 |
| Презентация книги воспоминаний и творческий вечер писателя Рахима Эсенова в Москве. 3 декабря 2015 г. Дом-усадьба Пушкиных в Москве. Писателя приветствует выдающийся туркменский художник Владимир Артыков. |
МЕСТЬ
Рассказ о моей родословной следовало бы начать с деда Эсена и бабушки Аманбиби, которую еще звали и Амангуль, но о них я почти ничего не знаю. К сожалению, они ушли из жизни ещё до моего появления на свет. Даже фотокарточки их нет. Какая в ту пору фотография в глухом захолустье Мангышлака. Знаю лишь, дед был добрым человеком, несколько поэтической натурой, настолько сентиментальный, доверчивый и сострадательный, что мог простить обиду любому, даже кровному врагу. К тому же он был вспыльчив, но отходчив. Зла ни на кого не таил, мог простить даже врагу своему.
Так осуждающе о нём говорили мои сородичи, видевшие его. А бабушка даже говорила: «Какой ты мужик, если в тебе сладости больше, чем горечи?» А, по-моему, в нём жила доброта сильного, верующего человека, способного всё понять и всё простить, как говорил Лев Толстой.
В отличие от него, бабушка имела твёрдый, мужской характер и дед Эсен ходил перед ней по струнке. Рассказывали, о её распорядительности, сметливости, силе духа и чтобы подтвердить эти достоинства, ссылались на схожего с неё характером родного брата Авлака Гулгараева, секретаря хана, нередко умевшего навязать шефу свою волю. Потому дом Эсеновых держался на плечах бабушки до её последнего часа.
Ещё здравствовали дед Эсен и бабушка Аманбиби, когда в их юрту пришла беда. Галтаманы из разбойного племени, некогда убившие безвинного старейшину Ходжаназара, на сей раз, похитили дочь недавно умершего Ровшена пятнадцатилетнюю Джемал. Её увезли куда-то в степь – ищи-свищи ветра в поле…
На ноги поднялся весь аул. Рвала и метала бабушка Аманбиби. Не находил себе покоя и Юнус-ага, отчим и родной дядя, заменивший Джемал отца. Услышав о злосчастье, откуда-то появился Идрис-ага, редко подававший о себе весточку. Лишь внешне спокойно держался дед Эсен, хотя и его душа пылала гневом.
В поисках похищенной девушки прошёл год с лишним. Идрису удалось кое-что разузнать: девушку умыкнул Джумабек, старший сын атамана разбойного племени, а на промыслах рыбопромышленника Захария Дубского разыскал его родичей, участвовавших в похищении.
И вдруг Джемал объявилась сама. Простоволосая, в изодранном платье, со сбитыми в кровь ногами, с опухшими и потрескавшимися от жажды губами она, обессилевшая, едва добралась до порога родной юрты и свалилась без чувств. Её с трудом отходили, а, придя в себя, она поведала свою печальную историю.
Сын атамана, приезжавший к роднику, окружённому рощицей серебристых столетних тополей, давно заприметил и положил глаз на девушку-ходжинку из аула Сарыджа, ходившую за водой. Его частые появления у родника не вызывали ни у кого подозрения: за пресной ключевой водой наезжали со всей округи. Улучив удобный момент, он вместе с друзьями похитил Джемал и исчез, словно в воду канул.
Пленницу Джумабек не бил, не истязал, а сделал её своей наложницей и обходился с ней предупредительно. Но для свободолюбивой рыбачки тягостнее всего были неволя, насилие над её чувствами. К тому же её донимали ревностью четыре жены атаманского сыночка. Она задумывалась о побеге, но у неё родился ребёнок. Как побежишь с мальцом?.. Но он вскоре умер, и она решилась.
Первый её побег был непродуманным и потому неудачным. Её изловили в степи, вернули, жестоко избили, что она целую неделю приходила в себя. Однако мысль о бегстве постоянно сверлил её голову. И она попыталась во второй раз, заручившись помощью рабов-персов, братьев Джавада и Джафара, таких же невольников как сама.
Старший Джавад был нем, сам атаман галтаманов за какую-то провинность отрезал ему язык. Братья молча сносили обиды и издевательства, но глаза их горели огнём ненависти к своим истязателям. Они из сочувствия к Джемал решили ей помочь, показали дорогу на Сарыджа, предупредив, что через день-другой отправятся туда за водой сами.
Незаметно уйдя из кочевья и, проделав долгий путь, Джемал добралась до спасительных тугайных зарослей и терпеливо дожидалась каравана, сопровождаемого братьями-персами. Братья нашли её в беспамятстве, едва привели в чувство. На четвёртый день пути на изумрудном фоне Каспия засеребрились верхушки величественных тополей, захлёстнутых ковыльным половодьем, отчего казалось, что всё окрест было залито расплавленным серебром.
У Джемал при виде родных мест ёкнуло сердце: она никогда не подозревала, что здесь так необычно, волнующе красиво.
Братья, обычно добравшись до источника, целую ночь, без устали набирали в бурдюки и деревянные кадки родниковую воду, чтобы утром, под присмотром невесть откуда появившихся родичей атамана, отправиться в обратную дорогу.
В ту ночь персы палец о палец не ударили, просидев в компании Идриса и Юнуса, и о чём-то долго беседовали. Появившиеся перед рассветом Аблак Гулгараев и Джумагали Утегенов увели с собой братьев и приведённый ими караван. Персов доставили в аул Акчукур, в канцелярию волостного управителя Машрык-хана, который не замедлил их сопроводить в уездный Красноводск, чтобы отправить оттуда на родину. Ведь с приходом русских торговля людьми и рабство в Туркменистане были объявлены вне закона.
В разбойном кочевье волновались: прошли все сроки возвращения каравана. Куда рабы могли запропаститься? Бежали? Одна потеря. Другая, двенадцать верблюдов с имуществом да со снаряжением, состояние тоже немалое. Обратиться к волостному не решались: тот наверняка не забыл об убийстве своего отца, не простил ограбления родного аула.
Строя догадки, что рабы могли сбежать, а часть верблюдов бросить на произвол судьбы, предводитель галтаманов разослал своих людей по окрестным к роднику аулам, надеясь всё же напасть хоть на какой-нибудь след.
На это рассчитывали Идрис и Юнус: в поисках пропажи разбойники потеряют всякую осторожность. О последствиях братья не задумывались, надеясь, что аул вот-вот покинет Мангышлак – ведь сам царь пообещал! А если даже им удастся сквитаться с ненавистным сыном атамана, достойным своего кровожадного отца, и поднимется шум, то пока раскроется, чьих рук это дело, они будут отсюда далеко.
Идрис-ага, его почти никто не знал на полуострове, тайно встретился с Джумабеком на промысле Сарыджа и посулил тому «помочь» в розыске и людей и скотины. Для вящей убедительности Идрис-ага намекнул, что у него нелады с законом и потому, скрываясь от властей, собрался бежать в Иран, а для этого ему нужен проводник, которым он избрал одного из братьев персов, а именно Джафара. Если сын атамана согласится с предложением Идриса, то он поможет вернуть верблюдов и второго раба Джавада.
Джумабек согласился, хотя и заметил:
- Я могу дать тебе более надёжных спутников. Они проводят тебя до самого места…
- Нет, не выйдет, – ухмыльнулся Идрис-ага. – Знаю, ты дашь своих сородичей-головорезов.
Они по дороге отрежут мне голову или выбросят в море на съеденье тюленям. А с персом я, иншалла, доберусь до Ирана. Он будет благодарен мне как спасителю и на чужбине никому в обиду не даст. Говорят, ваши рабы сыновья очень богатых родителей.
Выдумка Идриса была убедительной, и Джумабек согласно кивнул: ему было важно вернуть верблюдов и рабов, а сдержит ли свое слово галтаман, одному шайтану ведомо. Тем более он со дня на день ждал из Ирана посланца с выкупом за плененных персов.
Прощаясь, Идрис-ага сказал:
- Жди два дня. Я дам знать. Если эти два дня от меня не будет вестей, то на третий день перед вечерней молитвой приезжай к роднику. Один. Вздумаешь захватить с собой кого, тогда прощай. Не увидишь ни меня, ни своего добра, как ушей своих.
Идрис-ага, понятно, не давал о себе знать все два прошедших дня. На третий день, в часы между полуденной и вечерней молитв Джумабек, вооружившись револьвером, повесив через плечо кривую саблю, нацепив под халатом широкий нож, вскочил на аргамака.
Вот и серебристые тополя. Конь резво нырнул под сень высоких платанов. Всадник не заметил, как с одного дерева ловко спрыгнул мальчишка, шмыгнул в кусты. То был десятилетний Махтум, мой будущий отец.
- Едет! – выдохнул он, едва завидев Идриса-ага, припавшего ухом к земле.
- Молодец! Я тоже слышу, – Идрис проворно вскочил на ноги, смахивая с лица комочки глины. – Один… кажись?..
Мальчишка от волнения на мгновение потерял дар речи, вероятно, догадываясь, зачем братья караулят Джумабека.
- Один? – строго переспросил Идрис-ага, поправив на поясе длинный туркменский нож, которым закалывают верблюдов. – Ты что язык проглотил?
- Да, да, один и скачет как сумасшедший…
- А ты, Юнус, чего мандражишь?! – Идрис исподлобья взглянул на брата.
- Не телёнка же собираемся прикончить…
- Возьми себя в руки, – Идрис-ага посуровел лицом. – Или уходи с моих глаз долой – сам справлюсь, – с этими словами он нащупал под халатом тесак, привезённый из Астрахани.
Джумабек придержал коня у разросшегося тальника, спешился, набросил уздечку на какой-то корявый сук. Лошадь всхрапнула, запрядала ушами, покосившись на кусты, вероятно, чувствуя присутствие поблизости людей. Человек, насторожившись, огляделся по сторонам и, достав из кобуры револьвер, переложил его в правый карман халата.
