Мнение: Почему Кремль продолжает ошибаться на Украине
У каждого жанра свои законы, и знатокам фильмов ужасов – а именно сюда можно уже без риторических преувеличений отнести происходящее на юго-востоке Украины, – хорошо известен один закон, без которого сценарий просто не состоится. В начале персонаж должен совершить фатальную ошибку. Не входи в эту дверь – а он войдет. Не гуляй ночью по пустырю – а он гуляет. Более того, чтобы развитие событий приобрело действительно ужасающий характер, ошибки должны повторяться. Одна наслаивается на другую, и так до конца.
Историю российской политики по отношению к Украине можно начать описывать в этих категориях уже с 2004 года (а может быть, и с самых Беловежских соглашений). Однако по-настоящему фатальная ошибка, запустившая нынешний сюжет, была допущена недавно. Присоединение Крыма к России - в том виде, в каком оно было осуществлено, – строилось на целой серии заблуждений, вряд ли простительных даже студенту какого-нибудь провинциального факультета международных отношений.
Во-первых, наивным и совершенно ошибочным было представление о том, что присоединение части территории другого государства может избежать ярлыка «аннексия». Единственный прецедент за всю послевоенную историю - попытка Саддама Хусейна присоединить Кувейт, - вряд ли свидетельствует в пользу подобных стратегий. Что касается любимого пропагандистского примера, Косова, то Косово не стало частью Албании, подобно тому, как Северный Кипр не отошел к Турции, а Южная Осетия – к России. Международное сообщество мирится с существованием непризнанных государств и иногда их признает. Но не мирится с аннексиями, ибо они разрушают ту основу, на которой строится любая национальная государственность.
Во-вторых, российское вмешательство в Крыму не выглядело мотивированным. В отличие от того же Косова, в Крыму не было ни вооруженного конфликта, ни этнических чисток, ни даже сколько-нибудь успешного политического движения за присоединение к России. Да, обстоятельства смены власти в Киеве не были идеальными с точки зрения конституционного права. Но если бы от каждой страны, в которой происходит неконституционная смена власти, соседи пытались отхватить кусочек, наш мир был бы слишком опасным местом.
В-третьих, крайне наивной была вера в то, что крымский референдум можно предъявлять миру в качестве аргумента. Референдум – это демократическая процедура, но именно поэтому он должен быть безупречным в правовом отношении. Крымский референдум был проведен вопреки постановлению парламента Украины, под контролем иностранных войск, и этого уже достаточно, чтобы не рассматривать его всерьез. Но и с процедурной точки зрения референдум, проведенный через 10 дней после назначения и без серьезного представления позиций сторон, просто не заслуживает такого названия.
Голосование в Генассамблее ООН и первые санкции должны были оказать отрезвляющее действие. Но получилось иначе. Мягкость санкций была воспринята в России как свидетельство того, что Запад расколот и не способен к солидарным действиям. А если так, то дальнейшая дестабилизация украинского государства вынудит его к официальному отказу от Крыма, после чего международная общественность и вовсе успокоится.
В апреле начинаются захваты официальных зданий, создаются «народные республики». Вероятно, план состоял в том, чтобы вызвать жесткую реакцию Киева. С одной стороны, введение военного положения сорвало бы президентские выборы, в результате чего можно было бы продолжать делать вид, что украинского государства не существует. С другой стороны, в тот момент начало реальных военных действий могло послужить поводом для прямого военного вмешательства России. В совокупности это позволило бы создать «Новороссию», то есть гигантское непризнанное образование под фактическим контролем России, и навсегда закрыть крымский вопрос.
Эта стратегия была полностью ошибочной. Запад признал бы итоги украинских президентских выборов, в каких бы условиях они не состоялись. Уровень солидарности западных стран, пусть и не очень высокий, оказался достаточным, чтобы продемонстрировать России, с какими рисками она столкнется в случае прямого военного вмешательства. Украина была не настолько слабой в военном отношении, чтобы допустить проникновение вооруженных групп за пределы Донецкой и Луганской областей. Не захотели этого и правящие кланы большинства областей юго-востока, включая Днепропетровскую и Харьковскую. В итоге уже к концу апреля стало ясно, что с идеей «Новороссии» как гигантского Приднестровья придется расстаться.
В мае и июне цели российской политики были уже куда более скромными, но по-прежнему не вполне реалистическими. В Кремле тогда пришли к выводу, что коллаборационизм местных правящих групп и силовиков в сочетании с присутствием вооруженных формирований вынудит Киев к компромиссу. Формула компромисса строилась бы, во-первых, на официальном признании власти российских ставленников в двух областях, а во-вторых, на предоставлении им фактического права вето на внешнеполитические решения Киева («федерализация»). Второе условие было критическим, ибо позволяло добиться если не согласия Киева на отделение Крыма, то, по крайней мере, ухода этой проблемы на дальнюю периферию повестки дня.
Совершенно непонятно, однако, зачем Киеву было бы идти на такой компромисс. Надежда на то, что Порошенко навсегда похоронит свою репутацию украинского патриота, обменяв территориальную целостность на газ, была абсолютно несостоятельной. Ситуация усугубилась еще и тем, что когда Порошенко шел-таки на контакт, пророссийская сторона вела себя настолько неадекватно, что отказаться от дальнейших переговоров было для украинского президента проще простого.
Сейчас цели Кремля, вероятно, сводятся к тому, чтобы сохранить за вооруженными формированиями «республик» какую-то зону контроля, а тем самым – создать условия для возобновления переговоров с не совсем уж проигрышной для России стартовой точки. Цена этой стратегии – нарастающее кровопролитие, а вероятность ее успеха стремится к нулю, потому что без прямого вмешательства России «республики» обречены на военный крах. Но идее о возможной миротворческой миссии с участием России положила конец история с «Боингом».
Дело идет к тому, что Россия окончательно утратит всякие возможности влияния на украинские политические процессы. Именно такой исход приближают каждый «доброволец», каждая единица вооружения, которые пересекают российско-украинскую границу.
Политологи давно установили, что авторитарные режимы в целом не более агрессивны, чем демократии. Но установлено и то, что негативные последствия конфликтов, развязанных автократами, куда хуже, чем последствия других войн. Причина состоит в том, что в авторитарных режимах отсутствуют механизмы политического контроля, которые позволяли бы избегать особенно грубых, фатальных ошибок. Человеку свойственно заблуждаться. Но ошибки того, кто пользуется безраздельной властью, более грубы, потому что такая власть способствует отрыву от реальности, и более опасны, потому что слишком многим приходится расплачиваться за просчеты одного человека.
Григорий Голосов, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге
06 августа 2014 г.
Читать полностью:
