Росбалт, 31/05/2015 08:00
"Мы вернулись к 89 году"
О том, в чем секрет популярности романа "Пятьдесят оттенков серого", почему Россия вернулась в состояние 89 года и могут ли запреты задушить внутреннюю свободу русского человека, в интервью "Росбалту" рассказал Андрей Аствацатуров — филолог, писатель, доцент кафедры Истории зарубежных литератур СПбГУ.
— Героями ваших книг становятся реальные люди — родственники, друзья, коллеги и просто знакомые. И все они зачастую предстают не в лучшем свете. Это как-то влияет на отношения с ними в реальной жизни?
— На какие-то вещи действительно обижались даже мои друзья. К сожалению, люди не любят смеха. Ты можешь ругать человека, и он это выдержит, но когда ты начнешь над ним смеяться — нет. Я и сам не знаю, как бы отреагировал. Хотя я ведь и себя изобразил. И многие люди путают героя моих книг со мной. Недоброжелатели всячески смакуют мои неудачи с женщинами. На самом деле эти люди с моим персонажем разбираются, а не со мной.
Не надо думать, что в своих книгах я копирую реальность. Что-то я действительно беру из жизни, но большую часть придумываю или нахожу в других художественных произведениях. Если я вижу в реальности объемный, пластичный, эффектный тип, то стараюсь его выписать достоверно. Но потом он начинает жить своей жизнью.
— Есть какая-то внутренняя граница, которую вы не можете переступить в своих произведениях — что-то, о чем вы никогда не расскажете?
— Я стараюсь избегать непристойностей, хотя даже поклонники назвали мою книгу немного непристойной. Избегаю вульгарности и пошлости, хотя у меня есть несколько вульгарных шуток. Встречаются фрикообразные персонажи, которые что-то такое произносят, например: “Слушаю вас внематочно”. Это очень вульгарная, грубая шутка. Я в жизни такого никогда не скажу. Но некоторые очень смеялись, некоторые нашли эту шутку лучшей в книжке.
Я не очень люблю впадать в пафос, сентиментальность. О сексе никогда не пишу. Вот следующий мой роман — “Осень в карманах” — любовный. Герои там займутся тем, чем положено заниматься взрослым людям, но это не будет описано.
— Почему вы избегаете сцен секса?
— Описывать это научно, строго объективно не интересно. А смеяться над этим я не хочу. Однажды мне редактор сделал замечание из-за того, что в моем первом романе есть насмешка над сексом. Женщины тоже сказали, что им неприятно, когда над этим смеются.
То есть ты можешь над чем угодно смеяться, но не над сексом — женщины тебе не простят этого. Женщина тебя может убить за какие-нибудь слова о сексе.
— То же самое про мужчин говорят.
— Нет, мужчине пофиг. Каждая женщина какого-нибудь мужчину обязательно называла импотентом, даже если он таковым не являлся, и кричала ему: “Все оргазмы я имитировала”. Женщины не любят, когда смеются над сексом, для них это то же, что смеяться над чем-то святым. И потом — мой герой неудачник. Какой секс? Секс — это победа, это какой-то пафос...
— Кстати, интересный феномен — существует огромное количество книг и фильмов, в которых затрагивается тема секса и БДСМ — казалось бы, об этом уже все сказано. Но появляется роман “Пятьдесят оттенков серого” Э.Л. Джеймс, и эта бульварная книга сразу завоевывает огромную популярность. В чем секрет?
— Ну это не совсем бульварное произведение. Любой очень высокий тираж — это заслуга. Нельзя презрительно к этому относиться. Люди ведь добровольно покупали и скачивали книги, никто их не заставлял.
Книжку я эту прочитал — меня попросили дать интервью о ней. Сначала я думал, что наши переводчики не постарались, полез в оригинал — оказалось, нет. Я бы на месте переводчиков даже внес какие-то метафоры в текст, стилистически поработал бы над ним. После 20-й страницы начинаются конкретные шедевры. Все приблизительно, все неточно. Когда мне говорят: “Он разделся и телом был похож на Аполлона” — мама дорогая, мне страшно. “Он достал член, и тот был такой красивый, так возбуждал” — ну ты объясни, какой — с усиками, с пупыршками, что-нибудь расскажи ты хоть чуть-чуть, мозги включи. Но нет, все очень приблизительно, ты не знаешь, как выглядит герой.
