Решение уехать в Германию пришло совершенно неожиданно. Нет, конечно же, прежде чем это решение окончательно созрело, я долго и мучительно размышлял на тему о том, что делать всё-таки что-то нужно. Оставаться дальше здесь в Туркменистане больше не было никакого смысла. Нужно ехать. Нет, совершенно определённо, нужно уезжать, и чем раньше, тем лучше. Надо было это сделать гораздо раньше, а я всё тянул, тянул, думал, что всё наладится, всё образуется, станет лучше.
Но ничего подобного не происходило, со временем становилось всё хуже и хуже. Складывалось впечатление, что жизнь проваливается куда-то в тартарары, и остановки этому не предвидится.
- Стоп, - через некоторое время говорил я сам себе, - подожди, не паникуй, не всё так уж плохо. По крайней мере, для тебя и твоей семьи. Ты директор завода уже много лет. Ты удержался на этом посту в самые трудные годы, когда страна разваливалась, промышленность остановилась, все бывшие союзные республики провозгласили независимость и ввели вместо привычных рублей свои национальные валюты, предприятия вокруг из-за отсутствия работы буквально выбрасывали людей на улицу, а ты выстоял. Ты сохранил производство, сохранил людей, освоил и выпускаешь много новой продукции, а как тебе это удалось – один бог знает. Скорее всего, это везение, которое почему-то всегда сопутствует тебе и вытаскивает тебя из самых невообразимых ситуаций. Живи и дальше в таком же ключе и всё у тебя будет в порядке. И нечего помышлять об отъезде.
Но кто-то другой внутри меня возмущается и неистовствует:
- О чём ты говоришь? Оглянись вокруг, ты не видишь реальной жизни и пытаешься всё представить в позитивном виде. Разве ты не понимаешь, что на территории нашей республики, как, впрочем, и на других территориях нашей в прошлом необъятной страны, всё постепенно приходит в упадок? Завод, которым ты руководишь, всё труднее и труднее удерживать на плаву. Зарплата мизерна, а действующие в республике законы не позволяют платить больше. Руководство нашего новоиспечённого государства мечется между диктатурой и показной демократией, явно склоняясь в сторону первой. Националистические настроения среди коренного населения усилились настолько, что скоро на улицу будет страшно выйти. Образование, медицина, культура – всё идёт по нисходящей.
Туркменская денежная единица – манат обесценилась за два года после её ввода почти в три тысячи раз по официальному курсу, а по чёрному – почти в тринадцать тысяч раз. Этими деньгами невозможно расплатиться с партнёрами за пределами страны, а ведь ты знаешь, что львиная доля материалов для твоего завода закупается в России и на Украине. Им манаты не нужны, они не конвертируются. Отсюда ясно, что завод обречён. Пока же тебе удаётся как-то удерживать его от развала и полной остановки одному тебе известными путями, обеспечивать производство невесть откуда добытыми деньгами и материалами. Учти, долго продолжаться это не может.
Но оптимист, сидящий внутри, сопротивляется, настаивает на своём:
- Ты не один, - говорит он, - вокруг и люди, и предприятия в таком же положении. Кто-то опустил руки, пассивно вверив свою судьбу текущим событиям, а кто-то, наоборот, используя эти события, стремится взять „быка за рога“, пытается изменить свою судьбу, стать независимым и себе самому полновластным хозяином. Ты посмотри, сколько появилось кооперативов и обществ с ограниченной ответственностью, где люди трудятся не на дядю, а на себя. Многие предприниматели уже разбогатели и не скрывают этого. Среди них стало нормой ходить в красных пиджаках, ездить в импортных машинах, жить в собственных недавно построенных домах. А тебе кто мешает?
- Кооперативы, открытые общества? – перебивает оптимиста другой сидящий во мне человек, реалист–спорщик. Знаешь ли ты, что ни одно из этих так называемых производственных образований не является на самом деле самостоятельным? Это, как правило, отростки от государственных предприятий, паразиты на их теле. Они используют площади, мощности, ресурсы предприятий, на базе которых организованы, и делают вид, что самостоятельны во всём и, главное, в финансовом отношении. За редким исключением, они ничего сами не умеют. Средств на проектные и исследовательские работы у них нет, а если и есть – тратить жалко. Ничего нового они не производят, топчутся на месте. Они уязвимы и зависимы от любой комиссии или инспекции, так как работать без разного рода нарушений не в состоянии, и поэтому нуждаются в высоком покровительстве. Их покровители как раз и являются настоящими хозяевами этих производственных новообразований.
Кто эти хозяева? Как правило, действующие высокие государственные чиновники, как раз те самые люди, которые пишут законы и отслеживают порядок в стране. Воспользовавшись новыми веяниями времени, они повсеместно создают для себя свои личные кормушки, и им глубоко безразличны твои заботы как руководителя государственного предприятия. Какой прок им от тебя? Но стоит тебе их озаботить, поставить перед ними вопрос, а тем более – потребовать входящего в их компетенцию решения твоей производственной проблемы, как ты тут же получаешь щелчок по носу:
- Ты директор, ты и думай, что тебе в данном конкретном случае делать, находи решение сам, - вот их любимый ответ.
И не приведи Господь настаивать на своём, тебе же будет дороже. На твою голову высыплется столько шишек, что будешь сожалеть всю оставшуюся жизнь о своей настойчивости. У тебя же ведь есть подобный опыт. Брось всё и уезжай.
И ещё. Ты, видно, забыл, где ты живёшь. Это уже не Туркмения, не республика Советского Союза, а совершенно иное, самостоятельное и независимое государство по имени Туркменистан. Оно провозглашает и отстаивает совершенно иные законы, приоритеты, ценности, открещиваясь и избавляясь от всего прошлого. Ты и сам не заметил, как стал динозавром, символом прошлой жизни, и тебя неизбежно уберут. Уезжай!!!
Так размышляя и постоянно споря сам с собой, я ежедневно вставал утром с постели, приводил себя в порядок и ехал на завод. У проходной выходил из машины и шёл к заводоуправлению, ощущая на себе тревожные взгляды заводчан. Я абсолютно точно знал, что они по настроению директора пытаются выяснить для себя, как обстоят наши дела в целом, и поэтому надевал на лицо беззаботную мину и, весело улыбаясь и здороваясь со встречными, сам между делом выяснял настроение окружающих. Времена были тяжёлые, и было от чего загрустить.
Президент неожиданно ликвидировал Госснаб, а на его базе создал товарно-сырьевую биржу. Интересно получается: предприятия остались в государственной собственности, а государственный орган снабжения сырьём упразднён. Одним махом все проблемы снабжения были переложены полностью на плечи самих предприятий.
Стремясь как можно быстрее вклиниться в новые жизненные реалии, на первых же биржевых торгах я заключил выгодную, как мне казалось, сделку на поставку стальных тонкостенных профильных труб. Эти трубы для завода – важнейшее сырьё. Ведь завод изготавливает очень много различной металлокаркасной мебели для общественных нужд – для школ, больниц, армии, пунктов общественного питания и пр. Без этих труб остановится более половины завода, а людей придется отправлять в вынужденные отпуска. С биржевым договором на руках я отправился к председателю Центрального банка страны, чтобы получить разрешение на кредит валюты для оплаты сделки.
Когда-то он был председателем банка, который обслуживал мой завод, и у нас сложились приятельские отношения. В те годы моя директорская карьера на этом заводе только начиналась. Перестройка уже вовсю приносила свои разрушительные плоды, и проблемы приобретения сырья для производства стали возникать всё чаще и чаще. Мне тогда потребовался значительный кредит для оплаты нескольких вагонов сырья из России, и я обратился, как это и положено, в банк. К моему удивлению, отдел кредитования мне отказал, а председателя банка, - недавно назначенного молодого выдвиженца, - я лично не знал, да к тому же он был в отъезде.
Худайберды Оразов -
Бывший вице-премьер и
Председатель Центрального
Банка Туркменистана,
оппозиционер,
живет в изгнании.
Карьеру начинал как
Председатель банка „Туркменистан“,
где обслуживался мой завод.
Я был возмущён до глубины души и приказал своим службам подготовить документы к переходу в другой банк. Сам же пошёл договариваться во Внешэкономбанк, где тут же получил согласие. Когда же по приезде молодой банкир узнал о моём намерении выйти из его банка, он вызвал своих работников и при мне устроил им разнос, а затем принёс мне публичные извинения и стал убеждать не делать опрометчивого шага. Ну, что ж, я был полностью удовлетворен. Председатель банка в конце заявил, что обслуживать такое предприятие, как моё, престижно для любого банка. Расстались мы приятелями. Надо сказать, в дальнейшем я ни разу не пожалел о том, что остался, даже после того, как он ушёл на повышение. Вскоре он стал Председателем Внешэкономбанка, куда я собирался переходить, а затем Председателем Центрального банка Туркменистана и заодно Заместителем Председателя Кабинета министров. Теперь вся иностранная валюта страны находилась под его неусыпным контролем, а на национальных туркменских деньгах рядом с изображением Президента красовалось факсимиле подписи моего, как я полагал, приятеля.
С биржевым договором в руках я шёл к нему, твёрдо рассчитывая на понимание и выделение в необходимом количестве иностранной валюты. А как же иначе, ведь другого пути расплатиться с поставщиками сырья, находившимися за пределами независимого Туркменистана, тогда не было, и государственные чины это хорошо понимали. После долгих и упорных ожиданий я, наконец, попал в кабинет Председателя, но встретил холодное и недружелюбное лицо чиновника. Он хмурился, многозначительно кивал головой, отводил в сторону глаза и, в конце концов, пообещал рассмотреть вопрос. Спустя несколько дней его заместитель сообщил мне об отрицательном решении – мой договор оплачен не будет.
Всё. Мне стало окончательно ясно, что наше молодое, самостоятельное и независимое государство стараниями его руководителей бросило на произвол судьбы всю промышленность, созданную в советский период, за исключением нескольких отраслей. И в самом деле, зачем поддерживать и перестраивать бывшие союзные заводы, если их продукция почти не используется для нужд страны, на территории которой они расположены? Пусть себе, как хотят, выживают или же вовсе прекращают своё существование. Но ведь моё предприятие полностью работает только на внутренний рынок, удовлетворяет потребность населения нашей, а не чужой страны! Понять до конца поведение Туркменского руководства было невозможно…
Президент Туркменистана Сапармурат Ниязов
среди соратников в начале своей президентской карьеры.
Почти все эти люди - Вице-премьеры и министры вскоре
окажутся за тюремной решеткой, где многие погибнут, некоторые,
спасут свои жизни бегством за границу и станут оппозиционерами.
Понимание пришло несколько позже. Валюта им понадобилась совсем для иных дел. Под флагом борьбы со старым советским наследием, напоминавшим об унизительном сдерживании развития республики, началась грандиозная перестройка столицы и областных центров страны, придания им нового, более современного и одновременно более помпезного облика. Повсеместно стали возводиться новые громадные офисные здания министерств, а также дворцы различного назначения: для Президента, для Народных собраний, для национальных искусств, для правосудия и бог весть ещё для чего. Даже краеведческий музей и картинная галерея тоже были разрушены и переведены в шикарный только что отстроенный дворец на окраине столицы.
Одновременно стали прокладываться современнейшие автодорожные магистрали, строиться бесчисленное количество памятников и фонтанных комплексов, а вдоль вновь проложенных через город широких автодорог стали возводиться многоэтажные башни жилых высотных домов с элитными квартирами повышенной комфортности.
Всё это напоминало не строительный бум, а скорее строительную вакханалию. Совершенно не старый, тёплый и уютный город, отстроенный после уничтожившего его землетрясения 1948 года, вновь рушился на глазах, чтобы дать место помпезным новостройкам. Под снос шли целые городские районы с жильём, больницами, учреждениями и действующими производствами. Казалось, что Президент и его окружение решили громогласно объявить всему миру:
- Теперь мы не только независимы, но и сказочно богаты.
Центром строительных преобразований столицы стал Дворец президента, возве-дённый на месте бывшей больницы. А рядом выросли Дворец национальных собра-ний, Дворец правосудия, Министерство обороны и громадный фонтанный комплекс.
Чтобы всё это построить, пришлось снести ряд многоэтажных домов, целый район одноэтажных коттеджей с приусадебными участками, а также действующие предприятия: завод „Красный молот“, выпускавший бытовые газовые плиты, совместное туркмено-китайское предприятие по выпуску эмалированной посуды, полиграфический комбинат. Никто не был озабочен возрождением этих производств на новых территориях, и никого не заботил и тот факт, что люди на ликвидированных предприятиях потеряли работу.
Жителям, чьи дома попали под снос, всё же постарались дать новое жильё, как правило, на окраинах города в микрорайонах. Однако хватало не всем, темпы разрушений опережали темпы строительства нового жилья. Поэтому многих разместили в общежитиях или на подселении у родственников, а то и в пригороде столицы городе-спутнике Ашхабада Безмеине.
 |
| Ходжакули Нарлиев, уже много лет живет в Москве |
Жителей города, недовольных варварским поведением властей, становилось всё больше, но по-настоящему возражать подобному самоуправству мало кому хотелось. Возражающий подпадал под прямое преследование полиции и КНБ (комитет национальной безопасности), что нередко заканчивалось тюрьмой или психушкой. Широко известен пример с народной артисткой СССР Майей Аймедовой (кстати, моей соученицей по школе) и её мужем – известным туркменским кинорежиссёром Ходжакули Нарлиевым. Их великолепный ещё недостроенный дом оказался в зоне упомянутых новостроек, а противостояние властям против его сноса закончилось необходимостью срочно покинуть страну. На месте их недостроенного дома сегодня возвышается Дворец юстиции.