Отыскав глазами истоки родника, скрывавшегося в густых зарослях камыша и тамариска, Джумабек долго прислушивался к шорохам ветра, дальнему рокоту моря, затем, подобрав полы халата, лёг на землю и приник губами к ключу. Было слышно как в горле пьющего булькала вода.
Юнус толкнул под бок замершего на корточках Идриса с тесаком: «Давай, самый раз!» Но тот почему-то покачал головой, даже не шелохнулся. Юнус с презрительной ухмылкой отвернулся от брата: «Меня стыдил, а сам от страха застыл как заколдованный!»
Джумабек, поднявшись с земли, вытер губы рукавом, отряхнулся и сел на сухую корягу, вслушиваясь в шелест тугайных камышей, в посвист моряны, задувшей с Каспия. Он сидел спиной к своим противникам, но по его напряжённо вытянутой шее было видно, что Джумабек чувствовал на себе чей-то взгляд. Он вздрогнул, когда позади его раздался треск сучьев – откуда-то вынырнул Махтум, озабоченно поглядывавший по сторонам, словно что-то искал, и хотел пробежать мимо Джумабека.
- Ты что тут делаешь? – остановил тот мальчонку.
- Корову хана ищу, – не моргнув, соврал Махтум, не забыв поздороваться.
- Никого не видел тут?
- Видел. Бугай такой всё сидел на вашем месте.
- Как его зовут?
- А я знаю?.. Он нездешний.
Мальчонка собрался уходить. Джумабек, поднявшись с коряги, попытался остановить его, чтобы продолжить разговор, и произвольно вытащил руку из кармана. В тот миг Идрис коршуном налетел на Джумабека и нанёс ему тесаком удар по голове, а Юнус успел ткнуть ножом в шею падающей жертвы.
Лошадь, испуганно заржав, шарахнулась в сторону и, сорвавшись с привязи, лихо припустилась, ёкая селезёнкой.
Братья, тоже напуганные содеянным, убежали с места преступления и остановились только у моря. Первым опомнился Юнус-ага, сокрушавшийся, что упустили доброго коня.
- Зачем он тебе? – рассердился Идрис-ага.
- Ты бы на нём из Мангышлака уехал.
- Я и так уеду. А конь – это улика. Запомните, в случае, если что-то пронюхают, то вы ничего не знаете. Я на себя всё возьму.
- Ты чего, Идрис, – въедливо дотошный Юнус не мог успокоиться, – растерялся что ли, когда он воду пил? Тогда сподручней…
- Пьющего воду даже змея не жалит, – Идрис осуждающе взглянул на брата. – Думаешь, я коварнее змеи?
- Голову снимаешь, а по волосам плачешь? – ехидно усмехнулся Юнус и тут же, посерьёзнев, взглянул на Махтума. – Слетай, братишка, взгляни на супостата, не ожил случаем?
Мальчишка стремглав нырнул в кусты, хотя Идрис-ага пытался остановить его, но не успел. У родника Махтум замедлил шаг, робко приблизился к распростёршемуся на земле Джумабеку, плававшему в луже крови. Мальчика стошнило, но ему показалось, что тот дышит, и волна жалости захлестнуло ребячье сердце и он, испугавшись, попятился назад и угодил в старую лисью нору, прикрытую кустами ежевики. Едва выбравшись из плена острых шипов, разодравших его тело до крови, он прибежал к братьям и, потрясённый увиденным, долго молчал…
Мальчик, казалось, потерял дар речи, больше всего он опасался, что взрослые пойдут добивать раненого и, видно, потому сказал неправду: «Он, кажись,мёртв, весь в крови…»
Юнус-ага, чтобы удостовериться в точности слов братишки, сам собрался сходить к роднику, но тут неожиданно послышался звон колокольца, возвещавшего, что к рощице со стороны Астрахани приближается караван.
Джумабек не умер, но и нормальным человеком не стал. Долго болел, не приходя в себя, а встав на ноги, ходил скособочившись, голова не держалась, как у малолетнего ребёнка, лишился дара речи и с памятью были провалы. Родичи, не нашедшие ни верблюдов, ни рабов, грешили на братьев-персов, подозревая, что именно они могли свести счёты со своим похитителем.
Идрис-ага вскоре куда-то уехал, не то на Кавказ, не то в Астрахань. Юнус-ага жил под страхом, опасаясь, что тайное может стать явным, с нетерпением ждал, когда сородичи покинут Мангышлак. Но отъезд затягивался – началась Первая мировая война. За ней – революция, а после и гражданская война.
Юнус-ага успокоился лишь с переездом в Джебел. Но здесь семью ждали новые испытания. Перед самым отъездом из Мангышлака скончался дед Эсен, а красавицу Джемал, так и не познавшую счастье семейной жизни, в Джебеле подкосила чёрная оспа. Вскоре после неё ушла в мир иной и бабушка Аманбиби.
Отцу моему в ту пору шёл семнадцатый год.
