Шаджа Батырова на посту первого секретаря ЦК сменил Сухан Бабаев, из туркменского племени алили, рода тат.
Словом, поменяли сокола на ворона. Батыров, по свидетельству Авды Кулиева, намекая на персидско-туркменское происхождение Бабаева, называл его в узком кругу курдом. Туркмены традиционно всех, кто не говорит на тюрки, относят… к курдам. Ими без разбора считают персов, белуджей, курдов и даже азербайджанцев, говорящих на родственном туркменам языку.
С приходом к власти Бабаева алилинцы вытеснили ахалских текинцев. Сам Сухан – воспитанник интерната, выросший вне традиционной туркменской семьи, получил жёсткое воспитание. Однако это не повлияло на его родственные чувства, не изменили его отношения к соплеменникам, занявшим основные государственные посты в республике. По своей натуре он был трудоголиком, противником всяких застолий, разъезжавший без устали по колхозным полям со своим термосом и всякой снедью, захваченной из дому. Он категорически не принимал приглашения башлыков на обеденный перерыв, что шокировало многих, воспринимавших это как неуважение к традиционному гостеприимству. И еще одной, неприемлемой для туркмена, странностью отличался новый первый секретарь. Особенно это проявлялось в общении с людьми, в приёмные часы для посетителей. У туркмен, особенно у тогдашнего поколения, при встрече, поздоровавшись, было принято вежливо осведомиться не только о здоровье и настроении собеседника, но и членов его семьи, ближайших родственников и даже о целости и сохранности домашней живности, посевов и о видах на урожай…
Едва посетитель, поздоровавшись, открывал рот, Бабаев, демонстративно поглядывая на часы, бесцеремонно перебивал гостя: «Давай выкладывай, зачем пришел?!. На пустые поклоны и приветы у меня времени нет». Подобная бестактность, чуждая туркменскому менталитету, глубоко оскорбляла людей, особенно аксакалов, и они уходили от него недовольными. Со средним техническим образованием гидротехника, хотя и прошагал по высоким ступеням замнаркома водного хозяйства, наркома госконтроля, председателя Совета министров и, теперь занимая пост первого секретаря ЦК, Сухан Бабаев не отличался особой грамотой. Не мог конкретно и грамотно выразить своё отношение и дать ход любому документу, будь то циркуляру Москвы или письму рабочего или колхозника, он старательно ставил резолюцию, переписывая его с образцов, впрок заготовленных его помощниками. Даже не верится, что он еще до войны окончил Высшую партийную школу. Видно, учение ему не пошло впрок.
В историю Туркменистана Бабаев вошёл как фигура одиозная. При его правлении было организовано гонение на цвет туркменской интеллигенции. Он явился одним из организаторов и главных исполнителей разгрома в 1951 году группы националистов – учёных и писателей. С его одобрения были арестованы и осуждены на двадцать пять лет лагерей Баймухаммед Каррыев, Мяти Косаев, Оразмамед Абдалов. В годы секретарства Бабаева подверглись преследованиям историк Гаип Непесов, писатели Берды Кербабаев, Курбандурды Курбансахатов, поэт Джума Ильмурадов и другие. При содействии Сухана Бабаева представители племени алили пополнили туркменскую элиту, чтобы с его уходом уступить место другому племени.
Затем наступило время Джумадурды Караева, марыйца, уроженца Байрам-Али. Правившая алилинская номенклатура только начало было уступать место марыйским текинцам, как Караев скоропостижно скончался в мае 1960 года. Несмотря на короткое пребывание на посту первого лица, он особенно запомнился ашхабадцам, нередко видевших его на городских базарах, интересовавшегося конъюнктурой рыночных цен и каким-то образом влиять на их снижение.