Вполне логично возникает вопрос:
- Кому нужны такие грандиозные преобразования, если основная масса людей от этого только страдает?
Чтобы ответить на него, нужно знать несколько основополагающих моментов.
Первый. Ни одна сколько-нибудь заметная стройка в стране не начиналась без согласования и высочайшего позволения Президента.
Второй. Договорная цена практически всех строительных объектов никогда не соответствовала реальной стоимости, а всегда была выше.
Третий. Ни одна иностранная строительная кампания не подписывала договор и не начинала работы, пока не находила способ материально заинтересовать заказчика и одновременно самой получить дополнительные дивиденды.
Суммируя эти знания, можно с высокой степенью вероятности предположить, куда уходила разница между договорной ценой и реальной себестоимостью строек, и кто больше всех был заинтересован в размахе преобразований. Приезжающие в Туркменистан иностранные гости и бывшие соотечественники из ближайшего зарубежья приходят в дикий восторг от увиденного в столице изобилия оригинальных по архитектуре беломраморных зданий, позолоченных памятников и величественных монументов, бьющих струями или сливающихся волнами фонтанов, нарядных площадей, экзотических зелёных насаждений. И только немногие из них за видимой мишурой и показухой отмечают про себя:
- Здесь „крутятся“ не просто большие, а очень большие деньги!
И неудивительно, что через несколько лет своего президентства Сапармурад Ниязов по рейтингу мировой прессы попал в число богатейших людей планеты. Себе для жилья он выстроил за городом не дом, а настоящий дворец, прилегающие же вокруг сельскохозяйственные угодья приватизировал.
Окружение президента и в первую очередь его министры старались не отставать от своего босса, всячески используя свои собственные возможности обогащения. В первые годы независимости огромные денежные поступления в бюджет от продажи газа, нефти и хлопка просто некуда было девать, так как делиться с Москвой уже было не нужно, а собственных проектов ещё не было. Поэтому в конце года часть этих средств раздавалась по министерствам, а те уже делили их между предприятиями.
Для производственных директоров эти деньги были как манна небесная. Я, например, стремился пополнить запасы сырья, обновить технику, часть полученных средств направить на общественные нужды в профком. Помню, из первого же подобного поступления я приобрёл новый автобус, трактор, автокран и две грузовые автомашины, существенно обновив порядком изношенный автопарк завода.
Но некоторые министры, - каждый, конечно, по-своему, - быстро сообразили, что, соединив эти деньги со своими возможностями, можно быстро и в пределах закона неплохо обогатиться. За одиннадцать лет работы директором завода мне пришлось трудиться под руководством шести министров. С первым поработать не пришлось – он вскоре выехал из страны, второго через пару лет забрал в свою команду Президент, а третий руководил довольно долго. Так вот, мой министр номер три организовал в системе министерства на кооперативных началах товарно-сырьевую базу, куда сбросил очередную порцию подаренных президентом государственных средств. На эти деньги были куплены товары повышенного спроса, не имевшие никакого отношения к специфике производства отрасли: импортные телевизоры, магнитофоны, холодильники, стиральные машины, посуда и пр. Затем всё это было быстро распродано оптом и в розницу с высокой прибылью. В эти годы спрос на диковинные и качественные импортные товары был просто бешеный, поэтому ничто не залёживалось на складах. Два-три оборота – и база могла уже самостоятельно функционировать без вливания государственных средств. Но весь секрет был в том, что всё в ней, и прежде всего прибыль, принадлежало частному лицу, а по сути – самому министру. Для отвода глаз база всё же закупала иногда кое-какие товары, необходимые в производстве, но мне так и не пришлось воспользоваться её услугами.
Огромные средства, остающиеся в стране от продажи таких стратегически важных видов сырья, как природный газ, нефть и хлопок, позволили создать условия для развития некоторых хозяйственных отраслей небывало быстрыми темпами. Туркменистан, расположенный в центре азиатского региона, всегда рассматривался как удобный кратчайший путь между севером и югом. Время караванных маршрутов и верблюжьей тяги прошло, и теперь следовало строить и развивать современные средства передвижения и транспортные магистрали. Поэтому начали осуществляться грандиозные проекты по прокладке через центральные Каракумы автомобильных и железных дорог, соединяющих европейскую часть континента с южной Азией.
В энергетике было решено огромные избытки дешёвой электроэнергии продавать южным соседям, для чего к границам Ирана и Афганистана двинулись высоковольтные линии электропередач.
Существенные капиталовложения были также сделаны в пищевую, сельскохозяйственную, фармакологическую и другие отрасли. Но самые грандиозные преобразования стали происходить в текстильной промышленности. Там в короткое время было построено и запущено свыше семисот различных предприятий по самому последнему слову техники. Ставилась задача практически весь выращиваемый в стране хлопок перерабатывать в пряжу, ткани и в конечном итоге превращать в швейные изделия.
Громадные денежные потоки вливались в народное хозяйство страны, но, зная порядки, царившие в среде людей, управлявших этими потоками, можно себе представить, какие огромные суммы коррупционных денег уходили в сторону и оседали на зарубежных счетах.
В стране в короткое время появилась правящая элита, просто переставшая стесняться своего богатства. Ведь президенту можно всё, значит, можно и нам, решили они. Дома-особняки в стиле „Санта Барбара“, дорогие импортные автомобили, приватизированные квартиры, частные магазины, рестораны и рынки, отары овец, сельскохозяйственная техника и угодья и, конечно же, драгоценности и счета в иностранных банках – вот далеко не полный перечень материальных благ, свидетельствующий о принадлежности их владельцев к касте избранных и состоятельных граждан нового Туркменистана.
Но Президент Туркменбаши, отец всех туркмен, рассудил иначе. Себе он позволял многое, но вряд ли всё это может быть позволено кому-то ещё. Не может неворующий, честно работающий чиновник, будь он хоть министром, хоть хакимом (мэром) района, города или даже области, обладать всеми теми богатствами, о которых ему докладывали сведущие люди.
Начались поголовные проверки, и, конечно же, полетели головы. Были подключены прокуратура, милиция и даже КНБ. Но каково же было удивление народа, когда главный законник страны, Главный государственный прокурор, женщина в голубой форме с погонами и в берете с кокардой, несгибаемая и жестокая, оказалась сама не чиста на руку.
Курбанбиби Атаджанова -
Генеральный прокурор Туркменистана (с права) и покаяние со слезами того же персонажа перед осуждением и заключением на долгие годы в секретную тюрьму в Центральных Каракумах
На коленях, в слезах умоляла она Туркменбаши пощадить её, и он оказался не в силах покарать женщину. Он поверил ей, он оставил её на прежнем месте, но как оказалось много позже, напрасно. Это прощение не пошло ей впрок, ведь остановить закоренелого взяточника невозможно. Она по-прежнему будет собирать дань, но делать это с ещё большей осторожностью. Много позже она будет изобличена и осуждена на двадцать лет тюрьмы.
Изобличенная во взяточничестве и „крышевании“ наркотрафика бывший Генеральный прокурор кается перед своими сотрудниками.
Но, не выдержав нечеловеческих условий содержания в местах заключения, куда сама безжалостно загоняла зачастую абсолютно невиновных людей, она покончит жизнь самоубийством. Всё это произойдёт ещё не скоро, а сейчас она в течение одной ночи бульдозерами снесла несколько домов–усадеб, совсем недавно выстроенных для себя и родственников. Только один дом на всех разрешил оставить Президент своему Главному Прокурору.
Зато потом она с удесятеренной энергией взялась за выявление нарушений законности у тех, на кого направлял свой указующий перст Туркменбаши, не останавливаясь ни перед чем, не щадя никого. На различного рода правительственных заседаниях, транслируемых по телевидению, выявленные ею провинившиеся государственные чиновники высшего эшелона власти, уличённые в коррупции, взяточничестве, нецелевом использовании государственных средств прилюдно каялись и униженно просили пощадить их, дать им шанс исправиться. Кающиеся грешники, как правило, прошедшие обработку в подвалах КНБ или в прокуратуре и нередко с помощью спецсредств, выглядели на телеэкранах вполне правдоподобно раскаявшимися.
Туркменбаши-Ниязов любил и умел мастерски разыгрывать эти спектакли. Ему всегда нравилось видеть перед собой виноватых и зависимых людей. Однажды, в бытность его Первым секретарём горкома партии города Ашхабада, он был приглашён на собрание актива одного из районов города. Этот район по результатам хозяйственной деятельности в течении года занял первое место в соревновании с другими районами и должен был из рук Первого секретаря Горкома партии получить переходящее Красное Знамя. Момент был радостный и торжественный, на собрание были приглашены руководители всех производственных коллективов района. Я тогда работал главным инженером машиностроительного завода и вместе со своим директором тоже находился в зале.
Как и положено, были произнесены торжественные речи, состоялось вручение знамени району и наград отдельным руководителям. Все были довольны, в приподнятом настроении. В завершение собрания на трибуну вышел Сапар Атаевич Ниязов. Он совсем недавно был выдвинут на должность Первого секретаря столичного горкома, и все с интересом приготовились его слушать.
- Вы вот тут радуетесь, что заняли первое место в городе, – сразу же взял он с места в карьер, - а знаете ли вы, что у вас в районе не всё в порядке? Есть тут директор мясокомбината?
С места поднялся директор, пожилой армянин, он уже много лет работал на этом предприятии, и его все хорошо знали. Тыча в него пальцем, обращаясь на ты нарочито высокомерно, невзирая на возраст, показывая свое неуважение к стоящему навытяжку директору, Ниязов продолжил:
- У тебя пропало несколько тонн говядины, и сейчас милиция занимается этим делом, а ты сидишь тут и радуешься.
Директор мясокомбината, понурив голову, что-то промямлил в ответ в своё оправдание, и остался стоять.
- А есть тут начальник СМУ номер такой-то?
Встал молодой энергичный человек, недавно назначенный на этот пост.
- Я знаю, - начал Ниязов, опять же демонстрируя свое презрение к поднятому посреди зала руководителю, - ты в срок выполнил плановые обязательства, но у тебя на стройке творится чёрт знает что. Недавно в котлован свалился бульдозер, и сейчас этим занимается прокуратура. Хорошо, что никто не пострадал. Ты уже выявил виновных?
Начальник СМУ виновато что-то сказал в ответ и тоже остался стоять.
- А где здесь директор машиностроительного завода?
Поднялся с места мой директор.
- В этот раз ты выполнил план, и я тебе при всех говорю: молодец. Но я знаю, что ты часто срываешь выполнение месячных планов. Так вот, учти, три раза подряд не выполнишь месячные планы – и ты уже не директор.
Большой, красивый, сильный мужчина – мой директор как-то странно съёжился и так и остался безмолвно стоять. Я-то отлично знал причины нашей нестабильной работы. С нами сотрудничало большое число предприятий – смежников, расположенных в разных концах бывшего СССР, и у каждого были свои трудности. Стоило кому-то из них сорвать поставки сырья, заготовок, агрегатов и других комплектующих изделий, как у нас тоже начинали возникать серьёзные проблемы в производстве. Но разве всё это объяснишь в обстановке, в которой и слушать-то тебя никто не желает.
Через некоторое время больше половины зала стояло на ногах. Настроение было подавленное, оставаться на концерт после окончания торжественной части уже никому не хотелось.
 |
| Руки Туркменбаши - бывшего главного коммуниста республики |
Теперь же, когда бывший Первый секретарь столичного горкома Коммунистической партии стал Президентом независимого государства Туркменистан и по совместительству Председателем правительства, а также и Председателем единственной в стране Демократической партии, выволочки провинившихся чиновников стали носить более изощрённый и более всенародный характер. Они превратились в настоящие спектакли. Под прицелом телекамер пальцем, украшенным дорогим перстнем, он грозит очередной своей жертве и укоризненно говорит:
- Ну что же ты? Как ты мог? Мало того, что ты провалил обязательства по севу хлопка, зерна, риса (у каждого своё), мало того, что ты не выполнил план по вводу жилья, строительству дорог, сдаче мяса, шерсти, молока (опять каждому своё), так ты обманул, спрятал, украл, присвоил и так далее (у каждого по-разному).
Поначалу Президент не очень строго карал провинившихся. Он переводил их с должности на должность или же просто отстранял от работы, иных же отсылал в другие страны в качестве послов, консулов, советников, оставляя в заложниках родственников. Но никого не лишал свободы. Народ смотрел на всё это и понимал – закон не для всех одинаков. Простому человеку за столь крупные хищения грозила бы пожизненная тюрьма, а тут провинившегося министра отправляют на пенсию или же жить и работать в другую страну.
Однако, не смотря на показательные всенародные порки провинившихся и проворовавшихся чиновников, коррупция, вымогательство, взяточничество приобретали всё больший размах, проникая во все хозяйственные и властные структуры. Президент начал свирепеть. Теперь уже он стал снимать с работы не поодиночке, а группами, отправляя многих на скамью подсудимых, заставляя вернуть наворованное, конфискуя их имущество. Проверки и следствия происходили то в одном, то в другом ведомстве, в результате чего министры со своими замами иногда в полном составе уходили под суд и заменялись новыми. Ни одно более или менее крупное ведомство, где „крутились“ большие деньги, не обошлось без крупного коррупционного скандала, окончившегося судебным разбирательством. Прежде всего это были, конечно же, нефтегазовая, хлопкоперерабатывающая, энергетическая, строительная, автодорожная и некоторые другие отрасли.
