И вот я – министр. Откровенно говоря, меня такое назначение не радовало, знал, что это – гроб моему творчеству, во всяком случае, не стимул литературной работе.
Но чувство долга и ответственности обязывали. Такой «подбор кадров» ничего полезного не приносит – это плод равнодушия и казёнщины тех, по чьей воле вершится кадровая политика, решаются человеческие судьбы. Насильно мил не будешь. Какой прок от работы, исполняемой против воли? Тем не менее, надо браться за дело – отступать было некуда.
Система министерства культуры со всеми его районными, областными и республиканскими организациями и учреждениями – крупная махина, с библиотеками и музеями, театрами и филармониями, клубами и коллективами художественной самодеятельности, учебными заведениями, памятниками старины, разбросанными по всей огромной территории республики. Но самое главное в этой громадине, конечно, люди, творческие коллективы, которые вдыхают ей жизнь.
Министр культуры, насколько я понимаю, должен быть универсалом, всесторонне развитой личностью, разбирающейся в экономике, финансах, строительстве, не говоря уж о литературе, в частности, драматургии, искусстве, будь то в музыкальном или изобразительном, словом, в культуре, этой сокровищнице знаний, выработанных трудом, накопленных наукой и духовной жизнью людей. Культура – душа народа, стремящаяся к совершенству, она настолько многолика, её влияние на человека не всегда различимо на первый взгляд. Когда на сцене, телеэкране мы смотрим ту или иную программу, будь то концерт или спектакль, – это конечный итог титанической работы, проделанной творческим коллективом. Восхищаясь мастерством и обаянием звёзд едва ли задумываемся, что они не вечны, кто придет им на смену завтра. Мы и для того, чтобы на небосклоне нашей национальной культуры рождались новые звёзды.
Как же чувствовал я себя в новой, в несколько необычной роли? Одно дело понимать, что предстоит делать, другое, как его осуществить. Когда, скажем, обсуждалась очередная пьеса – при министерстве функционировал художественный совет во главе с одним из моих заместителей – или спектакль, принимался праздничный концерт я, как говорится, был на коне. Здесь я мог выразить своё мнение, поспорить, принять или отвергнуть, что предлагает автор или режиссер. Но когда приходила очередь решать финансовые вопросы или строительства, для меня это было сущее наказание.
Конечно, очень важно, кто с тобой рядом, что это за люди, каков их профессиональный уровень, их деловые и человеческие достоинства. Приступая к работе в новом качестве, я считал, что следует поначалу присмотреться к кадрам, занятым в системе, прежде всего, в самом министерстве. Я не был сторонником разгонять старых сотрудников лишь потому, что они работали при прежнем министре, а такая практика, к сожалению, существовала всегда и от нее больше вреда, нежели пользы. Наоборот, я собирался опираться на них, думаю, что так оно и было, на их богатый опыт, знания, умение работать с людьми… Не помню автора, но кто-то из древних изрёк, что нет ничего драгоценнее умного человека, богатого знаниями, и нет ничего хуже спесивца, эгоиста, пекущегося лишь о собственном благе, и нет ничего прекраснее украшения стыда и совестливости. Совет мудреца – разумное мерило, с ним руководителю следует подходить к своим обязанностям, к своим коллегам, с которыми он вершит одно благородное дело. Еще Белинский сказал, что мерилом для художника должны быть идея, содержание, творческий разум.
Многих работников культуры, особенно, драматургов, артистов, музыкантов, композиторов, художников и других я знал еще до прихода в министерство, поддерживал с ними контакты, были среди них и друзья, личности, чьё творческое лицо мне было знакомо. Я был далёк от чиновников, приводивших в движение эту бюрократическую машину, порою создававшими «климат» в аппарате.