После ухода Бабаева Балыш Овезов вернулся на пост председателя Совета Министров. В 1960 году его избрали первым секретарем ЦК КПТ. Это было, пожалуй, впервые в номенклатурной практике партийных органов страны, когда лицо, освобождённое от всех руководящих должностей (при Бабаеве он – председатель Совмина, затем понижен до председателя облисполкома), возвращалось на круги своя, даже выше. Овезов, пользовавшийся в народе заслуженным авторитетом, был достоин такого выдвижения. Его высокая карьера могла и не состояться, проведай тот же Бабаев и органы КГБ, что Балыш по рождению из рода орсыкчи северного племени йомудов, откуда происходил и Джунаид-хан, хивинский диктатор, крупный басмаческий предводитель, объявивший непримиримую борьбу Советской власти.
Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Балыш детство своё провёл в детском доме, затем в интернате считаясь воспитанником Советского государства, а когда вырос, вступая в комсомол, а затем в партию, он, конечно, умолчал о своём «классово чуждом» происхождении. Заикнись он о том, не дорасти ему до служебных высот. Да и какой прок ему о том распространяться, бить себя в грудь, Джунаид-хана он и в глаза не видел и ничего общего ни с ним, ни с его идеями не имел. Когда Джунаид-хан выступил против Советов Балыш еще и в школу не ходил. Правда, в иных случаях своими действиями, некоторыми чертами характера Балыш походил на «хана» – непререкаемый, твёрдый и настойчивый – кто близко знал его, за верность своему слову, прямоту, души в нём не чаяли, в узком кругу кое-кто даже называл его Джунаид-ханом. Видимо, не случайно Овезов вступил в принципиальный конфликт со вторым секретарем Рыковым, который, как говорится, со своим уставом пытался утвердиться в чужом монастыре. В его действиях Балыш Овезович усмотрел ущемление своей власти, принадлежащей ему, как первому лицу республики. И был, конечно, прав.
В отличие от своих предшественников, Овезов проводил несколько иную кадровую политику. Не обделяя своих соплеменников, он отдавал предпочтение представителям малых родов и племён, которые составив новую туркменскую элиту, поддерживали его. Балыш, несомненно, был крупным партийным и государственным деятелем, умелым организатором, сделал многое для экономического и социального развития республики. При нём, благодаря водам Каракумского канала, проложенного до Ашхабада, были обводнены и освоены вековые пустынные земли, где выросли новые поселки, крупные населённые пункты, колхозы и совхозы, промышленные предприятия. Нынешний город Яшлык, к примеру, обязан своим рождением Каракум-реке. Туркменистан, наконец, выбившись из отстающих, стал из года в год выполнять планы заготовок хлопка, новое развитие получило каракульское овцеводство, зародились машиностроительная, химическая, нефтяная и газовая промышленности. В Каракумах и на Каспии были разведаны и освоены богатейшие месторождения углеводородного сырья, добыча нефти и газа достигла рекордных показателей, второе рождение пережил Кара-Богаз, ставший поставщиком уникального химического сырья для многих стран мира. Развивающаяся экономика, естественно, стала импульсом для дальнейшего роста культуры. Главное, народ стал жить богаче.
Балышу Овезовичу, как многим великим деятелям, ничто человеческое не было чуждо. Не вдаваясь в подробности его личной жизни, мне запомнился один случай, оставивший у меня неприятный осадок и вместе с тем добавивший штрих к его образу.
В Академическом театре туркменской драмы шло чествование Берды Кербабаева по случаю его семидесятипятилетия. Кажется, за день до этого вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении писателю звания Героя Социалистического Труда. Награду юбиляру вручал Овезов. Я, как и многие мои собратья по перу, был рад, что так высоко отметили труд аксакала туркменской литературы. А ведь его коллеги, узбек Камиль Яшен, таджик Мирзо Турсун-заде давно удостоились этого звания, а Берды-ага, чей вклад в туркменскую советскую литературу не менее весомый, этой наградой долгое время был почему-то обойдён. Не скрывая своей радости, я поделился с Балышем Овезовичем. И буквально опешил реакцией произведённой на него моим восторгом.
- Об этой награде я ничего не знал, - Балыш, как мне показалось, даже посерел лицом. – У меня он бы х.. получил. Тут рука Шарафа Рашидова… любит, когда ему одно место лижут.
Я промолчал, ибо возражать было бесполезно, хотя он был неправ и несправедлив по отношению к Берды-ага, но подумал: « А если вместо Кербабаева будь Сейтаков? Как бы вы отнеслись к награждению своего соплеменника?»
С годами этот неприятный факт даже забылся, ибо в Овезове было больше доброты и человечности. Он, конечно, оскорбился, что его даже не поставили в известность о награждении туркменского писателя, а сделали это окольными путями, использовав высокое положение Рашидова, кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС. Вообще-то это хамство!.. Но об этом случае я вспоминаю с горечью, сожалея, что даже такие личности как Овезов не были свободны от родоплеменных чувств. Но ведь и красавицы, не лишены изъяна.
Память о Балыше Овезове светла. Он многое сделал для своего народа. Помню, его заветной мечтой было проложить через Каракумы пятисоткилометровую железнодорожную магистраль, соединяющую Ахал с самым северным оазисом республики – Ташаузским. В ту пору местные власти были обязаны испрашивать разрешение и средства у союзных организаций, чтобы построить школу или больницу. Когда Овезов поставил вопрос перед Москвой о строительстве железной дороги через пустыню, «добро» на стройку, понятно, не дали.
В годы независимости, когда республика стала хозяйкой своих средств, мечта Овезова осуществилась. Стальная магистраль ныне проходит и через земли Бедиркента, родины Балыша.
Возможно, его дела мог бы продолжить его старший сын Батыр (у Балыша Овезовича – четверо сыновей и две дочери), который был ректором политехнического института, избирался депутатом Верховного Совета, а затем Меджлиса Туркменистана. В первые годы своего правления Ниязов, набиравший «очки», назначил Батыра заместителем председателя Кабинета министров по науке. Но со временем, Ниязов, вкусив сладость власти, узурпировал всех, кто поддержал его в своё время. Полетели министерские головы, одних он сажал на длительный срок, других ссылал. Всячески измывался он и над Батыром. Пока горькая чаша не дошла до него, Овезов подал в отставку, уехал в Москву, где в 2008 году скончался…
Кстати, на характерную историю, связанную с Батыром и другими сыновьями, чьи родители принадлежали к советской элите, обратил внимание учёный Шохрат Кадыров. В названном его исследовании – принципиально новым словом в туркменской этнографии – он, касаясь истинного происхождения Балыша Овезова, о котором мало кто знал, пишет: «Очевидное для туркменов оставалось тайной для Москвы… В ходе грязной внутриклановой борьбы за власть всё же существовали некие неписанные правила, некие святыни, которых не осмеливались касаться даже самые беспринципные интриганы туркменской закулисной политики. Об этой «святости» клановых принципов говорит тот факт, что многие из детей прежней высокопоставленной советской элиты, кланы которых совершенно потеряли политический вес, тем не менее, продолжали занимать высокие должности.
Между тем, они могли остаться на обочине борьбы, которая игнорирует и даже отрицает человеческие и профессиональные качества. Например, сын Шаджа Батырова длительное время руководил политехническим институтом, как и сын Балыша Овезова… С другой стороны, не исключено, что те, кто продолжал протежировать детям прежней элиты, учитывал, что они являются некими символами старых кланов, стремился таким образом расширить свою популярность. Такой, в частности, была политика Ниязова, который долгое время лояльно относился к детям бывшей советской элиты, но затем жестоко расправился с ними. Чаще всего, в силу жесткой конкуренции землячеств, достоинства потомков из потерявших вес кланов, оказывались в Туркменистане недооцененными» (Там же, с.94).