Как ни пытался Президент централизовать в своих руках все денежные потоки страны, всё равно ему приходилось значительные средства, вливаемые в ту или иную отрасль, отдавать на откуп и под контроль соответствующего ведомства. А далее начинались „хитрые“ манёвры, в результате которых часть этих средств оказывалась на зарубежных счетах какого-нибудь частного лица. Через какое-то время что-то выплывало наружу и становилось известным. Например: американскую сельскохозяйственную технику закупили по завышенным ценам; оборудование для очередной недавно построенной текстильной фабрики иностранные поставщики завезли не новое, а оплату получили сполна как за новое; построенная иностранной фирмой автодорога оказалась с дефектами, так как объём уложенных в неё материалов был явно занижен, хотя оплачен в полной мере, - и так далее без конца и края. Все эти „шалости“ совершались большей частью по договорённости с иностранными фирмами с целью получения комиссионных.
Но особенно меня потрясла новость, что и мой министр, номер пятый в моём списке, которого я глубоко и искренне уважал, далеко не ушёл от своих коллег. Это произошло в конце моей одиннадцатилетней карьеры директора незадолго перед отъездом в Германию. Министр был уже не молодой человек, умный и грамотный специалист. Он одновременно занимал четыре должности, что само по себе удивляло:
- директор электростанции, кстати, самой крупной в стране;
- председатель энергетического концерна, объединявшего все электростанции и электротехнические предприятия страны;
- министр энергетики и промышленности, контролировавший энергетическую, химическую и машиностроительную отрасли;
- заместитель Председателя Кабинета министров, курировавший, помимо энергетики и промышленности, строительство и нефтегазовый комплекс страны.
Мой Министр номер пять - Нурыев Сапармурат Нурыевич (в центре) вместе с директорами предприятий и сотрудниками министерства
на празднике Флага - (День Рождения Президента), 19 февраля 1996г.
Справа в светлом костюме - Председатель машиностроительного концерна.
По статусу и влиянию это было второе после Президента лицо в государстве. Он не чванился, был вполне демократичен и доступен. Он заслуженно пользовался уважением среди директоров предприятий, так как был по-настоящему сильным руководителем и производил впечатление нормального человека. Познакомились мы в связи с тем, что мой завод указом Президента был выведен из министерства текстильной промышленности и включён в состав машиностроительного концерна министерства энергетики. Инициатива была моя, я подготовил предложение в Госплан о необходимости переподчинения завода, подкрепив его аргументами. Госплан переадресовал мою записку в Кабинет министров, посчитав предложение правильным, и далее вышел указ Президента.
Министр знал об этом и спросил меня, зачем я это сделал. Я ответил ему прямо, то, что думал на самом деле:
- Надоело работать в отраслях, не соответствующих профилю завода, под руководством малокомпетентных министров. Хочется находиться в составе родственных предприятий, то есть там, где тебя понимают и разговаривают на одинаковом с тобой языке. И ещё я добавил, что найду способ оказаться полезным энергетикам, и что он не пожалеет о моём переходе в его ведомство. Министру была известна моя нашумевшая история в предыдущем министерстве, он с интересом посмотрел на меня и ответил неопределённо, мол, поживём – увидим.
Моя история и в самом деле была весьма необычна и поучительна. Примерно на четвёртом году моего директорства Министерство местной промышленности, куда входил мой завод, а так же Министерство лёгкой промышленности были соединены и преобразованы в Министерство текстильной промышленности. Министром же был назначен выходец из Министерства бытового обслуживания населения, под началом которого были парикмахерские, ремонтные и швейные мастерские, комбинаты бытового обслуживания и пр. Перенося привычный для него стиль руководства в новое ведомство, новый министр (номер три в моём списке) энергично стал менять руководителей предприятий на свои, преданные ему кадры. Дошла очередь и до меня. На одной из коллегий министерства он неожиданно для меня и окружающих придрался к выдуманному им самим же недочёту в моей работе и прилюдно, демонстративно подписал приказ о моём увольнении, как несправляющегося с обязанностями. Это вызвало шок в зале, а меня ужасно разозлило.
Конечно, я сильно отличался от привычных для него покорных и зависимых руководителей.
Во-первых, я был не коренной национальности, что становилось в годы обретения самостоятельности и национального самосознания в азиатских республиках довольно большой редкостью.
Во-вторых, я пришёл с машиностроительного завода союзного подчинения, отличавшегося грамотными и дисциплинированными кадрами, где до этого работал главным инженером.
И, в-третьих, я не был назначенцем свыше, а был директором, выбранным самим коллективом на альтернативных выборах из нескольких кандидатов. Я считался сильным и успешным руководителем, и подобная выходка министра привела всех присутствующих в уныние. Мы недосчитывались уже многих прежних наших коллег, на их местах появились новые, неизвестные нам люди.
Не дожидаясь окончания коллегии, с приказом на руках я вернулся на завод, остановил работу цехов и собрал общезаводское собрание коллектива. Доложив о происшествии, я предложил коллективу самому решить мою, а заодно и свою судьбу. Все понимали, что новый министр собирается сделать из нашего завода собственную кормушку. А это значит, что последуют увольнения, и на ключевых местах будут поставлены новые люди. Всё будет подчинено его личным интересам, как это произошло на других предприятиях, где он уже произвёл перестановки и преобразования. Это именно он на президентские деньги создал кооперативную базу дефицитных импортных товаров повышенного спроса, о чём я упомянул выше.
На заводе ещё оставался мощный костяк старых профессионалов – рабочих с большим стажем. Текучесть кадров была очень низкая. Этот завод был первым металлообрабатывающим предприятием, созданным в отсталой азиатской республике в начальные годы советской власти. Недаром ему было присвоено имя „Красный металлист“. В годы войны завод был включён в оборонную программу страны – изготавливал противотанковые и противопехотные мины.
Ещё живы были ветераны военных лет, и коллектив никогда не терял с ними связь. Мы уже вместе проработали несколько лет и преодолели трудности первых лет перестройки. Никто не разбежался, не ушёл в „челночный“ бизнес и частное предпринимательство. Люди продолжали работать вместе, держаться в коллективе, они верили мне.
Собрание однозначно и единогласно проголосовало за неподчинение приказу министра и обязало меня продолжать работать на посту директора. В министерство была отправлена представительная делегация с требованием отменить приказ о моём увольнении. Для общения со всевозможными инстанциями была избрана общественная комиссия. В адрес Президента, руководства профсоюзами и Демократической партии были направлены соответствующие письма с приложениями копий протокола собрания. Одновременно было решено созвать общий митинг с приглашением делегаций от других предприятий.
Министр не ожидал ничего подобного и уже через неделю прислал ко мне начальника Управления кадров. Тот передал мне в руки оригинал приказа о моём увольнении со словами:
- Продолжай работать и считай, что ничего не было. Только отзови отовсюду свои делегации. А приказ можешь оставить себе на память.
На общезаводском собрании я поздравил весь коллектив с победой и поблагодарил за доверие и единство, отменил полномочия комиссий и чрезвычайное положение, опять ввёл единоначалие. Мы все продолжали работать. Коллектив ликовал, а сердце моё пело.
Надо сказать, что этот министр надолго не удержался. Он, как это и должно было случиться, попался на коррупционным скандале, подставив при этом своего назначенца, одного из директоров предприятий. Директор сел в тюрьму на много лет, а министр отправлен послом в одну из восточноазиатских стран, а по сути дела в ссылку. Потом был четвёртый министр. Он тоже занимался кадровыми перестановками, но меня уже никто не трогал.
Итак, я сменил отрасль и встал под начало нового, уже пятого по счёту министра. Памятуя о моих подвигах, он первое время, видимо, присматривался ко мне, особо к себе не подпуская. Для меня же Министерство энергетики было хорошо уже тем, что размещало на своих предприятиях для нужд отрасли много различных заказов, финансируя их и обеспечивая материалами. И я решил для себя вклиниться, во что бы то ни стало, в одну из правительственных программ, выполнявшихся нашим министерством.
Перед энергетиками тогда стояла задача в короткий срок построить и модернизировать несколько высоковольтных линий электропередач, идущих в соседние страны Афганистан, Иран, Казахстан и Таджикистан, чтобы продавать туда огромные избытки дешёвой электроэнергии. Всем предприятиям, снабженцам и проектировщикам были розданы соответствующие задания, но не был решён один вопрос – где взять линейно-сцепную арматуру: покупать за валюту в других странах или делать у себя? Это десятки тонн специальных деталей, с помощью которых высоковольтные провода подвешиваются, удерживаются на высоте, скрепляются между собой. Без них высоковольтную линию не построишь.
Для ознакомления с ассортиментом к министру были приглашены несколько директоров заводов. На столе для совещаний разложены изделия и техническая документация к ним. Большинство из них представляло собой алюминиевые отливки. Едва взглянув на них, я тут же заявил, что весь литой ассортимент беру на себя, что вызвало вздох облегчения остальных директоров. Освоение нового производства почти всегда сопряжено с немалыми трудностями, так что, считай, я освободил их от серьёзной головной боли. Я же получил стабильный заказ и определённое признание в коллективе моих новых коллег. А трудностей мы не боялись. У меня был самый большой в республике цех алюминиевого литья и солидный опыт изготовления постоянных металлических литейных форм – кокилей. За короткое время мы изготовили оснастку и начали стабильный выпуск.
Министр был очень доволен, наше участие существенно понижало стоимость работ, ведь закупать всё это пришлось бы за рубежом за валюту. Между нами установились хорошие деловые и даже можно сказать тёплые уважительные отношения. Единственно, что меня удручало, так это то, что министерство никогда не расплачивалось сполна за выполненную работу. Выплачивало зарплату, а в счёт оставшегося долга подбрасывало какой-нибудь материал для следующего заказа. Во всяком случае, полного расчёта не было, и долг министерства заводу систематически возрастал.
Переход в другое ведомство был связан также с переходом в другой обслуживающий банк, соучредителем которого было моё новое министерство. Однажды в конце года я предъявил этому банку все задолженности министерства и потребовал рассчитаться. Банк счёл мои требования законными и погасил долги министерства, снизив его годовые дивиденды. Когда министр узнал об этом, он пришёл в ярость, а потом шутливо заявил своему окружению:
- С этим директором держите ухо востро, ему палец в рот не клади, откусит!
Надо сказать, этот мой поступок нисколько не испортил наши отношения, а как бы добавил мне авторитета. Вообще, общаться и работать с этим человеком было интересно и приятно.
Как-то он собрал у себя группу директоров предприятий и сообщил, что Президент поручил ряду министерств за счёт специально выделенных средств построить вдоль недавно проложенной через город новой автомагистрали ряд высотных 16-этажных жилых домов. Дома должны быть высокой сейсмостойкости, повышенной комфортабельности, облицованы белым мрамором и внешне нарядными и привлекательными. Нам поручено взять на себя строительство двух таких домов, вначале одного, потом другого.
Я слушал всё это и не понимал, при чём тут я и мой завод, выпускающий товары народного потребления. Я знал, что несколько таких домов уже построены в городе, что строят их иностранные фирмы без участия наших рабочих, что условия работы там очень жёсткие, строительство этих домов обходится очень дорого и, следовательно, квартиры в них рядовым гражданам будут не по карману.
А министр продолжал:
- Мы не будем нанимать иностранных подрядчиков, как это делают другие министерства, и платить деньги неизвестно кому. Мы сами построим эти дома. Сейчас мы поднимемся и проедемся по стройкам, будем учиться у иностранцев. А потом соберёмся опять и обсудим увиденное, распределим: кто что будет делать.
Я более внимательно присмотрелся к участникам совещания. Помимо меня здесь присутствовали директор нашего отраслевого проектного института, начальник строительно-монтажного управления, заместители министра, курирующие строительство и снабжение, и директора двух заводов машиностроительного концерна. Интересно, какая роль будет отведена мне? Но задавать вопросы было пока ещё рано.
Мы осмотрели несколько строек, ведущихся турецкими и пакистанскими строительными фирмами. Строящиеся дома представляли собой башни решётчато-каркасной конструкции из монолитного железобетона, с монолитными железобетонными перекрытиями. Промежутки между колоннами стен заполняются кирпичной кладкой. Фундамент глубокий и очень мощный. Монолитный каркас выполнен с использованием большого количества металлической арматуры. Эти здания даже при сильном землетрясении будут раскачиваться, но не упадут и не разрушатся. По всему было видно, что для сейсмически опасного Ашхабада такие конструкции являются весьма подходящим решением.
На стройках, которые мы посетили, обращало внимание то, что там одновременно присутствует довольно много народу. На самой верхней площадке плотники устанавливают деревянную опалубку, работая в основном пилами и молотками. Арматурщики укладывают и увязывают арматуру, а бетонщики тут же заливают бетон, уплотняя его вибраторами. Два этажа ниже стоят в лесах опалубки, распёртой со всех сторон металлическими подпорками, там бетон набирает прочность. Затем опалубка нижнего этажа будет разобрана, часть её будет переброшена на новый верхний этаж для следующего использования, а часть просто выброшена, как пришедшая в негодность. И так от этажа к этажу.
Работа ведётся круглые сутки, безостановочно. Внизу уже работают сантехники и электрики, а ещё ниже – отделочники. Всё бурлит, всё движется. Рабочие одеты в форменную одежду фирмы, на головах у всех - оранжевые каски. Каждый знает, что делает. За всем наблюдают несколько инженеров в касках другого цвета. Впечатление от организации работ на грани восторга, а вот труд строителей мне показался не очень квалифицированным – всё уж очень просто.
