Продолжение
КРЕСТ
Металлом заскрежетала открываемая дверь. Что – то глухо стукнуло снаружи, а потом в проёме появились два контролёра. Они волокли под руки мужчину. Тот был в очень плохом состоянии.
Принимайте нового постояльца, - громко известил обитателей камеры контролёр постарше, которого зеки за фиолетовый болезненный цвет лица прозвали Баклажан. Глядя на него, любой взялся бы с уверенностью утверждать, что это из самых страстных любителей выпить. Но странность заключалось в том, что Баклажан был заядлым трезвенником и вознаграждение за свои услуги предпочитал брать исключительно в денежном выражении, а не бутылкой водки.
Его молодой напарник лейтенант Пряхин, напротив, обладал фотогеничной внешностью – такие мужественные правильные черты лица можно встретить разве что на рекламных щитах, пропагандирующих здоровый образ жизни. Наверняка парень мечтал о карьере юриста, но судьба распорядилась иначе, так что вместо судейской или прокурорской мантии он вынужден теперь носить форму вертухая и служить в этой забытой Богом Тедженской дыре.
Его бы в больницу, а не в камеру, начальник? - подал голос из глубины хаты Миша. – Оттуда и тащим, - почти задорно отозвался молодой лейтенант.
Жильцы хаты, не вставая с мест, с интересом всматривались в лицо новичка. Даже в не подвижном теле угадывалась порода, и какая – то скрытая сила. Миша это сразу заметил, но виду не подал и цедил сквозь зубы:
 |
| Один из авторитетов блатного мира Туркменистана Гафаров Сергей Алиевич. "Сергей Безмеинский" (1956-2002), в данной книге - "Серый" - заключенный авторитет крытой Красноводской тюрьмы |
- Вы к нам случаем, не «чёрта» притащили? Сами знаете, у нас место только у дверей свободно, - зло, хмыкнув, он взглядом указал на шконку, где располагался «чёрт» по кличке Яшка.
Чертяка и вправду был неопрятен – из длинного носа, частенько вытекали сопли, которые он вытирал рукавом. В камере с ним не общались, презирали – чёрт, одним словом! Даже в угол, где он проводил свои часы, зеки бросали, как правило, недружелюбные взгляды.
Непутёво его с чушпаном сажать, - обратился к Мише старший из контролёров. По роже видно, что он из коренных. Мы точно не знаем, конечно. А это проверить можно, начальник? Высказался Керим. Положите его на пол, если до шконки доползёт, значит из крепких.
Керим был прав, ни один из уважающих себя зеков не смел, опуститься на пол. Коренной же обитатель тюрьмы любит чистоту и всегда умудряется выглядеть среди многочисленных обитателей тюрьмы, как топ - модель в городской толпе.
Контролёры, выслушав базар зеков, наконец, заволокли новичка на середину камеры, и не особенно церемонясь, положили его на пол. Голова его стукнулась о цемент. Живой? – усомнился молодой.
А что с ним будет? – деловито отозвался Баклажан, который не любил зеков. Мы ведь его почти любовно положили.
Вертухаи, коротко рассмеялись и затопали прочь из камеры. Тяжело звякнула дверь. И хата мгновенно превратилась в тесный не уютный склеп. Взгляды сокамерников были обращены на лежащего. Лежащий, глухо застонал. Баклажан повернул ключ на два оборота.
– Может, мы зря так? – усомнился, молодой. – А тебе – то что, Пряхин? Детей с ним крестить, что ли?
- Всё-таки вроде приличный, нехорошо, на шконку бы его определить. Приличный же мужик вроде?
- Вроде, вроде, - а, ты начальника приказ не слышал?
Не наша это забота, - веско возразил Баклажан. Наше дело зеков стеречь, чтобы никто из них из тюрьмы не убёг. А там, в камерах, они пускай между собой сами разбираются. Ты думаешь, этот случайно попал в эту камеру?
- А разве нет?
- Эх ты чудак. Да за нас давно уже решил начальник, - ткнул Баклажан пальцем вверх. Ладно, забудь об этом, у нас с тобой имеется куча других дел.
И Баклажан, тряся огромной связкой ключей, затопал в кабинет начальника докладывать о выполнении приказа.
Смотри, смотри, пополз! По-пластунски чешет, чертяка! – радовался Миша. Ну, шевели, шевели копытами! Ползи, жучара!
Но незнакомец, с минуту отдышавшись, приподнялся: сначала он опёрся на ладони, потом встал на четвереньки и, медленно разогнувшись, встал в полный рост.
- Смотри-ка братва, а он мужик из крепких.
- Да просто этот чертяка жить хочет, - зашумели из дальнего угла.
- Да какой он чертяка?
- Чертяка, точно чертяка. Вон для него унитаз родней, чем матушка.
- Не, братва, он из крутых. Смотри, смотри, как чешет, ну будто на конских бегах.
- Где я? – негромко произнёс незнакомец голосом, скорее похожим на стон из свежеприсыпанной могилы.
- На курорте, мать твою! – расхохотался Керим.