— Но благодаря этому каждый может домыслить то, что считает нужным. У всех ведь свое понятие о красоте.
-Да. Кто-то представляет себе латиноса, кто-то — мулата, кто-то — Джонни Деппа или Брюса Уиллиса… Но интерес этой книги вот в чем. Америка — страна утопий. Ее жители мечтают построить рай на земле — добиться успеха, достичь целей в жизни — получить красивую жену, хорошую квартиру, машину, сделать карьеру. И важный элемент американского мифа — история Золушки. Известные коммерческие фильмы — “Красотка”, “Ноттинг Хилл” построены на ней. В книге “Пятьдесят оттенков серого” — то же самое. Девушка получает принца, но проблема в том, что она его с самого начала получает. Она еще ничего для этого не сделала. Поэтому возникает сомнение, появляются тревожные готические нотки, которые Америка очень любит, поскольку у жителей этой страны есть экзистенциальный страх — слишком большой континент, боязнь богооставленности. И эти нотки страха, когда главный герой ей все время говорит: ”Я не такой, как ты думаешь”, и этот ужасный аккорд: “Я не занимаюсь любовью, я жестко трахаюсь”. Когда он это произносит окончательно — тревога, гудок — и выясняется, что он сексуальный садист. Мы знаем, что сексуальные садисты — плохие люди, которые мучают своих жертв. И тут снова сюжет поворачивается и обманывает наши ожидания. Обман ожиданий — залог успеха. Выясняется, что сексуальный садист хороший, ужасно симпатичный, приличный человек.
Людям показали, что не надо подавлять в себе эту патологию, надо ее открыть, упорядочить, систематизировать, ввести в пространство культуры, чтобы она была удобоварима, съедобна. Для этого возникают смешные договоры, которые занимают четверть романа (это очень важно, людей возбуждает подготовка к этому делу, сам акт не очень интересен).
Здесь есть важная социальная составляющая — многие пары, прочитав роман, увидели — ребята, так это же можно, главное, чтобы никто никому не мешал. Теперь уже не стыдно заходить в шопы, покупать себе плетки, стеки, зажимы для сосков и гениталий.
Кому вы помешаете, если ваш муж вас выпорет? Никому. Просто систематизируйте это, в противном случае вы будете не очень управляемы, вам плохо будет, и вы не будете знать, почему.
Сила Америки в том, что она все умеет безболезненно включать в свое пространство — гомосексуализм, какие-то девиации, садомазохизм.
— В отличие от России?
— Мне кажется, что в России, при том, что в ней пытаются всякие запреты устроить, к примеру, секс запретить после 11 вечера, нет такой запертости, зажатости, регламентированности, как в США. Понимаете прикол секса в чем? В спонтанности, в странности. Вот взял и случайно выпорол свою подругу. Ей понравилось. Или она тебя выпорола. Очень смешно, неожиданно, возбуждает. А здесь — прислал заранее договор, заверили его у нотариуса — какой бред! Это уже не удовольствие, а фигня полная. Это механизация.
В России все спонтанно. От этого беспорядок в стране. С другой стороны, какие бы законы власти ни принимали, нашу внутреннюю свободу никуда не деть.
Это не значит, что в такой стране жить удобно. Неудобно. Но на Западе другие проблемы. И люди, которые уезжают, мне кажется, совершают ошибку. Как внедрение в нашу жизнь американских норм и правил ни к чему хорошему не приведет, так и наши люди, которые уезжают туда, разрушают ту ментальность.
— С обострением политической ситуации в обществе стали говорить о новой волне эмиграции. Наблюдаете ли вы подобную тенденцию среди людей вашего круга?
— Нет, наоборот, многие мои знакомые, которые уезжали в Европу и в Америку, возвращаются обратно. Другое дело, что в Москву перебираются из хороших, интересных городов. Но в этом проблема русского человека — он не старается организовать вокруг себя какое-то движение, инициативу, а пытается включиться сам в чужую инициативу.
Вот даже люди, которые против чего-то протестуют, пишут письма Путину, хотя его не любят. Если вы так не любите своего президента, зачем ему жалуетесь? Жалуйтесь кому-то другому, Навальному, например.