Когда мы вновь собрались у министра, мне уже была абсолютно ясна моя задача. Скорее всего, мне придётся заниматься деревянной опалубкой, ведь только у меня был большой цех деревообработки, лакокраски, сушки и соответствующее оборудование.
Мы решили отказаться от плотников, занимающихся изготовлением и монтажом опалубки непосредственно на стройке. При такой организации работ после использования опалубки всего лишь один раз большое количество деревоматериалов приходило в негодность, пропадало. Мы решили спроектировать и изготовить в заводских условиях модульную многоразового использования деревянную щитовую опалубку. Скрепляться щиты между собой должны специальными струбцинами. А главным материалом для опалубочных щитов предполагалось использовать многослойную ламинированную так называемую „финскую“ фанеру.
За новую малознакомую работу взялись с энтузиазмом. На заводе были и хорошие конструкторы, и прекрасные рабочие – исполнители. Практически сразу после того, как проектный институт передал нам чертежи фундаментов подвалов и первых этажей, мы приступили к разработке и проектированию модулей опалубки. Готовые решения тут же передавали в цеха на изготовление. Оснастка получилась на удивление лёгкой и удобной. Как в детском строительном конструкторе из деталей опалубки быстро и легко собирались нужные колонны, балки, перекрытия, лестничные марши, стены лифтовой клети. Мы стали частыми гостями на стройке, постоянно участвовали в планёрках, на ходу внося коррективы в конструкции своих изделий. Ведь от точности изготовления и правильности сборки опалубки зависит геометрия конструкций готового здания, а значит, и его качество. Машиностроительные заводы тоже внесли свою лепту в конструкции металлической части оснастки, изготовив лёгкие и удобные в работе элементы. В целом царила обстановка творчества и стремление сделать эту несколько необычную для всех нас работу хорошо и быстро. Объединял всех организаторский талант министра.
Происшествие случилось неожиданно – ночью в ветреную погоду на стройке упал башенный кран. То ли крановщик не закрепил тормозные колодки, то ли крепление не выдержало, в этом ещё предстояло разобраться. Кран под напором ветра покатился, а потом свалился на помещение, где обычно строители отдыхали и обедали. К счастью, никто не пострадал, но это был, как все посчитали, нехороший знак свыше. Решили сделать садока – молитвенный обед. Пригласили муллу, приготовили плов. На молебен пришло всё высшее руководство министерства, руководители предприятий, много гостей. И здесь я узнал новость – прокуратура, которая давно уже копала под нашего министра, кажется, что-то накопала. Всему руководящему составу министерства предстояли серьёзные испытания.
Вскоре министр вызывает меня к себе. Захожу. В кабинете кроме него сидит начальник Управления электротехнических предприятий. Министр выглядит усталым, но держится хорошо.
- Мы хотели бы предложить вам взяться за новое дело, - начал начальник Управления.
- Вот техническая документация на организацию и строительство электролампового завода, - он пододвинул ко мне несколько толстых папок.
- На складах уже давно лежит основная часть необходимого оборудования. Строительная площадка определена, имеется даже видеофильм, где воочию можно увидеть, как работает такое производство. Нам нужен директор строящегося предприятия, который впоследствии станет директором этого завода. Познакомьтесь со всеми материалами, взгляните на оборудование, побывайте на площадке и через неделю доложите свои соображения.
«Ничего себе! Ну и дела! Причём тут я, ведь это же не мой профиль! А как же мой завод? Что я скажу людям?» - весь этот монолог я произнёс молча, про себя. Начальство молчало, всё уже было сказано.
«Разговор получился коротким, но содержательным», - подумал я.
Взяв документы, молча пошёл я восвояси, на ходу соображая, чем же вызвано столь высокое доверие. Так, ничего не сообразив, принялся за ознакомление с новым делом.
Не прошло и недели, как разразилась гроза – министра сняли с работы. Его обвинили в присвоении значительной суммы государственных средств и потребовали вернуть с зарубежных счетов, где они хранились, свыше одного миллиона долларов. Он якобы через подставных лиц приватизировал несколько развалившихся в связи с распадом Союза производств, организовал там изготовление электротехнической продукции (бытовых счётчиков, пускателей, электрощитов, рубильников и т.д.) и включил эти заводы в систему министерства. Поставив в руководстве своих детей и ближайших родственников, он создавал этим предприятиям предпочтения в финансировании и обеспечении ресурсами.
- Предположим, всё это так, - размышлял я, - но ведь это происходило в рамках действующих на тот момент законов. В принципе он делал полезное для страны дело, правда, не забывая и о себе. Но ведь все они поступали примерно так же. Конечно, создавая этим предприятиям привилегии, он вынужден был держать все остальные предприятия на „подсосе“, придерживая расчёт за выполненную работу, задерживая зарплату. Выходит, что вся эта борьба за экономию государственных средств, стремление к выполнению работ собственными силами имеют совершенно иной подтекст. Значит, всё это блеф? Интересно, чего же здесь было больше, государственного патриотизма или собственной выгоды? Выходит, что электроламповый завод – это несостоявшийся проект организации ещё одного производства в собственных интересах? Почувствовав неладное, он, видимо, решил быстро сбросить это дело в чьи-то посторонние руки. Да, налицо выходило использование служебного положения в корыстных целях. И всё-таки что-то тут не так. Не мог Президент своего Зама по Кабинету министров, бывшего одновременно одним из самых успешных министров, просто так, взять и осудить. Это было похоже, скорее, на устранение противника, возможного конкурента, незаметно прибирающего к рукам власть.
Ситуация разъяснилась несколько позже. Как рассказал мне один из работников электростанции, где министр одновременно был директором, там решили незадолго до всех этих событий оригинальным способом поздравить своего шефа с 60-летием. На фронтоне самого высокого здания электростанции они повесили огромный портрет министра, а ниже плакат с поздравлением.
Вот это – совсем другое дело, теперь всё встало на свои места. В данном случае было допущено вопиющее нарушение недавно установившейся этики. Портреты только одного человека в стране могли вывешиваться в публичных местах – Президента. Ни один из действующих лидеров правительства не имел на то права. Подобного роста популярности и авторитета любого человека из своего окружения Туркменбаши допустить не мог даже на местном уровне, ведь это был откровенный неприкрытый вызов ему, его сиятельству. Прокурорская проверка, организованная его верным сторожевым псом Генеральной прокуроршей, была выполнена блестяще: министр полностью дезавуирован и опозорен, потенциальный противник, - конкурент и претендент, - низвергнут.
Мы, весь аппарат министерства и руководители предприятий, сидим в актовом зале. В президиуме Коллегии два человека и третий - сбоку. Третий – это наш уже бывший министр, а для меня министр номер пять. Видно, что ему очень неловко, но лицо спокойное. Нам всем неловко вдвойне, глаза опущены вниз, никто друг на друга не смотрит. Ведёт совещание заместитель Президента по Кабинету министров, курирующий текстильную отрасль, лёгкую и пищевую промышленность, а заодно и кадровые вопросы. Довольно часто Туркменбаши поручает ему не особо приятные вопросы кадровых замен и перемещений в высших эшелонах власти.
Когда-то мы работали с ним вместе, он был моим министром номер два. У нас сложились, правда, не сразу, но вполне нормальные деловые отношения. Но всё это было недолго, так как наше министерство объединилось с другим, а он ушёл выше, в Кабмин в качестве Зампреда. Забегая вперёд, скажу, что его судьба окажется гораздо печальнее и трагичнее, чем обсуждаемая сегодня судьба его опального коллеги. Туркменбаши упечёт его в тюрьму на долгие 20 лет. А пока он на вершине положения, ведёт совещание, докладывая нам о прегрешениях нашего бывшего шефа, униженного и впавшего в немилость.
Президент, оказывается, учёл возраст последнего и множественные заслуги перед государством, его многолетнюю службу на ниве развития энергетики и промышленности страны, и поэтому не стал отдавать под суд, лишать свободы. Он ограничился лишь тем, что заставил вернуть в бюджет государства деньги, осевшие на зарубежных счетах. Государственное жильё в столице и в областном центре были отобраны, но зато оставлен недавно выстроенный дом неподалёку от областной столицы. Оставлена также находящаяся рядом часть приватизированных земельных угодий. Теперь бывший министр должен стать фермером-землевладельцем и собственным трудом искупать свою вину перед народом и Президентом.
Я слушаю всё это и не могу отделаться от чувства гадливости и стыда, которые всё больше овладевают мною. С одной стороны - власть беззастенчиво и цинично расправилась с уважаемым и достойным человеком, с другой – достойный человек оказался вовсе не таким, каким мы себе его представляли. В своей короткой речи он повинился перед нами и поблагодарил Президента за проявленные снисходительность и доброту. Слушать всё это было в высшей степени неловко и стыдно.
Второй человек в президиуме, всё это время сидевший молча, был представлен нам, как только что назначенный новый Министр Энергетики и Промышленности и заодно Заместитель Председателя Кабинета Министров, т.е. заместитель Туркменбаши. До этого он был хакимом (или иначе –губернатором) той области, где находилась злополучная электростанция, и где опальному министру предстоит провести оставшееся до конца жизни время. Вся эта история с вывешиванием портрета и поздравлением министра, по всей видимости, именно с подачи хакима приобрела скандальный характер. Не исключаю возможности, что здесь могла быть тонко и заранее продуманная провокация, им же и срежиссированная.
Так или иначе, но этот человек сидел перед нами и перенимал должность, а по сути промышленно-энергетичискую империю своего предшественника, как здесь, так и в Кабинете министров. Что можно было ждать от него? Конечно же, того, что он делал у себя в области. А известен он был тем, что повсеместно наводил чистоту и создавал видимость порядка. Он нещадно преследовал руководителей, не внявших его установкам, беспощадно увольняя их за малейшие ошибки, а тем более - неповиновение. В его областном центре больше, чем в других, было установлено памятников живому Президенту и вывешено портретов. Дороги и тротуары до блеска вычищены, заборы и фасады раскрашены разноцветными красками, бордюры дорог сияют белым, а все деревья, даже самые маленькие, побелены у основания известкой.
Мне приходилось по разным поводам бывать в этой области и даже пару раз по личному заданию теперь уже опального министра. Для поездки он выделял мне свой джип – в то время очень заметную и редкостную машину. Вот тогда-то я и убедился в его огромной популярности в родных краях. Простой народ отзывался о нём тепло и уважительно. А дорожные или городские полицейские, издалека завидевшие знакомый джип, все как один выбегали навстречу, вытягивались в стойке и отдавали честь.
Въезжая в область и её центр, я всегда поражался подчёркнуто показным чистоте и порядку на дорогах и улицах, поддерживать которые было вовсе нелегко. Огромная армия людей, вооружённая мётлами и лопатами, целыми днями под палящим солнцем или в слякотную погоду за мизерную зарплату мела и чистила городские улицы. В условиях жаркого и ветреного климата, известного своими пыльными бурями, это занятие было похоже на Сизифов труд. Но хаким зато был на высоте!
Сейчас он сидел в президиуме и молча, не мигая, смотрел в зал. Весь вид бывшего хакима, а теперь уже нового министра – худоба при высоком росте, продолговатое вытянутое лицо, холодные прищуренные глаза, аскетическая внешность - не сулили ничего хорошего, этот человек вряд ли способен на юмор и сантименты. Так что весь мой предыдущий опыт выживания, опирающийся главным образом на профессиональные знания, стремление найти новые, необычные решения, умение создавать дружелюбную обстановку в коллективе и правильно организовать его работу – всё это ничто, пустой звук перед холодным напором карьериста, пробивающего себе путь наверх. Я уже хорошо понимал, что это будет шестой и последний министр в моей затянувшейся директорской карьере.
Но я спокоен, я уже сделал выбор, я уже подал документы в немецкое посольство на выезд в Германию и жду приглашения. Ответа ещё нет, но он придёт, и тогда ничто не удержит меня здесь. Единственная боль – мои престарелые родители, отдавшие этой земле всю свою жизнь и не желающие слышать ни о каком переезде. Да, с ними здесь останутся ещё сестра и брат. Но я после отъезда больше не увижу своих родителей живыми, они уже очень стары. Поэтому, пока я здесь, буду навещать их каждый день, сидеть между ними и тихонечко, невзначай касаться их похудевших морщинистых рук, разговаривать ни о чём или просто так молчать. Им тоже приятно видеть и трогать меня, большого и сильного старшего сына, но всё равно какая-то грусть постоянно присутствует при наших встречах. Они хорошо понимают, как мне нелегко, и молча сочувствуют, мысленно желая успехов.
Я думаю о своих стариках, а сам слушаю, как публично уничтожают министра, с которым я работал последние годы, и который, по моему мнению, был наиболее стоящим из всей когорты президентских выдвиженцев. Я смотрю из зала на сцену, где кается мой уже бывший министр, а перед глазами проплывают события производственной жизни на моём, по-видимому, последнем в ней заводе. Память помимо воли выхватывает отдельные картины последнего десятилетия моей жизни, пролетевшей как одно мгновение.
Интересная штука память. Иногда, много лет спустя, она высвечивает совершенно незначительные события во всех деталях, а значимые в твоей жизни происшествия, перевернувшие её с ног на голову, могут полностью забыться. Память как бы затушёвывает этот период одной серой краской, сквозь которую не пробивается ни один штрих. Вспомнить, вытащить на свет детали этой поры стоит огромного труда и не всегда удается. Но сейчас, когда я сижу в переполненном зале министерства, а в президиуме происходит экзекуция моего министра, перед глазами прокручивается ролик, ярко, как в кино, рассказывающий о моей жизни с первого дня прихода на этот завод. Кино крутится с бешеной скоростью, и ничто не ускользает от моего внимания.