А каков он был этот «климат»? Его во многом определял министр и его ближайшие помощники, с коими я проработал что-то около четырёх лет и вынес определённые впечатления, которые могут быть порою и субъективными. Моей первой опорой и ближайшей помощницей стала Софья Довлетовна Курбанклычева, заместитель министра, курировавшая все творческие коллективы, профессионал, глубоко знавшая дело и людей. Выпускница ГИТИСа, прошедшая школу в аппарате комсомола и ЦК партии. Я во многом полагался на нее, доверял ей.
В памяти засели слова Айи Алтыевны Карлиевой, заведовавшей отделом культуры ЦК КПТ: «Софья Довлетовна была одна из тех, кто объективно, по-товарищески относилась к вам и к вашей деятельности, Ничего плохого, кроме хорошего о вас она не говорила…» Зато нашлись такие, что с предвзятостью встретили моё назначение, для коих мой приход в министерство не был запланирован, в министры они прочили «своего человека», давно рвавшегося на эту должность. И в аппарате министерства, насколько я смутно догадывался, сформировалась активно действующая группа, которая министром видела человека из своего окружения, драматурга, чьи пьесы ставились в театрах республики, а не пришельца, тем более «журналиста, вчерашнего корреспондента», не театрального деятеля и даже не музыканта.
Возможно, в этих суждениях был какой-то резон – так я считаю сегодня. Но тогда я думал несколько иначе, и мне хотелось искоренить пороки, въевшиеся в поры этой системы, с которыми, как мне казалось, смирились все, включая и руководство республики.
Червоточина глубоко проникла в организм аппарата министерства и «короед» в лице Владимира Степановича Мазаева, долгие годы занимавшего должность первого заместителя министра. В его обязанности входили – финансы и строительство, он курировал также мастерскими художественного фонда, его хозяйственными и финансовыми делами, в которых он, следует сказать, разбирался. Однако он был малообразованным, весьма ограниченным человеком, не прочитавший ни одной книги, будь то туркменского или любого советского автора, не просмотревший ни одного спектакля, так как не знал туркменского языка, хотя всю жизнь прожил в Туркмении.
В министерстве издавна, пожалуй, с тех пор как там появился Мазаев, укоренился порочный обычай – взимание «оброка натурой». Любой работник, направляющийся в командировку в Москву или в какой-то другой город России, перед отъездом был обязан непременно зайти к Мазаеву: получить заказ, что привезти ему из дефицитных в ту пору продуктов, будь то конфеты или кондитерские изделия и, конечно, копчёную колбасу. Товары доставлялись исправно и вручались Мазаеву как… подарок. И так с каждого отъезжающего. А командировку с разрешения Мазаева мог получить любой сотрудник системы, порою по личным делам, без всякой служебной необходимости, лишь бы по возвращению расплатился с «благодетелем». Нередко Мазаев действовал вкупе с другим вымогателем, своим дружком, начальником отдела кадров Халиковым, до определённого времени имевшего клановое влияние на преподавателей, руководство культурно-просветительного техникума и института культуры.
Не совсем чистоплотные отношения Мазаева были и с руководством художественного фонда, но как говорится, не пойман – не вор. Особенно это проявилось в 60-летие Мазаева. Администрация, партийная и профсоюзная организации подготовили юбилейное собрание с застольем, и, разумеется, со скромным подарком. Однако юбиляра мы днём с огнём не отыскали, хотя он знал о наших приготовлениях. Вернее, он всё время находился дома, но дверь квартиры держал взаперти и вход разрешался по предварительной договорённости, по телефону или письменно, чаще через супругу и исключительно сотрудникам мастерских художественного фонда и бюро ритуальных услуг, то есть тем, кто открывал двери… ногами, ибо руки были заняты подарками, чего не могли позволить себе сотрудники министерства, живущие на зарплате.
Под стать первому заместителю министра и был Халиков, начальник отдела кадров, за которым водились не только вымогательство, взяточничество, превышение своей власти и другие неблаговидные дела. Это был хищный, развратный тип, понаторевший на взятках с родителей абитуриентов, поступавших в учебные заведения нашего министерства, не брезговал он и мздой за выбитые у преподавателей оценки за «сданные» экзамены и зачёты нерадивыми студентами. Поговаривали, что Халиков даже принуждал к сожительству девушек, не сдавших вступительные экзамены или отчисленных из учебного заведения за неуспеваемость.