Вы задумывались, кто уезжает из страны — что, самые талантливые? Ложь. Талантливые люди сидят на своих местах. Россию покидают люди со средними способностями. Таких в стране подавляющее большинство, но как раз на них держится экономика. Все потому, что между первой и второй группой огромный разрыв. У самых талантливых есть все — невероятные гонорары, особняки, свой театр. А если ты, скажем, средний музыкант — ты нищий, почти не можешь прокормить свою семью. В нашей стране нельзя быть средним. Вы должны быть либо суперлучшим, либо вообще никем. У нас люди со средними способностями не могут реализоваться. Пока власть этого не понимает, отъезды будут продолжаться.
— А вы не хотите уехать?
— Я понимаю, что человеку в моем статусе в Америке жилось бы лучше. Но зачем? Я люблю свою страну, мне здесь хорошо. Здесь могилы моих предков. Я считаю, что у меня долг перед страной — на меня многие люди тратили свое время, и я не уверен, что так хорошо пишу, читаю лекции, что все это оправдал. К тому же меня почти устраивает, как я живу.
— Несмотря на российскую “спонтанность”, о которой вы говорите, власти вводят все больше ограничений в стране. Как вы думаете, с чем это связано?
— Запреты исходят снизу, это запрос общества, хотя правительство и обвиняют в попустительстве.
Сейчас у нас говорят — кровавый Сталин. Ну да. И что? Миллион доносов он лично написал? Да, он это инициировал и поддерживал. Но доносы люди писали, хорошие, советские, приличные.
Депутаты и общественные деятели подхватывают запросы общества. Но тот же Милонов не такой глупый человек, чтобы не понимать, что сжимает пружину. Всем это потом надоест, и это так срезонирует, что разрешат все — от гомосексуализма до тяжелых наркотиков. Будут такие свободы, что даже самые либеральные либералы скажут, что это чересчур.
— Сейчас ситуация с запретами доходит полного до абсурда. Как, к примеру, можно цензурировать “Мастера и Маргариту”? Тем не менее в эфире “России 1” все-таки вырезали из телеэкранизации сцену гибели Берлиоза, посчитав ее жестокой.
— Это сложный вопрос. Я, например, не смотрю фильм “Андрей Рублев”. Не могу смотреть, как художнику выкалывают глаза. Понимаю, зачем Тарковский это снял — показать ужас, кошмар и “вненаходимость” художника. Но для меня это чересчур. Может, у меня какая-то фобия — у меня у самого проблемы со зрением, но, с моей точки зрения, это очень жестокий фильм. Если такое увидит ребенок, он может сильно травмироваться.
В этих законах есть свои плюсы. Но я против запретов — художник должен сам принимать решение и отчитываться только перед самим собой.
— Как же он сможет это сделать в таких условиях?
— Не пускайте эти фильмы по центральным каналам, где их могут увидеть дети, ограничивайте доступ к ним, запечатывайте диски в особую упаковку. Пусть родители за этим следят.
— Что вы думаете об истерии, связанной с повсеместным “оскорблением чувств верующих”?
— Я не принадлежу РПЦ, поэтому мне представляется, что ее законы на меня не распространяются. Церковь не имеет права диктовать, что мне смотреть, что носить, как выглядеть. Но церковь должна высказывать свою позицию по каким-то вопросам, высвечивать нашу греховность. Она должна быть против однополых браков и, если мы ведем с кем-то войну, говорить, что это плохо. В этом ее роль. Но мы не обязаны ее слушать. Если же церковь вмешивается в повседневность, то плохо будет не обществу, а только ей.
В то же время всякие интервенции на территорию церкви тоже не должны происходить. Я без особой симпатии отношусь к людям, которые занимаются богохульством и к тем, кто устраивает безобразия в храмах. Если вы это делаете, священники тоже могут прийти на панк-рок концерт и сказать: “Грех, безобразие”. Но они не приходят, значит, и вы не приходите к ним в храм.
— А как тогда быть с карикатурами на пророка Мухаммеда?
— У меня позиция достаточно внятная — разрешать. Рисовать карикатурки можно, убивать людей — нет. Но лично мне противны люди, которые рисуют карикатуры на пророков или на Христа. У меня к этому брезгливое отношение. Таких людей надо игнорировать, не замечать. Интервенции в храм в Европе постоянно происходят, но мы о них не знаем. Таких людей просто тихо выводят. Это самая правильная позиция. А в России какая-то неадекватная реакция.
— В одном из интервью вы сказали, что для писателя важно ощущать волну настроений в обществе. Как бы вы охарактеризовали нынешний период?
