Первую крупную ошибку Гапуров совершил в самом начале своего правления, в году 70-ом. Но он не предполагал, что она окажется столь роковой.
В молодом индустриальном Безмеине, уже известном стеклянными корпусами ГРЭС, высоченными трубами цементного завода, подъемными кранами домостроительного комбината, проходила партийная конференция, которую своим присутствием почтил Гапуров в сопровождении секретаря ЦК по промышленности Бяшима Гельдыева. Обычно первые лица республики ограничивались появлением лишь на открытии, наиболее охочие до речей выступали и, сославшись на занятость, тут же уезжали. Гапуров тогда еще заметно косноязычный, к тому же еще не освоившийся со своим высоким положением выступить перед активом не решился. Да и какой из него оратор? Однако до конца присутствовал на конференции, а затем посетил предприятия молодого города и даже милостиво согласился остаться на организованное в заключение горкомом партии застолье.
Все эти часы, проведённые в Безмеине, возле Гапурова крутился молодой человек с пышной шевелюрой, то он проворно открывал дверца его новой «Волги», то успевал подать плащ или шляпу… А в застолье он, словно привязанный к Гапурову, ловко разливал напитки, подавал закуски и горячие блюда, уносил грязную посуду, услужливо заглядывая ему в глаза. Хозяин обратил внимание на сноровистого молодого человека: «Кто это?» – «Инструктор горкома, в недавнем мастер, затем избрали секретарем парткома ГРЭС, - ответил Гельдыев. – Приставили, чтобы… обслуживал. Сирота, отец на фронте погиб, мать в землетрясение».
Гапуров сам вчерашний фронтовик, с сердоболием относившийся к сиротам, сочувственно смотрел на парня, убиравшего перед ним использованные салфетки, довольно бросил: «Вот таких шустрых, надо брать в отдел, Бяшим ». – «Приглядываемся, Мухаммед Назарович…» - «И так видно. А сам плачешь, что толковых кадров не хватает».
Так в блокноте секретаря ЦК по промышленности появилась фамилия Ниязова Сапармурада, выпускника Ленинградского политехнического института, по специальности инженер-энергетик.
Гапуров, конечно, обратил внимание, что молодой специалист ахалец, но зато сирота, если не уродился свиньей, будет век помнить добро, да этим жестом еще кое-кому можно рот заткнуть, что выдвигаются кадры не только из чарджоусцев. Вскоре Сапармурада вызвали в ЦК, на собеседование с В. Н. Ребриком, заведующим промышленно-транспортным отделом, которого Гапуров перетащил с собой из Чарджоу. Гапуровский протеже Ребрику не понравился: мелочен, краснобай, болтает о чём угодно, а экономику республики не знает. Хотя знания дело наживное, но, главное, Виктору Николаевичу показалось, что собеседник по натуре недобрый человек: со злобой отзывался о своих родичах, живущих неподалёку от Безмеина. Ребрик, хорошо знавший, как туркмены дорожат своим родством, это насторожило.
Промотдел решил кандидатуру Ниязова отклонить. Когда на него документы представите? – последовал звонок из орготдела. На возражение Ребрика ответ был резок: «Да вы в своём уме? Два секретаря, главное, товарищ Гапуров, кандидатуру Ниязова считают достойной, а промышленно-транспортный отдел осмеливается иметь особое мнение. Интересно, каким местом у вас там думают?». Плетью обуха не перешибешь – и Ребрик пошел на попятную. Вскоре коллеги Ниязова из горкома и ГРЭС, где его называли Сапаркой, а начальник цеха часто посылал в рабочее время за поллитровкой, поздравляли с повышением – должностью инструктора промотдела ЦК.
До конца 70-х годов Ниязов, опекаемый первым лицом республики, сделал блестящую карьеру: инструктор, заместитель, заведующий отделом, успел заочно окончить Высшую партийную школу. Как ни странно, но удивительно, что иерархическая система партии служила удобной ширмой для всякого рода ловкачей, ленивцев, она не всегда выявляла деловые и человеческие качества работника. Здесь любой недостаток, просчёт покрывала сама система, её звенья, расположенные в порядке иерархической лестницы. В ней вольготно устраивались ловкачи, проныры, которым при стечении определённых обстоятельств, было несложно встать и у кормила власти. А пока, до поры до времени, пользуясь относительной свободой, бесконтрольностью, занятостью высшего начальства, они в ущерб своей службе могли закончить заочно вуз, написать не одну диссертацию. Им было хорошо ведомо, что истинную трудность представляла работа в низовых структурах, в которые они всячески старались не угодить. Чем выше положение работника на служебной лестнице, тем легче ему жилось. Не случайно В. Н. Рыков, заметив эту ахиллесову пяту в структуре партийной системы, запретил руководителям организаций писать диссертации, которые создавались не с заботой о развитии науки, а с целью заручиться «корочкой» на все случаи жизни.
Ниязов, проработав в аппарате ЦК почти десять лет, усвоил одну выгодную для себя «науку» – науку умения угождать начальству, быть предупредительным, не высовываться, не лезть поперед батьки в пекло, как советовал ему один из родственников жены.
Сапармураду была по душе народная мудрость: «Настойчивостью гору разрубишь». Он воспринимал её несколько в иной редакции: настойчиво угадывать желание руководства, потакать ему и тогда ты дорогу себе и в горах прорубишь. И Ниязов, ничем себя, если не считать подхалимажа, не проявил, но своей вожделенной цели достиг – в начале 1980 года его избрали первым секретарем Ашхабадского горкома партии, кандидатом в члены бюро ЦК КПТ, опять-таки не без опеки Гапурова, сохранившего в памяти давние впечатления, произведенные на него в Безмеине еще молодым Ниязовым.
Так длилось до тех пор, пока на стол первого секретаря ЦК не легла секретная справка КГБ, освещавшая политическую обстановку в Туркменистане. В ней приводились наиболее пикантные высказывания представителей интеллигенции и среди них, к разочарованию Гапурова, высказывания Ниязова, сделанные им в узком кругу: «А наш первый-то, первый, слышал я, не туркмен, не то узбек, не то таджик замаскированный… Без роду, без племени. А республику пристало возглавлять туркмену, настоящему, из Ахала… Всё не научится говорить, заикается, как всегда. И обезьяна за эти годы выучилась бы человеческой речи…».
Гапурова потрясла черная неблагодарность своего мюрида. Выходит, он возмечтал… Сирота сиротой, а нос задирает, о высоком кресле возмечтал? Забыл, кто его из грязи вытащил? И правду говорят, гурт чагасындан экди болмаз . И раньше на Ниязова поступали сигналы о его поведении, неблаговидных делах, не столь тревожные, наглые – хода им не давали, зная, что тот в любимчиках у первого – да и Гапуров чувствовал себя неловко: ведь он сам привёл его в ЦК. А что теперь? И он потребовал все материалы, в том числе и из архива, некогда поступившие на первого секретаря столичного горкома партии. Прочёл их – и за голову схватился.
В чём только ни обвиняли Ниязова…Вот уж не думал, что вчерашнее дерьмо, что кошмой под ноги стелился, сегодня – влюблён в себя до одури…Он козырял своим положением, спекулировал доброжелательным отношением к себе первого лица республики. В горкоме, во многих подведомственных ему организациях мало нашлось руководителей, которые добрым словом отозвались бы о нём. С кем он только ни схлестывался и всё по пустякам. А его дурацкие стычки с мэром Ашхабада – Гапуров о них слышал, но в своё время пропустил мимо ушей, – в котором он узрел соперника и все его предложения, даже разумные, встречал в штыки, что этими вопросами пришлось заниматься аппарату ЦК. Ниязов на редкость отличался завистливостью, мелочностью, о чём Гапуров и не подозревал. Управляющему делами Совета министров он предъявил претензию, почему, мол, его первого секретаря столичного горкома и кандидата в члены бюро ЦК КПТ, нерегулярно снабжают экологически чистыми продуктами подсобного хозяйства «Карадамак», обслуживающего высшее руководство республики. Ниязову, казалось, что ему продукты отпускают по розничной цене, тогда как членам бюро – по себестоимости.
Вот тогда-то в душе Гапурова шевельнулось досадливое, неприязненное, но со временем эти чувства рассеялись: ему всегда хотелось видеть в Ниязове того, давнего, услужливого, смущённо улыбающегося паренька.
Теперь Гапуров стал внимательнее приглядываться к своему экс-протеже. Чем дольше наблюдал за ним, тем больше укорял себя, что дал непростительную промашку, вовремя не разглядев в Ниязове прохвоста. Нет, надо избавляться от него, чем скорее, тем лучше. Но как? На решительные меры у Гапурова духу не хватало. Как бы чего не вышло… Тем более у Ниязова в Москве завелись влиятельные благодетели, родственники его жены Мельниковой Музы Алексеевны, которая, говорят, еврейка по матери, принадлежит к одному из влиятельных еврейских родов. Она вместе с Сапармурадом окончила Ленинградский политехнический институт. А с объявлением независимости Туркменистана стало известно, что у супруги президента Ниязова в США проживают родственники-бизнесмены, о чём в советскую пору, конечно, упорно умалчивали.
Гапуров с его, мягко говоря, боязливой натурой век бы не решился подступиться к Ниязову, но помог случай. Из Москвы поступил запрос: кого ЦК КПТ может рекомендовать из местных национальных кадров для работы в аппарате ЦК КПСС? Такого раньше не бывало. В главном партийном доме страны работали представители Узбекистана, Казахстана, но от Туркменистана – никого. Гапуров не без удовольствия вспомнил о Ниязове: вот он благовидный предлог избавиться от него. Без шума, без скандала и лишних врагов не наживёшь. И овцы целы и волки сыты.
Прослышав о скоропалительном решении Гапурова, на ноги поднялись самые близкие из его клана. Оставив все свои дела, в Ашхабад прибыл Розыкули Худайбердиев, первый секретарь Чарджоуского обкома партии, земляк и друг Гапурова.
Убедившись в никчемности Ниязова, уверовав, что другого благовидного повода убрать его когда-либо не найдётся, Гапуров приводил свои, как ему казалось, убедительные доводы… Ниязов – круглый сирота, к имеющимся близким особых родственных чувств не питает, жена – москвичка, дети туркменским языком не владеют, к отцовской родине привязанностей не испытывают. Поживет Сапармурад в Москве год-другой, условия там прекрасные: высокая зарплата, элитная квартира, спецобслуживание – поликлиника с больницей в Барвихе, снабжение дефицитом на Грановском и в особой секции ГУМа, сам не захочет вернуться, да и жена, говорят, властная, а он, говорят, подкаблучник, не пожелает Москву покидать…Человеком он оказался злым и пустым, а работником никудышным, Так что для республики потеря невелика.
Гапуров вовсе не ведал, чем дышала семья Ниязова, а её глава был скрытен. Супруги уже давно не испытывали друг к другу прежних чувств, лишь внешне создавая видимость благополучной семьи, их связывали лишь экономическая заинтересованность и взаимная выгода. Ниязовым владела лишь «одна, но пламенная страсть» стать первым лицом республики. Он так бредил этой мечтой, которая порою переходила в исступление, настораживавшую Музу Алексеевну, что она с тревогой советовала: «Тебе надо врачу показаться. Не шизофреник ли ты?..» Женщина всегда проницательна. Она была недалеко от истины. Тем не менее, она наставляла его на «истинный» путь, вводила в московский круг, знакомила со своими родственниками, имеющими «руку» на Старой площади.
Гапуров не прислушался к благожелательным советам земляка. А они не были лишены практичности: «Ты еще в силе, здоров, поработаешь лет семь-восемь. На пенсию уйдёшь… А Ниязов вернется через-год другой. На твою же голову. Такие люди добра не помнят…»
Ниязов с блестящей характеристикой уехал в Москву, где его назначили инструктором организационно-партийной работы ЦК КПСС. Через год с небольшим, в 1985 г. вернулся в Ашхабад, стал председателем Совета Министров, с конца того же года – первый секретарь ЦК КПТ.
С первых же дней пребывания у власти Ниязов стал преследовать Гапурова. Вот что пишет о том экс-министр иностранных дел в правительстве Ниязова Абды Кулиев: «По указанию Ниязова Гапуров сразу же был снят с партийного учёта в аппарате ЦК КПТ и переведён на учёт в домоуправление по месту жительства, так как его присутствие в зале во время партсобраний очень угнетало амбициозного молодого лидера… В присутствии Гапурова Ниязов терял дар речи и самообладание. Это присуще всем руководителям, привыкшим пресмыкаться перед начальством. (Впрочем, Ниязов после возвращения из Москвы, будучи председателем Совмина, продолжал раболепствовать – встречал у подъезда Гапурова, приезжавшего на заседания Совета Министров, проворно, как в молодости, открывал дверцу его лимузина и, приняв из его рук шляпу, согбенно, чуть ли не спотыкаясь на лестнице, сопровождал в зал заседания, не забывая распахивать перед ним тяжелые двери - Р. Э.).
Ниязов создал условия, не позволяющие Гапурову принимать какое-либо участие в общественной жизни страны. Его не приглашали на встречи с ветеранами войны и труда…на партийные и комсомольские конференции… на собрания старейшин, одним словом – никуда. Одна из глав его мемуаров была посвящена Сапармураду Ниязову. Тот, узнав об этом забеспокоился,. опасаясь, что нелицеприятные факты его жизни могут стать достоянием мировой общественности. Вскоре, 13.07. 1999 г. Мухаммедназар Гапуров был найден мёртвым на своей даче… Дети покойного, проживающие в России, с трудом получили въездные визы для приезда на похороны отца. Похороны состоялись… 15 июля 1999 г. …»