Конечно, предъявить такие тяжкие обвинения двум крупным фигурам министерства дело нелегкое, нужны веские доказательства. Но я был твёрдо убеждён, что дыма не бывает без огня. Как-то в приватной беседе мой предшественник, бывший министр Х. Дурдыев тоже подтвердил, что до него доходили сигналы о нечистоплотности названных руководителей. Осторожная беседа, как говорится, вокруг да около с Мазаевым, а затем и с Халиковым укрепили во мне веру, что слухи о них не совсем беспочвенны. Тем более, помимо анонимок, в адрес министерства, а также других республиканских органов поступали жалобы и письма потерпевших, от которых отмахивались, считая, их авторов «обиженными», чьи дети не смогли поступить в то или иное учебное заведение. Словом, никого это не тревожило. Руководство устраивало: тишь да гладь. Зачем выносить сор из дому?..
Вся эта история почему-то напомнила довоенный рассказ моей бабушки, дочери известного на Мангышлаке ишана. Она, как и многие её сверстницы, посещала аульный мекдеп, где молла преподавал им уроки арабской грамоты и, конечно, обучал их сурам Корана.
- Мы любили своего старенького моллу, - вспоминала она. – Он был добрый…Жена у него умерла, дети погибли не вернулись с путины…Жалея своего учителя, девочки украдкой приносили ему всякую еду. Я же носила ему горячие, только что с жару, боурсаки . Он всякий раз принимал мой подарок со слезами на глазах и тут же съедал, пока не остыли.
Вспомнив свою бабушку, я невольно сравнил тех девчушек – насколько они нравственнее любителей командировок на халяву и их корыстолюбивых благодетелей, легко поступающихся честью и совестью. Какая между ними дистанция – огромного размера!
Как-то на одной незапланированной встрече с Переудиным, вторым секретарем ЦК (перед Моллаевой старался серьезных проблем не ставить – бесполезно, она ничего не решала) он, формы ради, поинтересовался делами министерства и я, пользуясь случаем, коротко поведал о своих заботах, нерешённых проблемах, не забыв упомянуть о недостойном поведении уже названных мною товарищей. Реакция партийного босса на мою откровенность была более чем странная.
- Вы, насколько нам известно, всё еще чувствуете себя собкором, - без обиняков заявил он, - вы видите только плохое, отрицательное. Покритиковать хочется, сказать, что всё до вас в министерстве было скверно, неладно… Мы не близоруки, специалисты, с образованием и судим о том, что глубоко знаем. А не знаем, так нам подсказывает ЦК КПСС…(Переудин повторял зады секретаря ЦК по сельскому хозяйству П. С. Долгова, болезненно прореагировавшего на мою статью «Ключи от урожая», дескать, мы специалисты и проблемы села знаем лучше журналистов, «сами с усами»). Со мной солидарен и товарищ Гапуров. До нас доходят сигналы и они больше о вашем излишнем самомнении. Вы, говорят, недовольны своим назначением, и ведёте себя как Наполеон: пришёл, увидел, победил…
Переудин был не только тенденциозен, но и голословен – в доказательство не привёл ни одного факта, по сути, пересказывая Гапурова, который осуждал меня за то, что я, уйдя из «Правды», продолжаю выступать на её страницах. Действительно, я не прерывал связи с газетой до тех пор, пока мне не запретили официально . Переудин же оставил у меня впечатление человека недалёкого, с провинциальным мышлением (и такого удостоили чести работать в аппарате ЦК КПСС на ответственной должности). До встречи с ним я был о нём более высокого мнения. О таких, как он, мой коллега Василий Субботин – справедливо оценив «крестьянина, хозяина земли, хорошо знающего своё дело», – метко заметил: «полуинтеллигент, нахватавшийся кое-каких знаний, обо всём на свете судящий и рядящий, – нетерпим!».
Под впечатлением встречи с Переудиным я поделился со своим старым университетским приятелем Юрием Леонидовичем Киреевым, заведующим одного из отделов ЦК, чиновником со стажем, человеком несколько критического ума, наблюдательным.
- Дружище, запомни раз и навсегда – доверительным тоном сказал Юрий, – начальство не любит сложных, хотя и важных проблем, которые следовало бы решить безотлагательно. Для них – это головная боль. Оно предпочитает заниматься, ну, таким вопросом, который можно решить по телефону, по вертушке, в твоём же присутствии…Гора с плеч, ты доволен – вопрос решён без проволочки, а главное, больше чем ублаготворено оно, начальство. При этом самодоволен, рисуется, что сумел показать свою «деловитость», властность что-ли… Переудин мой отдел курирует, изучил его,… Вообще, старина, совет мой, не высовывайся, если хочешь на министерском посту удержаться.
Со временем я убедился, что в республике проблемы культуры мало кого волнует, даже тех, кто должен быть заинтересован в её развитии. Известно, что культура – это кладезь богатств, достижений человеческого общества во всех сферах жизни. Но разве возможно их множить, если к культуре подходить потребительски, подсчитывая, какая сумма заработана или затрачена на постановку спектакля или организацию концерта… У руководителей же республики на первом плане – хлопок. Иные даже до цинизма откровенны: «за невыполнение плана по хлопку с работы изгонят, могу даже партбилета лишиться, а за культуру лишь пожурят, самое худшее выговор схлопочу». Видно, подобное отношение к культуре послужило поводом для рождения некогда ходячего анекдота. Говорят, правительство Армении настаивало перед Союзным правительством о создании в республике Министерства морского флота. «Зачем оно вам? У вас же нет моря», – «В Туркмении вон культуры вовсе нет, а Министерство культуры есть», И грех, и смех, а смех-то сквозь слёзы.
…Идет концерт по случаю завершения проверки взаимопроверочных бригад хлопкоробов Узбекистана и Таджикистана, соревновавшихся с хлопкоробами Туркменистана. На сцене туркменские мастера искусств исполняют произведения таджикских композиторов.
- Почему вы первым дали таджикский номер? – не здороваясь, в директорскую ложу ворвался Ю. С. Мищенко, заведующий сельскохозяйственным отделом ЦК и, не дождавшись, моего ответа, отчитывал. – Неужели не понимаете, что узбеки хлопка дают в несколько раз больше таджиков. Надо было сперва узбекскую песню…Какая политическая близорукость? А если о таком пренебрежении станет известно самому Шарафу Рашидовичу? Вы что не знаете, что он в Политбюро ЦК состоит?!
Я посоветовал Мищенко заниматься своими делами, а с культурой мы, мол, сами разберемся. Он ушёл с недовольно-мстительным выражением на лице. Следом в ложу заглянул один из помощников первого секретаря Анатолий Петрович Сайдов, человек умный, доброжелательный, всегда уравновешенный. Многие разумные решения Гапуров принимал по его совету.
- Против лома нет приёма, - спокойно сказал он, - лишь себя поранишь. Начальство от своего не отступит. Но ты будь мудрее…
Пришлось вместе с режиссером пересмотреть программу концерта, перемежая узбекские и таджикские номера. Получился винегрет.
На следующий день мне всё же пришлось давать объяснение Моллаевой, почему я допустил такой «политический промах» и был неучтив с Мищенко, который должен был лишь передать мнение Гапурова и Долгова, присутствовавших на концерте. Как мне казалось, мы продуманно отнеслись к программе концерта. Номера таджикские были колоритнее, среди исполнителей были признанные звёзды – туркмены, проживающие в Таджикистане. Поэтому мы предоставили сцену первым таджикским мастерам искусства. Учли, что таджики – народ, как и туркмены, малый. А маленькие народы обидчивы.