— Мы сейчас вернулись к 89 году. Я очень хорошо помню эту агрессию. Конфронтация достигла невероятных пределов, все друг друга “банят”, потому что не хотят выслушать чужое мнение. К сожалению, со стороны либеральной интеллигенции очень много агрессии.
Либералы писали обо мне и моих друзьях гадости. Почему они себе позволяют такие вещи, притом подсудные? Я же никогда не высказывался оскорбительно о своих прямых интеллектуальных противниках.
Моя позиция проправительственная, и я ее не скрываю… Вообще у меня в последнее время происходит переосмысление себя и общества. Я сам был агрессивен, когда мне было 20 лет. Человек сказал: “Я люблю Россию” — уже враг. Про деревню сказал — негодяй. Я помню, как меня родители и окружение науськивали на людей достойных. А сейчас я этих ошибок повторять не буду.
— Жалеете о своих прежних взглядах?
— Нет, это все жизненные уроки… У меня были позиции либеральные до 2000 года. Гайдар, Явлинский, Немцов — такие фигуры мне нравились. Хотя я еле сводил концы с концами, нищенствовал. Но где-то с начала нулевых у меня поменялось постепенно мнение.
— Как это произошло?
— Я съездил в Америку, увидел, что там люди не очень перед кем-то пресмыкаются, что они интеллектуально независимы. Начал думать, почему 10 лет прошло, а в России такой бардак, нищета. Я стал склоняться влево, читать Кропоткина, думать, что индивидуальная инициатива — это не очень хорошо, что главное — взаимопомощь. До 10-х годов я придерживался левых идей. Сейчас я, скорее, это преодолел. Я не считаю, что мир можно изменить, исправить. Я видел, чем обернулись хорошие проекты, либеральные реформы.
Сейчас меня не очень волнует власть, меня волную я сам. Все во всем винят власть. Почему власть должна быть хорошей? Вот ты сидишь и дурь какую-нибудь читаешь, или порно смотришь или напиваешься как свинтус. Ты хорошие вещи сейчас делаешь? А почему ты решил тогда, что можешь что-то указывать президенту? Ты с собой разберись, а другие люди сами поймут, что им надо делать.
Беседовала Антонида Пашинина
Подробнее:
"Мы вернулись к 89 году"
О том, в чем секрет популярности романа "Пятьдесят оттенков серого", почему Россия вернулась в состояние 89 года и могут ли запреты задушить внутреннюю свободу русского человека, в интервью "Росбалту" рассказал Андрей Аствацатуров — филолог, писатель, доцент кафедры Истории зарубежных литератур СПбГУ.
— Героями ваших книг становятся реальные люди — родственники, друзья, коллеги и просто знакомые. И все они зачастую предстают не в лучшем свете. Это как-то влияет на отношения с ними в реальной жизни?
— На какие-то вещи действительно обижались даже мои друзья. К сожалению, люди не любят смеха. Ты можешь ругать человека, и он это выдержит, но когда ты начнешь над ним смеяться — нет. Я и сам не знаю, как бы отреагировал. Хотя я ведь и себя изобразил. И многие люди путают героя моих книг со мной. Недоброжелатели всячески смакуют мои неудачи с женщинами. На самом деле эти люди с моим персонажем разбираются, а не со мной.
Не надо думать, что в своих книгах я копирую реальность. Что-то я действительно беру из жизни, но большую часть придумываю или нахожу в других художественных произведениях. Если я вижу в реальности объемный, пластичный, эффектный тип, то стараюсь его выписать достоверно. Но потом он начинает жить своей жизнью.
— Есть какая-то внутренняя граница, которую вы не можете переступить в своих произведениях — что-то, о чем вы никогда не расскажете?
— Я стараюсь избегать непристойностей, хотя даже поклонники назвали мою книгу немного непристойной. Избегаю вульгарности и пошлости, хотя у меня есть несколько вульгарных шуток. Встречаются фрикообразные персонажи, которые что-то такое произносят, например: “Слушаю вас внематочно”. Это очень вульгарная, грубая шутка. Я в жизни такого никогда не скажу. Но некоторые очень смеялись, некоторые нашли эту шутку лучшей в книжке.
Я не очень люблю впадать в пафос, сентиментальность. О сексе никогда не пишу. Вот следующий мой роман — “Осень в карманах” — любовный. Герои там займутся тем, чем положено заниматься взрослым людям, но это не будет описано.
