Православная вера переживает кризис вместе со всей Россией. И, как и у страны, перспективы Веры и Церкви пока не ясны, надежды есть у всех «лагерей». С корреспондентом «Росбалта» беседует один из двух «знаковых людей» в рядах Церкви, получивших отставку в последние дни — еще недавно главный редактор «Журнала Московской Патриархии» Сергей Чапнин.
— Сергей Валерьевич, неравнодушная к Церкви общественность успела подивиться почти одновременной отставке представителей «правого» и «левого» крыльев — Вашей и протоиерея Всеволода Чаплина. Что бы можно сказать на злобу дня?
— Со мной ситуация простая: патриарх четко обозначил политическую мотивацию отставки, и одного мотива было вполне достаточно: недопустимое инакомыслие внутри Московской патриархии. Задачу он поставил жестко – всем научиться говорить одним голосом, палитры мнений быть не должно. Построились и взяли под козырек все без исключения: и образованные, и необразованные; и молодые, и старцы; и миряне, и митрополиты. Не построился – иди вон.
Отец Всеволод — одна из ключевых фигур в патриархии, и для его отставки, казалось бы, нужен и набор мотиваций, и некоторая режиссура. На заседании Синода 24 декабря прозвучало слово, которое, мне кажется, станет ключевым для патриархии в ближайшее время — оптимизация. В результате административной реформы патриарха Кирилла сильно раздуты штаты. Появились новые церковные структуры и большая армия церковных чиновников, которых надо кормить. Экономический кризис уже ударил по Московской патриархии и возникла необходимость ужиматься.
Синодальный отдел, который стоит первым в списке на реорганизацию, — это информационный отдел, возглавляемый Владимиром Легойдой. Но я прогнозировал, что в следующем году его сольют с патриаршей пресс-службой. Разделение между ними искусственное, обычно этим занимается одно и то же подразделение.
Однако патриарх пошел другим путем. Прикрываясь риторикой «оптимизации», он решал свои политические проблемы. В случае с о. Всеволодом – это не борьба с инакомыслием, а крайнее раздражение, что подчиненный может мыслить самостоятельно. Таких сотрудников в окружении патриарха уже не осталось. За исключением, пожалуй, нового епископа Тихона (Шевкунова).
Но степень самостоятельности отца Всеволода тоже вызывает некоторые вопросы. Случайно ли, что до сих пор не прозвучало ни слова осуждения в адрес тех эпатажных, пошлых, а порой и откровенно провокационных высказываний, которые позволял себе отец Всеволод на протяжении последних лет?
Тем не менее понятно, что если о. Всеволод снят, с его отделом что-то нужно делать. И патриарх сливает его с информационным отделом. Новая структура получает название «Отдел по взаимодействию с обществом и СМИ». Сокращенно — ОВЦОСМИ — «овцебык» какой-то. Но неудачно не только это. Союзом «и» должны соединяться равноправные или равновеликие субъекты. А здесь Церковь показывает, что для нее отношения со СМИ не менее важны, чем отношения с обществом. Это абсурд, но я не удивлен. Отношения со СМИ – это главный инструмент формирования «виртуального образа» Церкви. И для церковного руководства виртуальное стало не менее значимо, чем реальное.
— Какая версия опалы о. Всеволода Вам представляется наиболее вероятной?
— Я не идеализирую о. Всеволода, но это ликвидация тех, кто в окружении патриарха еще мог позволить себе самостоятельную позицию. Самостоятельность, насколько я понимаю, это теперь главное, что крайне раздражает патриарха. Теперь его окружение состоит из раздавленных чиновников, отказавшихся мыслить самостоятельно.
Не исключено, что свою роль сыграли и «пожелания» со стороны государства. Концепция «священной войны», которую активно развивал о. Всеволод в последнее время — а я уверен, что у него это искренне — очень опасна. К христианской традиции это отношения не имеет. Среди политических ошибок России осени 2015 года весьма заметная ошибка о. Всеволода.
Буквально в первые дни бомбардировок Сирии он сказал о «священной борьбе против терроризма», но акценты тут же были смещены, и в СМИ это было интерпретировано как «священная война», которую православная Россия ведет против мусульман в Сирии. Возникла очень опасная ситуация.
МИДу пришлось выступить чуть ли не с официальным опровержением, и это вызвало серьезное недовольство в руководстве страны. Но был ли этот аргумент решающим в увольнении Чаплина, я сказать не могу.
— Можно ли провести параллель между отставкой о. Всеволода и отставкой президента ОАО «Российские железные дороги» Владимира Якунина?
— Вопрос интересный… Отвечу так: да, между ними можно провести параллель, но это касается позиции, а не причин отставки. И Чаплин, и Якунин выступали с консервативных христианских позиций. Владимир Якунин очень увлекся игрой в конспирологию и был озабочен созданием «всемирного форума консервативных сил». Для этого он создал и финансировал проект под названием «Диалог цивилизаций». Но это диалог постепенно скис.
Отец Всеволод был прагматиком и занимался формированием «консервативной православной общественности» в России. Другими словами, он тоже выступал как своего рода системный интегратор консервативных сил.
Но здесь важно другое. И для Якунина, и для Чаплина консерватизм был «позой» или, если хотите, игрой для взрослых мальчиков. В экономике Якунин как глава ОАО РЖД был последовательным либералом. И Чаплин на самом деле тоже весьма либеральная фигура. Я не сомневаюсь, что программа, с которой он выступит в ближайшее время, по содержанию не может быть консервативной. Несомненно, будет апелляция к нормам церковного права, которые сегодня постоянно нарушаются, но призывы к восстановлению канонического строя церковной жизни будут восприниматься как либеральная программа, хотя он и постарается привлечь под свои знамена часть «православных консерваторов».
— О. Всеволод не пропадет, наверное?
— Большой вопрос. Епископы и священники из команды патриарха Кирилла, которые в последние 5-6 лет стали настоятелями крупных московских храмов, знают, что вотчину им дает «церковный князь». Они настоятели не потому, что хорошие священники. Их главная работа в Патриархии, все они, прежде всего, церковные чиновники. Но как чиновниками им практически ничего не платят, и единственный шанс себя как-то обеспечить — стать настоятелем храма. Они так и кормились — от храма, а не от оклада.
Это механизм призван полностью блокировать недовольство: если сделал что-то не так в Патриархии, то тебя не только снимут с должности, но и лишат настоятельства. Поэтому, где окажется о. Всеволод в ближайшее время, сказать трудно. Я очень сомневаюсь, что патриарх оставит ему настоятельство в храме на Трех горах.
Ему остается только одно – активная общественная деятельность. И это очень интересно при условии, что он найдет источники финансирования.
— Теперь, если можно, «от частного к общему». Я очень хорошо помню, как в годы перестройки митрополита Кирилла называли «модернистом», лидером «левого крыла в православии». Вероятность его воцарения на патриаршем престоле оценивалась как очень небольшая, и высказывались опасения, что тогда «будет раскол». Немного странно слышать это сегодня, не так ли?
— «Модернизм», «левое крыло» — эти слова из политического лексикона в церковном контексте практически теряют свой смысл, превращаются в ярлык. Некоторое рациональное содержание остается, но доминирует что-то иррациональное – непонимание, страх и осуждение.
В 1980-е годы митрополит Кирилл активно размышлял о том, какой должна быть церковь в современном мире. И когда я впервые об этом услышал на Первом съезде Союза православных братств в октябре 1990 года, я почувствовал глубокую солидарность с ним. Он говорил, что возрождение церкви начинается с прихода, с развития приходской жизни. Мне трудно описать, как много эти слова значили для нас, молодых, только-только крестившихся студентов, еще не вышедших из Советского Союза.
В те годы по мере сил он пытался развивать эту программу. И в его Синодальном отделе по внешним церковным связям зарождались практически все прочие отделы. Было очевидно, что церковь не может не реформировать ту систему управления, которая сложилась в 1943 году после некоторого ослабления гонений со стороны коммунистического государства.
А почему «модернизм»? Православное сознание было законсервировано в советское время, сами православные находились в изоляции. Все, что развивалось, что не стояло на месте, казалось, несло такому православию угрозу. Прежде всего, это были экуменические контакты с христианами Запада, в которых активно участвовал Кирилл.
Но эта «угроза с Запада» была прежде всего связана с непониманием. Не все можно и нужно принимать, но для ответственного решения требовались серьезные богословские исследования, которые некому было проводить. Например, как мы понимаем крещение не само по себе, а в отношении к тому, как его понимают католики и протестанты разных деноминаций. Это требовало широчайшего кругозора, серьезного знакомства с богословием различных церквей. В советское время таких специалистов не было, изучить это никто не мог — а то, чего ты не знаешь, ты оцениваешь как угрозу.
Кирилл с этими проблемами работал, и, соответственно, воспринимался как проводник «опасных идей». Но он прекрасно использовал шанс познакомиться с христианством в разных странах мира. Он их посещал, практически со всеми христианскими лидерами был знаком лично. С таким багажом он подошел к патриаршеству.
На рубеже 1980-х и 1990-х был некоторый шанс, что раскол между «правыми» и «левыми», условными «консерваторами» и «либералами» будет преодолен, потому что перед Церковью открываются новые возможности, и нужно просто вместе работать: проповедовать, заниматься миссионерской деятельностью, образованием, социальной работой. Работа найдется всем. И на несколько лет возникло некоторое затишье в идеологических спорах внутри церкви.
— Эти надежды не оправдались, как мы видим?
— К сожалению, все это закончилось уже в 1994 году конференцией, на которой был осужден о. Георгий Кочетков и его община за «либеральные эксперименты». Церковные иерархи на этой конференции не появились. Это была в чистом виде общественная инициатива, но это была манифестация растущей силы «правых». Их голос становился все громче, они стали открыто и все более грубо осуждать всех, кого считали своими противниками.
Кстати, сам митрополит Кирилл попал под жесточайшую, уничижительную критику со стороны газеты «Русь православная», радиостанции «Радонеж» и «Русской линии». Об него ноги вытирали, это было совершенно неприлично. Теперь все они постоянно твердят: «Мы за патриарха, нас не трожь! Наши доносы сам патриарх читает с удовольствием».
Думаю, что вопреки здравому смыслу, патриарх Кирилл испугался «правых» и стал делать реверансы в их сторону. Ошибка здесь в том, что их сознание очень четко делит весь мир на «своих» и «чужих». Да, чужие могут делиться на тех, кого мы кусаем, и тех, кого не кусаем, но чужие никогда не станут своими. Все усилия патриарха Кирилла привели лишь к тому, что он перешел в статус чужих, которых не кусают, своим и он не стал. Да, «правые» ему присягают, но это лицемерие, политическая игра. Думаю, что на самом деле патриарх об этом знает.
Кстати, патриарх поручил именно отцу Всеволоду курировать «правых». Он с ними встречался, привлекал к работе, раздавал церковные награды. И то, как с о Всеволодом расшаркивались в последние годы, казалось бы, позволяет говорить об успехе его миссии. Однако после отставки «правые» тут же припомнили Чаплину весь его либерализм, и отказали в какой-либо поддержке.
История отношений патриарха Кирилла с правыми ждет отдельного разговора, и я бы даже сказал исследования. Думаю, здесь уже можно подводить итоги. И заседание Синода 24 декабря тоже можно назвать началом подведения итогов семи лет патриаршества.
— Каковы эти итоги?
— Когда митрополит Кирилл стал патриархом, возникла программа больших реформ. Которая в целом проведена. Но у всякого решения есть плюсы и минусы. Здесь, как мне кажется, они не посчитаны. Громадная и неповоротливая церковно-административная система, созданная за последние шесть лет, в условиях кризиса нежизнеспособна, с таким числом чиновников церковь в кризис не выживет, да и эффективность их работы нельзя назвать удовлетворительной.
Придется опять сокращаться. Синод решил назвать это оптимизацией, но по сути это признание того, что далеко не всё в реформах патриарха Кирилла оказалось удачным. Это первый итог.
Второй — недовольство старой командой. Уволен Чаплин — а поскольку это был один из самых близких к нему людей, при всей сложности их отношений, его увольнение нужно воспринимать как весьма болезненную реорганизацию.
Третий вывод: Синод начинает признавать, что с новыми епископскими хиротониями (назначениями) есть проблемы. Сотни епископов рукоположены за шесть лет. И вот Синод рассмотрел положение в Анадырской епархии, снял епископа и назначил нового. Впервые отправлен на покой епископ, рукоположенный самим патриархом Кириллом — хиротония мая 2011 года. Серьезные проблемы с этими молодыми епископами уже были, но до сих пор Синод предпочитал переводить их с епархии на епархию.
— А что за проблемы? Произведено «дробление» епархий, и число епископов сильно возросло?
— Да, епископов на территории России стало в два с лишним раза больше. Было примерно 70 епархий, сейчас около 200. Мотивация была такова: в епархии должно быть 100-150 приходов, чтобы епископ был ближе к духовенству и народу.
Но 100-150 приходов – это очень относительная история. Например, в Туве всего десять приходов. И численность русского населения такова, что больше уже не будет, возможности роста исчерпаны. Однако это субъект Федерации — туда поставили епископа. А у нас в Москве у благочинного по 20-30 храмов. Получается, что епископ в Туве — это меньше половины, а по финансовым доходам и 1% благочинного в Москве.
— Что за епископы приходят, и что они получают для себя вместе с приятным повышением по службе?
— По сути, карьера строится очень незамысловато. Молодые ребята приходят в церковь, получают худо-бедно семинарское образование, затем без серьезной учебы какое-то светское образование. Проводят время на приходе или в монастыре — то есть, в полном отрыве от современной жизни, и вдруг… счастье! Их ставят управлять епархией.
Почти все епископы, которые поставлены за эти шесть лет, не имеют необходимого опыта и навыков управления. Кто-то научится, а кто-то и нет. Епархия — это всегда юрлицо. Им нужно хорошо знать законодательство – и светское, и церковное, вести бухгалтерию, понимать нужды и потребности священников, а они, монашествующие, нужды и потребности женатого духовенства знают очень плохо.
Плюс им нужно создавать с нуля — в районах, порой безнадежно бедных — епархиальные управления: найти здание, секретаря, бухгалтера и т.п.
Берется область, митрополит сидит в сравнительно благополучном областном центре плюс оставляет себе районы побогаче, а область делится еще на две-три епархии. Одна епархия — несколько районов. Там образованных или просто приличных не всегда найдешь… Многие районы депрессивные, промышленности нет, единственные живые деньги — это деньги госслужащих и пенсии. Как развивать церковную жизнь?
Да, есть районы, где исторически православие укоренилось, и люди ходят в храм. А есть районы, где не ходят. Есть город, где на 30 тысяч жителей десять храмов, и все живут хорошо. И есть город, где на те же 30 тысяч один храм, и священник еле-еле выживает, нищенствует. Потому что нет традиции ходить в храм.
Плюс к тому, никто не хочет решать проблему бесправия приходского духовенства. Священник полностью зависит от своего епископа. Поскольку с ним не заключается трудовой договор, он даже не может апеллировать к Трудовому кодексу. Фактически это состояние рабства. Если епископ приличный — это рабство может быть в латентном состоянии. А если епископ негодяй, он давит и священников, и приходы. Прежде всего, выдавливая из них деньги.
— Обратимся к внешней политике. Война на Украине — это очень серьезный удар для церкви?
— Безусловно, это очень серьезное испытание. Поскольку Украинская православная церковь Московского Патриархата (УПЦ МП) в течение долгих лет, до второго Майдана, вела себя очень аккуратно в публичной сфере, она добилась очень хороших результатов. Ее стали называть просто Украинской православной церковью без добавления Московского Патриархата. Она действительно была и самой многочисленной, и самой авторитетной церковью на Украине. И то, что она канонически подчиняется патриарху, который находится в Москве, было не очень существенно.
Но после Крыма произошла переоценка роли церквей. Неканоническая УПЦ Киевского Патриархата воспринимается как национальная церковь, а УПЦ МП называют "московской церковью". "Не наша"...
Проблема самоидентификации для православных стоит очень остро. Даже в УПЦ МП есть немало приходов, которые перестали поминать Патриарха Московского на литургии. Поясню, что юрисдикция церкви определяется, в частности, поминовением имени предстоятеля церкви за литургией. На Украине поминался сначала Патриарх Московский, затем Блаженнейший Митрополит Киевский, а после местный епископ. Так вот, сейчас, не уходя из УПЦ МП, некоторая часть священников перестала поминать патриарха, и эту позицию активно поддерживают прихожане. Это мягкая форма противостояния внутри самой церкви.
О том, что проблема стоит очень остро, говорит один простой факт: год назад митрополит Киевский и всей Украины Онуфрий настаивал на поминовении священниками патриарха, но 28 декабря 2015 года неожиданно поменял свою позицию и признал за священниками право не поминать патриарха Кирилла.
Для церкви это один из признаков серьезной геополитической катастрофы. Встает очень серьезный вопрос: что будет с Украиной, в церковном смысле? Москва на ситуацию на Украине влиять не может никак.
Для патриарха важно сохранить существующий статус кво. Что бы он ни делал замечательного и выдающегося, но если при нем УПЦ МП отколется, патриарх Кирилл войдет в историю только с этим. Это как зубная боль, и непонятно, как ее лечить, пока колют обезболивающее.
По идее, есть два варианта: ждать, пока это все рванет, и УПЦ сама станет независимой. Или возглавить процесс и дать эту независимость. На второе решимости пока не хватает. У митрополита Киевского ясной линии нет, он пытается балансировать между интересами разных групп, и пока у него это получается.
— А как бы надо, на ваш взгляд, строить национальную политику в церкви?
— Опасно смешивать религиозную и национальную идентичность. Надо набраться мужества и последовательно говорить о том, что это разные вещи. Да, связь между ними существует, но отождествлять одну с другой нельзя. Церковь – это прежде всего сообщество тех, кто верит во Христа как Спасителя и совместно участвует в литургии. Все остальное: политика, гражданство, национальность, культура должно отступить на задний план.
В древности единство церкви подчеркивалось в названии. Говорили так: православная церковь в таких-то землях, в Антиохии, в Иерусалиме. Позднее география «перепрыгнула» в начало в виде прилагательного: Сербская церковь, Русская церковь и т. д. Таким образом, национальный компонент стал гораздо ярче. И как следствие это вызвало рост националистических настроений внутри церквей.
Тот, кто говорит: «Я член Русской церкви!», обычно активно говорит о патриотизме, и не столько культурном, сколько государственническом. Православные теперь в первую очередь патриоты России, а все остальное — во-вторых. Но Русская Православная Церковь сегодня носит наднациональный характер. Как только Россия начинает использовать православие как вариант национальной идентификации, не только на Украине, но и в Белоруссии, в Прибалтике, в Казахстане начинаются проблемы.
Одно время была попытка говорить о том, что Русская церковь находится на территории России. А то, что объединяет всех вместе — это Московский Патриархат. Это был красивый ход, но не сработало.
— А что в области идей? У нас сейчас в стране державно-патриотический подъем, а в церкви это, кажется, выражено еще сильнее?
— Главное, что произошло в идейной сфере за последние годы — то, что Россия как бы «разобралась со своей историей». И признала, что историей Советского Союза мы можем гордиться. Это великая история, мы ее наследники. И эта история великих побед для нас представляет великую ценность.
Какие выводы из этого следуют? Сегодня Церковь – без всякого давления извне — признала генеральных секретарей коммунистической партии как великих правителей советской эпохи. Какие бы злодеяния Сталин ни творил, его великие достижения нельзя принижать, под его водительством Россия одержала победу в войне. И это будто бы искупает его преступления.
В том, что Церковь говорит об этом открыто, я вижу серьезную духовную и богословскую проблему. Чествуя Сталина как «великого вождя», мы оскорбляем память не только святых, пострадавших в годы гонений, но и всех тех, кто стал жертвой сталинского режима. Церковь была Сталиным фактически уничтожена, и теперь она признает его заслуги перед нацией. Фантастически уязвимая позиция… Я бы сказал, духовно нездоровая. И вот уже очередной игумен Евстафий призывает к тому, что останки Ленина должны остаться в Мавзолее. Коммунисты в разных городах открывают бюсты Сталина, и церковь молчит.
— Но ведь принято считать, что церковь уничтожили Ленин и Троцкий, а Сталин ее как раз возродил, когда набрал достаточно власти, и появился повод в войну.
— Это не так. В 1920-е гг. Церковь существовала и легально, и нелегально, в катакомбах. Фактически она была уничтожена в 1930-е, и это, безусловно, на совести Сталина. Временное изменение курса после 1943 года — это тактическое решение коммунистов. Если кто-то в этом видит нечто большее, он обманывается.
«Расцвет советского» блокирует формирование современной православной культуры и новой православной идентичности. Если мы принимаем советское прошлое и гордимся им, то следует отказаться от наследия дореволюционной России, которую коммунисты всеми доступными способами уничтожали. Здесь или — или.
Не делая этого выбора, Россия попала в ситуацию «гибридной религиозности», то есть, мы возрождаем и православные традиции, и советские. Такой сплав приводит к формированию постсоветской гражданской религии, которая эксплуатирует православную традицию, но по сути православием не является.
Это новая версия «православия без Христа». Нам очень важны русские святые, величие России, важно быть патриотом. Особое значение приобретают, например, князь Владимир и Александр Невский, и как-то забывается Евангелие, становится не очень-то нужным и Сам Христос.
Достаточно широко известна модель американской гражданской религии. Она тоже служит формированию национальной идентичности с мощной мессианской составляющей, но принципиально отличается от постсоветской — в ней присутствует Бог. Да, без имени, как Абсолют, как Высший разум. В постсоветской гражданской религии Бога нет.
— Ну, а какова же судьба «либерального» крыла — вообще, как быть «православному европейцу» в сегодняшней России и ее Церкви?
— Конечно, «условно-либеральное крыло» никуда не делось. Впрочем, стоит избегать этого искусственного противопоставления «либералов» и «патриотов». Первых корректнее называть христианскими демократами, а вторых – последователями постсоветской гражданской религии. Христианские демократы — это те, кто не мыслят себя в отрыве от европейской христианской цивилизации. Многие были на Западе, знают, как живут православные в Греции, католики в Италии и Франции, как живут лютеране в Германии. Кризисные тенденции присутствуют и там, но христианство в Европе гораздо более укорененное и энергичное.
Православные, которые переживают свою причастность к мировой христианской культуре, особо не заметны. Для них исповедание веры – это прежде всего личный выбор, поступок. Они не чувствуют потребности в декларациях, публичных акциях, борьбе за традиционные ценности. Источник веры – Сам Христос, а не борьба за ценности.
И у целого ряда православных епархий в России есть долгие и добрые отношения с теми же католиками: православные священники спокойно ездят к ним в Европу, дружат с ними, идет обмен школьниками, кто-то гранты получает, у кого-то совместные социальные проекты. Это не афишируется только из опасения, что начнутся обвинения в «предательстве православия».
Есть те, кто хочет задираться и искать врагов, а есть те, кто хочет просто потрудиться для Церкви. Люди, которые верят во Христа — они тихие.
— Какие осторожные прогнозы можно сегодня сделать?
— Мы на пороге больших перемен. Рассыпалось в прах главное табу последних лет – запрет на прямую критику патриарха. И разрушено оно самым радикальным способом – не случайным человеком, а одним из ближайших его помощников. Много лет окружение патриарха кому приказывало, а кому тихо шептало на ухо: мол, всё можем простить, кроме одного – критики патриарха. Почти семь лет это работало. Не то, чтобы все боялись, но патриарх при избрании получил большой кредит доверия.
Запрет на критику нарушил протоиерей Всеволод Чаплин в первый день после своей отставки, но было бы наивно полагать, что это исключительно эмоциональная реакция на решение синода. Это верный признак того, что кредит доверия больше не может быть использован как универсальный фактор церковного управления. Ситуация в церкви дестабилизирована и уже в ближайшее время может стать неуправляемой. Впрочем, говорить об этом пока рано.
О сроках не скажу, но то, что церковная жизнь и церковь как таковая будут заметно меняться в ближайшие годы — это точно. В сторону простоты. Для пафоса, для надувания щек — для всей этой пены нужно финансовое обеспечение. А денег все меньше. Пена неизбежно осядет. А те, кто жил тихо и молился, останутся. Надеюсь, настоящие православные христиане будут заметнее.
Беседовал Леонид Смирнов
Подробнее:
