Солнце над островом выказывается из-за буроватой гряды Больших Балхан, всплывает лениво, сверкая жирным белужьим боком, прокладывая по зеленым волнам золотистую дорожку, освещая все окрест ярко-желтыми лучами. Всадники ехали по возвышенности Чохрак, откуда перед ними открывалась красочная панорама причудливых форм и очертаний озер, окруженных длинными песчаными косами.
Подъехав ближе, они увидели, что в одном вода розоватого цвета, в другом она пузырилась серебром, едва вскипая, словно подогреваемая на медленном огне. А возле аула Карагель озеро настолько глубокое, что выглядело черным, контрастируя с синим Хазаром.
Над дальними озерами стояли легкие облака – это газы, источаемые из глубин недр земли, которые развеиваются при легком дуновении ветра. Берега у иных коварны, они болотистые и топкие. Умные кони, завидев обманчивую гладь, пугливо прядали ушами, даже не приближались к ним. Видно, чуяли опасность: въедешь ненароком, засосет, не выберешься.
В северо-западной части острова встречались бившие из земли прозрачные ключи. Вода в них соленая, отдающая резким запахом сероводорода. У одного из них, прозванным Экбер-Ата, всадники издали увидели голых мужчин, купающихся в небольшом водоеме.
- Вода этого источника с испокон века считается целебной, священной, – заметил Йомуд-хан. – Она содержит много химических элементов. Что тебе Пятигорск с Железноводском… Я даже привозил сюда на лечение свою жену. Помогло… Говорят, эти озера и источники образовались в кратере древнейших вулканов…
И Недирбаю вспомнились уроки всеведущего учителя географии, казаха Ходжанова, посвящавшего своих учеников не только в строение Земли… Конечно, озера – это живой организм и розоватый цвет воды в иных от водящихся в ней пурпурных бактерий. Их мириады! Это же вариант дикой стихии, когда землетрясения и другие глубинные процессы формировали планету, над ней проносились ураганы, обрушивались смерчи, ее бомбардировали космические тела и раскаленная плазма, плавя и сокрушая все на своем пути, выплескивалась из земли… она походила на громаднейшие жерла гигантских пушек, изрыгающих пепел и пламя.
Миновали миллионы лет. Все успокоилось, отстоялось. На земле появился человек и вместо того, чтобы спокойно жить, плодить себе подобных, он пошел войной на соседа, своего собрата, чтобы отнять у него пищу, отвоевать пастбища, охотничьи угодья и рыбной ловли. И так из века в век, из тысячелетия в тысячелетие, война превратилась в промысел с целью захвата скота, рабов, сокровищ, земель. Человек убивал ближнего, проливал реки крови не только на суше, но и на море, будто мало ему было места под солнцем.
В тот момент в Недирбае зародилось такое ощущение, что человечество опосредованно возвращается к тому первозданному началу… Но тогда человек был диким, его действия оправданы первобытным состоянием. Казалось, что сейчас в XX веке ему, цивилизованному, не хватает? Ему, познавшему гуманные заветы и мудрости Библии и Корана? Отчего же тогда более половины планеты ввергнуто в братоубийственную войну?.. Что станет с Россией? С той же Персией и Хивой? Что станет с его маленьким народом, с Закаспием, с племенами и родами, расселившимся по всему побережью Хазара? И, наконец, со всеми малыми и большими народами Средней Азии?.. Всего Туркестана, Сибири…
И Недирбай поделился своими мыслями с Йомуд-ханом. Тот молча выслушал, не без любопытства взглянул на своего спутника, изумился его необычным рассуждениям и упрекнул себя за то, что сразу не оценил его, даже досадовал на своего старого друга Машрык-хана, приславшего к нему, родовитому хану, высшему офицеру царской службы, утвержденному в потомственном дворянстве, какого-то юнца, без роду и племени. Сына простого рыбака, голь перекатную… Но одумался: аксакал Машрык-хаджи, пожалуй, не столь безрассуден, чтобы держать при себе советчиком человека нестоящего.
- Быть может, мысли мои несколько примитивны или наивны, – смущенно заметил Недирбай, окончательно рассеивая осадок, оставшийся в душе Йомуд-хана. – Так, во всяком случае, мне думается.
- По-моему, вы совершенно правы, мой юный друг. Позвольте, мне вас так называть? – Йомуд-хан легко спрыгнул с коня, умело подтянул ослабевшую подпругу, также ловко, несмотря на свои пятьдесят лет, вскочил в седло. – Но вы явно покушаетесь на наш хлеб. Что тогда прикажете делать целому сонмищу военных? Всей российской армии? Офицерам, генералам, адмиралам, который едят народный хлеб, замешанный на его же крови?
Недирбай серьезно взглянул на собеседника, не веря своим ушам: на красивом дородном лице Йомуд-хана блуждала саркастическая улыбка. Однако чему сомневаться, если знаешь о судьбе хана Йомудского, всю жизнь осуждавшего антинародную политику царизма. Белый падишах постоянно стремился к завоеванию соседних стран и народов. В своих захватнических целях он, подогревая враждебные отношения между туркменами и шахской Персией, пытался грести жар чужими руками. С кнутом и пряником, обманом и ложью царские сатрапы, заверяя в дружбе и добрососедстве, вторгались на Челекен, на каспийские просторы, чтобы оттуда проложить дорогу в Персию и в другие соседние страны, добиваясь своей вожделенной цели – создания Российской сверхдержавы.
С первой четверти XIX века караваны русских кораблей тихой сапой вторглись во владения йомудов. Эмиссары русского царя, заручившись доверием местного правителя Кият-хана, вождя крупного туркменского племени йомудов, личности незаурядной и влиятельной, задабривали поначалу местных жителей дешевыми товарами, подарками. А для полного к себе уважения их сопровождал неисчислимый конвой с грозными пушками на бортах.
- Они почитали нас за дикарей, туземцев, – с горечью рассказывал Йомуд-хан, – как те испанские конкистадоры, одаривавшие аборигенов погремушками, зеркалами, блестящими игрушками, а затем расстреливали их из винчестеров, захватывали их земли… Царским интриганам удалось втравить Кият-хана даже в военную авантюру. По их просьбе вождь йомудов нападал на владения персов, помогал завладеть той или иной частью побережья, что, конечно, входило и в интересы самих йомудов…
Не единожды Кият-хан во главе тысячи всадников, отважных джигитов, на туркменских лодках с лошадьми переправлялся по морю, высаживался на персидском берегу, нападал на поселения соседей, освобождал русских людей, томившихся в персидском плену, или помогал русским военным инженерам и строителям основать военно-морскую базу на острове Ашир-ада, из-за которого шел извечный спор между йомудами и персами.
За «делами» следовали награды, медали, грамоты, словеса, возносившие йомудских старейшин до небес и вообще императорское правительство устанавливало торговые отношения, заключало даже невыгодные для себя сделки, чтобы расположить к себе простых степняков, рыбаков.
Прочно утвердившись в стратегически важных пунктах Каспийского побережья, особенно на острове Ашир-ада, Николай I перестал нуждаться в «дружбе» и помощи йомудов. Петровские времена, когда на Руси было «приволье» всяким эфиопам да немчуре, татарве и туземцам, давно миновали. Царь пытался забыть о блистательном по дерзости походе туркмен в северные провинции Персии во главе с Кият-ханом в годы второй русско-персидской войны, когда они, помимо богатой добычи и пленных, даже захватили табун шахских лошадей. В правительстве стали с опаской вспоминать об отчаянных рейдах Кият-хана в Персию: «А вдруг он к персам переметнется… Что ему, сорви-голове, стоит высадиться со своими головорезами в Астрахани или в Петровске?.. Дурной пример заразителен. Кият-хана надобно изолировать!.. Все его разбойное племя».
Так решили в Санкт-Петербурге и от имени императора последовало Кият-хану приглашение приехать в Россию, в качестве личного гостя царя. И его, окруженного почестями, удобствами, роскошью, под охраной «почетной стражи», доставили в Тифлис, откуда больше никуда не пускали.
Так в «золотой клетке» шли годы. Йомудские старейшины неоднократно просили освободить престарелого больного Кият-хана, но император с циничной откровенностью ответил: прислать вместо Кият-хана заложников и тогда старейшина йомудов получит свободу.
Заложником в Россию отправился старший сын вождя Ягшымухаммед-хан с несколькими приближенными. Однако царское правительство не сдержало своего слова: Кият-хан отпущен не был и Ягшымухаммеда со спутниками задержали. Но Ягшымухаммед-хан не покорился, бежал на родину, и в 1845 году он, мстя русским за вероломство, имел столкновение с военным кораблем, который пытался захватить, но был пленен и сопровожден в Воронеж, где томился в почетном заключении до самой смерти.
Туркменские старейшины вновь стали хлопотать об освобождении «почетных гостей» царя, но из Санкт-Петербурга последовало: «Пришлите заложников. Тогда освободим». Наивно веря императорскому слову, в далекую Россию подались десятки йомудов-заложников. Среди них сын Ягшымухаммеда – Сердар, еще один сын старого Кият-хана, отец Йомуд-хана Караш-хан, племянник Назар и другие.
 |
| На фото: Аннамухамед Караш-хан Йомудский, сын легендарного Кият-хана, полковник царской армии, отец Н.Н. Йомудского. |
Лишь в 1885 году с высочайшего позволения Александра III возвратился на родину Караш-хан, но через год скоропостижно скончался в Красноводске, по глубокому убеждению тамошних старейшин, будучи отравленным. Незадолго до смерти он писал служившему в России сыну Йомуд-хану (тот окончил два кадетских корпуса, а также Первое Павловское военное училище, позже юридический факультет Санкт-Петербургского университета): «Проси, чтобы тебя отпустили домой, к своим туркменам. Здесь страшная духовная нужда. Надо помочь народу…».