— Почему вы избегаете сцен секса?
— Описывать это научно, строго объективно не интересно. А смеяться над этим я не хочу. Однажды мне редактор сделал замечание из-за того, что в моем первом романе есть насмешка над сексом. Женщины тоже сказали, что им неприятно, когда над этим смеются.
То есть ты можешь над чем угодно смеяться, но не над сексом — женщины тебе не простят этого. Женщина тебя может убить за какие-нибудь слова о сексе.
— То же самое про мужчин говорят.
— Нет, мужчине пофиг. Каждая женщина какого-нибудь мужчину обязательно называла импотентом, даже если он таковым не являлся, и кричала ему: “Все оргазмы я имитировала”. Женщины не любят, когда смеются над сексом, для них это то же, что смеяться над чем-то святым. И потом — мой герой неудачник. Какой секс? Секс — это победа, это какой-то пафос...
— Кстати, интересный феномен — существует огромное количество книг и фильмов, в которых затрагивается тема секса и БДСМ — казалось бы, об этом уже все сказано. Но появляется роман “Пятьдесят оттенков серого” Э.Л. Джеймс, и эта бульварная книга сразу завоевывает огромную популярность. В чем секрет?
— Ну это не совсем бульварное произведение. Любой очень высокий тираж — это заслуга. Нельзя презрительно к этому относиться. Люди ведь добровольно покупали и скачивали книги, никто их не заставлял.
Книжку я эту прочитал — меня попросили дать интервью о ней. Сначала я думал, что наши переводчики не постарались, полез в оригинал — оказалось, нет. Я бы на месте переводчиков даже внес какие-то метафоры в текст, стилистически поработал бы над ним. После 20-й страницы начинаются конкретные шедевры. Все приблизительно, все неточно. Когда мне говорят: “Он разделся и телом был похож на Аполлона” — мама дорогая, мне страшно. “Он достал член, и тот был такой красивый, так возбуждал” — ну ты объясни, какой — с усиками, с пупыршками, что-нибудь расскажи ты хоть чуть-чуть, мозги включи. Но нет, все очень приблизительно, ты не знаешь, как выглядит герой.
— Но благодаря этому каждый может домыслить то, что считает нужным. У всех ведь свое понятие о красоте.
-Да. Кто-то представляет себе латиноса, кто-то — мулата, кто-то — Джонни Деппа или Брюса Уиллиса… Но интерес этой книги вот в чем. Америка — страна утопий. Ее жители мечтают построить рай на земле — добиться успеха, достичь целей в жизни — получить красивую жену, хорошую квартиру, машину, сделать карьеру. И важный элемент американского мифа — история Золушки. Известные коммерческие фильмы — “Красотка”, “Ноттинг Хилл” построены на ней. В книге “Пятьдесят оттенков серого” — то же самое. Девушка получает принца, но проблема в том, что она его с самого начала получает. Она еще ничего для этого не сделала. Поэтому возникает сомнение, появляются тревожные готические нотки, которые Америка очень любит, поскольку у жителей этой страны есть экзистенциальный страх — слишком большой континент, боязнь богооставленности. И эти нотки страха, когда главный герой ей все время говорит: ”Я не такой, как ты думаешь”, и этот ужасный аккорд: “Я не занимаюсь любовью, я жестко трахаюсь”. Когда он это произносит окончательно — тревога, гудок — и выясняется, что он сексуальный садист. Мы знаем, что сексуальные садисты — плохие люди, которые мучают своих жертв. И тут снова сюжет поворачивается и обманывает наши ожидания. Обман ожиданий — залог успеха. Выясняется, что сексуальный садист хороший, ужасно симпатичный, приличный человек.
Людям показали, что не надо подавлять в себе эту патологию, надо ее открыть, упорядочить, систематизировать, ввести в пространство культуры, чтобы она была удобоварима, съедобна. Для этого возникают смешные договоры, которые занимают четверть романа (это очень важно, людей возбуждает подготовка к этому делу, сам акт не очень интересен).
Здесь есть важная социальная составляющая — многие пары, прочитав роман, увидели — ребята, так это же можно, главное, чтобы никто никому не мешал. Теперь уже не стыдно заходить в шопы, покупать себе плетки, стеки, зажимы для сосков и гениталий.
Кому вы помешаете, если ваш муж вас выпорет? Никому. Просто систематизируйте это, в противном случае вы будете не очень управляемы, вам плохо будет, и вы не будете знать, почему.
Сила Америки в том, что она все умеет безболезненно включать в свое пространство — гомосексуализм, какие-то девиации, садомазохизм.
— В отличие от России?
— Мне кажется, что в России, при том, что в ней пытаются всякие запреты устроить, к примеру, секс запретить после 11 вечера, нет такой запертости, зажатости, регламентированности, как в США. Понимаете прикол секса в чем? В спонтанности, в странности. Вот взял и случайно выпорол свою подругу. Ей понравилось. Или она тебя выпорола. Очень смешно, неожиданно, возбуждает. А здесь — прислал заранее договор, заверили его у нотариуса — какой бред! Это уже не удовольствие, а фигня полная. Это механизация.
В России все спонтанно. От этого беспорядок в стране. С другой стороны, какие бы законы власти ни принимали, нашу внутреннюю свободу никуда не деть.
Это не значит, что в такой стране жить удобно. Неудобно. Но на Западе другие проблемы. И люди, которые уезжают, мне кажется, совершают ошибку. Как внедрение в нашу жизнь американских норм и правил ни к чему хорошему не приведет, так и наши люди, которые уезжают туда, разрушают ту ментальность.
— С обострением политической ситуации в обществе стали говорить о новой волне эмиграции. Наблюдаете ли вы подобную тенденцию среди людей вашего круга?
— Нет, наоборот, многие мои знакомые, которые уезжали в Европу и в Америку, возвращаются обратно. Другое дело, что в Москву перебираются из хороших, интересных городов. Но в этом проблема русского человека — он не старается организовать вокруг себя какое-то движение, инициативу, а пытается включиться сам в чужую инициативу.
Вот даже люди, которые против чего-то протестуют, пишут письма Путину, хотя его не любят. Если вы так не любите своего президента, зачем ему жалуетесь? Жалуйтесь кому-то другому, Навальному, например.
Вы задумывались, кто уезжает из страны — что, самые талантливые? Ложь. Талантливые люди сидят на своих местах. Россию покидают люди со средними способностями. Таких в стране подавляющее большинство, но как раз на них держится экономика. Все потому, что между первой и второй группой огромный разрыв. У самых талантливых есть все — невероятные гонорары, особняки, свой театр. А если ты, скажем, средний музыкант — ты нищий, почти не можешь прокормить свою семью. В нашей стране нельзя быть средним. Вы должны быть либо суперлучшим, либо вообще никем. У нас люди со средними способностями не могут реализоваться. Пока власть этого не понимает, отъезды будут продолжаться.
— А вы не хотите уехать?
— Я понимаю, что человеку в моем статусе в Америке жилось бы лучше. Но зачем? Я люблю свою страну, мне здесь хорошо. Здесь могилы моих предков. Я считаю, что у меня долг перед страной — на меня многие люди тратили свое время, и я не уверен, что так хорошо пишу, читаю лекции, что все это оправдал. К тому же меня почти устраивает, как я живу.
— Несмотря на российскую “спонтанность”, о которой вы говорите, власти вводят все больше ограничений в стране. Как вы думаете, с чем это связано?
— Запреты исходят снизу, это запрос общества, хотя правительство и обвиняют в попустительстве.
Сейчас у нас говорят — кровавый Сталин. Ну да. И что? Миллион доносов он лично написал? Да, он это инициировал и поддерживал. Но доносы люди писали, хорошие, советские, приличные.
Депутаты и общественные деятели подхватывают запросы общества. Но тот же Милонов не такой глупый человек, чтобы не понимать, что сжимает пружину. Всем это потом надоест, и это так срезонирует, что разрешат все — от гомосексуализма до тяжелых наркотиков. Будут такие свободы, что даже самые либеральные либералы скажут, что это чересчур.
— Сейчас ситуация с запретами доходит полного до абсурда. Как, к примеру, можно цензурировать “Мастера и Маргариту”? Тем не менее в эфире “России 1” все-таки вырезали из телеэкранизации сцену гибели Берлиоза, посчитав ее жестокой.
— Это сложный вопрос. Я, например, не смотрю фильм “Андрей Рублев”. Не могу смотреть, как художнику выкалывают глаза. Понимаю, зачем Тарковский это снял — показать ужас, кошмар и “вненаходимость” художника. Но для меня это чересчур. Может, у меня какая-то фобия — у меня у самого проблемы со зрением, но, с моей точки зрения, это очень жестокий фильм. Если такое увидит ребенок, он может сильно травмироваться.
В этих законах есть свои плюсы. Но я против запретов — художник должен сам принимать решение и отчитываться только перед самим собой.
— Как же он сможет это сделать в таких условиях?
— Не пускайте эти фильмы по центральным каналам, где их могут увидеть дети, ограничивайте доступ к ним, запечатывайте диски в особую упаковку. Пусть родители за этим следят.
— Что вы думаете об истерии, связанной с повсеместным “оскорблением чувств верующих”?
— Я не принадлежу РПЦ, поэтому мне представляется, что ее законы на меня не распространяются. Церковь не имеет права диктовать, что мне смотреть, что носить, как выглядеть. Но церковь должна высказывать свою позицию по каким-то вопросам, высвечивать нашу греховность. Она должна быть против однополых браков и, если мы ведем с кем-то войну, говорить, что это плохо. В этом ее роль. Но мы не обязаны ее слушать. Если же церковь вмешивается в повседневность, то плохо будет не обществу, а только ей.
В то же время всякие интервенции на территорию церкви тоже не должны происходить. Я без особой симпатии отношусь к людям, которые занимаются богохульством и к тем, кто устраивает безобразия в храмах. Если вы это делаете, священники тоже могут прийти на панк-рок концерт и сказать: “Грех, безобразие”. Но они не приходят, значит, и вы не приходите к ним в храм.
— А как тогда быть с карикатурами на пророка Мухаммеда?
— У меня позиция достаточно внятная — разрешать. Рисовать карикатурки можно, убивать людей — нет. Но лично мне противны люди, которые рисуют карикатуры на пророков или на Христа. У меня к этому брезгливое отношение. Таких людей надо игнорировать, не замечать. Интервенции в храм в Европе постоянно происходят, но мы о них не знаем. Таких людей просто тихо выводят. Это самая правильная позиция. А в России какая-то неадекватная реакция.
— В одном из интервью вы сказали, что для писателя важно ощущать волну настроений в обществе. Как бы вы охарактеризовали нынешний период?
— Мы сейчас вернулись к 89 году. Я очень хорошо помню эту агрессию. Конфронтация достигла невероятных пределов, все друг друга “банят”, потому что не хотят выслушать чужое мнение. К сожалению, со стороны либеральной интеллигенции очень много агрессии.
Либералы писали обо мне и моих друзьях гадости. Почему они себе позволяют такие вещи, притом подсудные? Я же никогда не высказывался оскорбительно о своих прямых интеллектуальных противниках.
Моя позиция проправительственная, и я ее не скрываю… Вообще у меня в последнее время происходит переосмысление себя и общества. Я сам был агрессивен, когда мне было 20 лет. Человек сказал: “Я люблю Россию” — уже враг. Про деревню сказал — негодяй. Я помню, как меня родители и окружение науськивали на людей достойных. А сейчас я этих ошибок повторять не буду.
— Жалеете о своих прежних взглядах?
— Нет, это все жизненные уроки… У меня были позиции либеральные до 2000 года. Гайдар, Явлинский, Немцов — такие фигуры мне нравились. Хотя я еле сводил концы с концами, нищенствовал. Но где-то с начала нулевых у меня поменялось постепенно мнение.
— Как это произошло?
— Я съездил в Америку, увидел, что там люди не очень перед кем-то пресмыкаются, что они интеллектуально независимы. Начал думать, почему 10 лет прошло, а в России такой бардак, нищета. Я стал склоняться влево, читать Кропоткина, думать, что индивидуальная инициатива — это не очень хорошо, что главное — взаимопомощь. До 10-х годов я придерживался левых идей. Сейчас я, скорее, это преодолел. Я не считаю, что мир можно изменить, исправить. Я видел, чем обернулись хорошие проекты, либеральные реформы.
Сейчас меня не очень волнует власть, меня волную я сам. Все во всем винят власть. Почему власть должна быть хорошей? Вот ты сидишь и дурь какую-нибудь читаешь, или порно смотришь или напиваешься как свинтус. Ты хорошие вещи сейчас делаешь? А почему ты решил тогда, что можешь что-то указывать президенту? Ты с собой разберись, а другие люди сами поймут, что им надо делать.
Беседовала Антонида Пашинина
Подробнее:
