоны, слышалась песня. Мы пошли туда. Заключенный  Петросян запел:  «Журавли»,  а потом,  любимую песнью,  «Пташка»:

                           

Бараков цепи  и песок сыпучий.

Колючкой  огорожены кругом.

Как будто мы жуки  в навозной куче.

Здесь копошимся. Здесь мы живём.

Чужое солнце всходит  над  холмами.

Но  почему нахмурилось оно?

Не греет,  не ласкает нас лучами,

Безжизненное, бледное пятно...

За лагерем простёрнулась пустыня

Вчера  с забора,  залетев в неволю, 

Нам пела  пташка добрая одна.

Ты, пташка,  не  на  этом  пой заборе.

Ведь в лагерь наш опасно залетать.

Ты  видела  сама  - тут кровь и горе,

Тут слезы заставляют нас глотать.

Ой, гостя легкокрылая,  скорее

Мне отвечай: когда в мою страну

Ты снова полетишь,  свободно рея?

Хочу я просьбу  высказать одну.

Враги надели на меня оковы,

Но не сумели волю мне сломить. 

Пусть в  заточенье я,  поэта слово.

Никто не в силах заковать, убить...

Свободной песней  заключенного поэта

Спеши,  моя крылатая, домой.

Пусть сам  погибну на чужбине где-то.

Но  будет  песня жить в стране родной.

Голос у него был густой, приятный, чистый, мягкий, серебристый и хотя не очень сильный. В ней - боль души, страдания заключенных. У многих зеков были сосредоточенные лица, песня задевала за живое. Его пение бьёт по нервам, её трудно переносить. Сколько в ней ярого чувства, надрывной силы, остервенения. Много голого, неприкрытого цинизма, но вместе  с тем, сколько там, под иными словами кроется трагедий, семейных несчастий, погибших жизней, сердечных болей, пролитых слёз!

Молча вернулся в комнату. Юсуп, сказал мне, - о чём говорили, я сделаю это.  После отбоя, накрылся одеялом с головой.  В Ашхабад меня потянуло. Мечты, мечты, где ваша радость. Мечты прошли, осталась гадость. Заскрипел зубами, ничего не вернёшь! Стало, не выносимо и это всё, от надрывающих душу песен.

Продолжение следует