Его остроту оценили, и камеру тряхнуло от громкого смеха. Незнакомец сделал неверный шаг. Руки у него были расставлены в стороны – чем не слепец, потерявший повадыря.
- А может, его пинком подогнать? – поинтересовался Керим.
- Это ты брось! – строго предупредил Миша.
Незнакомец прошёл метр, потом другой, опёрся рукой о шконку и опустился на свободное место.
- Братва, наколка - то у нашего постояльца авторитетная: крест с ангелами и звёзды на плечах. – воскликнул, Плиев!
- Брось лепить! – отозвался Керим. Откуда у такого фраера наколка с крестами и звёздами на плечах может взяться?
- А ты глянь?
Керим неохотно сполз со шконки, воткнул босые ноги в тапочки и лениво зашлёпал к незнакомцу. Его взгляд натолкнулся на тёмно-синюю наколку законного вора, огромный крест, по обе стороны от которого парили в лёгких хитонах два ангела.
А ты, что скажешь, - смотрящий? – спросил Керим. Теперь в его глазах не было прежней решимости, он притух. За свой зековский век он сталкивался со многими перерождениями. Случалось и такое, когда дохляк оказывался в таком авторитете, о каком не может мечтать даже дурень с мускулатурой амбала. Видел он убийц с глазами ангелов и совестливых мужиков в обличье драконов.
Если наколка сделана не по делу, то отвечать наглецу придется крепко, по полной программе, ну а если новичок и в самом деле вор, то за такой базар он может языки насмешникам вбить в шконку сотыми гвоздями.
 |
| Красноводская крытая тюрьма. Разрушена после смерти Туркменбаши |
Керим ещё раз посмотрел на наколку. Он знал толк в наколках, долго изучал, - такие рисуночки выкалывали лет пятнадцать назад. Это сейчас любой первоходка расписывает себе грудь и спину такими соборами, каким позавидовала бы даже столица златоглавая.
По множеству мелких деталей, заметных только искушённому глазу, Керим мог судить, что наколку сделали, когда её обладателю едва исполнилось тридцать. Если он действительно законный, то в те времена коронами просто так не разбрасывались и, значит, заслуги у него перед воровским миром немалые.
Склад лица был у него вытянутый, русской национальности. И при худобе очень высок, даже выше меня, рост был примерно 2 метра. Мы спросили его, - что с ним? - Он молчал, лишь постепенно на его изможденном лице появилось улыбка - такую улыбку, я не видел никогда!
Так после трёх недель карцера у нас появился Соколов Сергей Николаевич по кличке «Крест». Он попросил:
- Дайте сигарету? - Мерген, дал ему прикуренную сигарету, он глубоко затянулся и сказал, - они ничего не добились! Мерген спросил:
- Кто они?
- Оперуполномоченные, из управления по организованной преступности. Продолжил.
- Слушайте терпильники, вы мне вопросы не задавайте это моё дело, по тюремным правилам это не принято, но ничего молодёжь, я вас научу что можно, а что нельзя делать? А пока я отдохну и прошу вас не шуметь, после чего он закрыл глаза, подложил, руки под голову. Проспав минут сорок, он встал и представился, - Соколов Сергей Николаевич по кличке «Крест», задержан по заданию МВД России, за принадлежность к некой московской структуре. Посмотрев на сокамерников, сказал:
- Сейчас я постараюсь узнать, кто здесь смотрящий? Оглядываясь его взгляд, остановился на Мише, встав, пересел на шконку к Мише.
И они стали тихо разговаривать, затем поднял голову и глядя на меня, попросил:
- Сделай мне крепкий чай?
Миша, обратившись ко мне, сказал:
- Саша возьми пачку хорошего чая и завари покрепче? Я взял заварку и заварил в кружке чай и подал Кресту. Он поблагодарил и сказал:
- Ты наверно самый молодой в камере? - Я ответил, - да.
- Ты не тушуйся? - Просят не старого, а бывалого и улыбнулся.
Ты такой же, как и мой сын, такого же роста и такого же возраста, мы с тобой ещё подружимся. Я сел на шконку к Кериму и стали тихо с ним разговаривать, о Кресте.
Если действительно наружные формы и выражение лица служат вывескою душевных качеств, то конечно, лицо этого человека было исключением из общего правила. Приятная наружность, простодушие весёлая улыбка и в то же время пара серых глаз, которые по временам сверкали из - под густых бровей, как сверкают глаза тигра, когда он крадётся к своей добыче. Всё это вместе составляло такую чудную смесь добра и зла. Что самый красноречивый Тимур, который с таким разнообразием описал тысячи человеческих физиономий, задумался бы, взглянув на лицо Креста.
Казалось, он смотрел с большим участием на лежащих заключенных в камере, но лишь только замечал, что ни на кого, не обращает внимание.
В то же время его беспокойный и быстрый взор облетал всю камеру и вспыхивал, как порох и начинал свои разговоры и говорил, - что приуныли бродяги? Шутя, сказал:
- Любили медок, полюбите и холодок!
Какой холодок, - спросил Керим. Мы бы рады были, а здесь душегубка, никакой вентиляции. - Смотри, чего захотел? Это не дом отдыха, это тюрьма и создана, чтобы таких, как мы, мучить, перевоспитывать!
Крест сказал, - в России беда для зеков холод, а здесь жара, думал у вас косточки погреть, а греться пришлось на нарах. Что там, в Москве случилось, не могу понять? - Добавил он.
Пришлось терпильники по многим зонам покачивать, а что у вас в Азии побывать придется, не предполагал, как говорится, век живи, век учись.
Но ничего, у вас долго не пробуду, обратно в Москву полечу бесплатно. - Как это бесплатно? - спросил Баллы.
- А так за счёт ментов приедет конвой и повезёт на самолёте. И сразу отпустят, ведь на меня у них ничего нет.
Послышался шум, открылась кормушка, позвали Мишу и что-то передали.
Миша сел на шконку и стал читать маляву. Затем позвал Креста, и они стали, обсуждать, написанное. Миша показал Кресту на меня и Керима. Керим обратился к Мише:
- Что–нибудь, случилось? Миша ответил:
- А ты не переживай, - его объявили сукой!
Затем объявил, что на особом произошло убийство и кенты разобрались, один перерезал горло другому. Тюремный ангел прибрал к себе ещё одну грешную душу.
В зоне ЧП и теперь режим ужесточится: ни передач, ни свиданий, шнырей приструнят, коридорные начнут борзеть.
Отсюда вывод, - всем притихнуть, не давайте повода для пресовки?
Крест добавил, - после убийства всегда уходят в побег. Главное ЧП на зоне не убийство, а побег. После побега из зоны заключённых, зверела охрана, в самой зоне надолго устанавливается свирепый, жесткий режим. Все зеки лишались права переписки, отменялись свидания, не выдавались посылки. Не обходилось и без штрафного изолятора, куда на месяц - другой заталкивали оперативники на хлеб и воду всех подозрительных, кто мог способствовать, помогать беглецам, кто знал и не предупредил вовремя о предстоящем побеге ни охрану, ни оперчасть.
Вот тогда действительно начинается переполох. Построение, переклички, люди ночью стоят часами в строю, пока не найдут.
А при мне находили всегда. Керим сказал, - но ведь поласатики (особо - опасные рецидисты) отдельно от нас. Миша ответил, - как отдельно, мы на одной территории.
- Корпус, где мы сейчас сидим, и остальные корпуса СИЗО были раньше, БУРАМИ, (бараками усиленного режима). Объясняю для таких, как ты Керим. Здесь сидели особо опасные рецидивисты, у них зона камерного типа, мы сейчас сидим вместо них.
Полгода назад СИЗО находилось в Ашхабаде, его снесли, а на его месте строят проспект, Гурбансолтан эдже, в честь матери Президента. А СИЗО перевели сюда в Теджен за двести километров, чтобы твои родственники Керим, - реже ездили.
 |
| Входные ворота Красноводской тюрьмы, впрочем такие же в точности были у Ашхабадской |
В этих бараках находилось триста пятьдесят полосатиков, а сейчас таких, как мы, две тысячи.
У нас в камере десять человек. А в два семь, Саша сколько? Я ответил, - человек двадцать.
-А шконок сколько?
- Семь двухъярусных.
Видишь, - всё переполнено? В Ашхабаде, в СИЗО содержалось, 750 человек и никто не спал на полу, а здесь половину спит на полу.
Какую экономию создали архитекторы долбанные, две тысячи родственников ездят к нам на свидание: следователи, прокуроры, адвокаты, - а этапы? Нас ведь возят на следствие, на суд по одному, прибавь автозаки, бензин. Этих архитекторов надо к нам сюда, тогда они будут думать демократы ё…..е.
- Миша? - снова обратился к нему Керим. А куда дели триста пятьдесят полосатиков?
- Как куда? В Красноводскую крытую тюрьму. Крест сказал:
- Но это же беспредел? Их можно только по решению суда туда отправить. Ментам не нужно решение суда. Захотели и отправили. И никто не жаловался?
- Жаловались родственники. Я знаю одного такого, новый туркмен, богатый его брат там сидит, но ему на пять заявлений никто ни ответил.
После рассказа и поступившей малявы у всех настроение упало, притихли, разговаривали тихо.
- А у вас как там, в России? - обратился Керим к Кресту. Так же все изоляторы и зоны переполнены?
- Всё также и как может быть иначе, это ведь советская тюремная система и сломать её ни кому не по силам.
Демократов очень хорошо устраивает прежняя система, где держать неугодных и таких как мы, это очень хорошая дубинка.
Задав ещё несколько вопросов, все притихли и стали дремать, закрыв глаза, вспомнил дом и тот день, когда меня задержали.
На седмицу за мной и пришли
27 мая, эту дату я буду помнить всю жизнь, эта дата, эта цифра будет мне вспоминаться всегда и везде, где бы я ни находился.
В доброе и тяжелое время. Число 27 стало для меня символом, путеводной звездой, переломом всей жизни, оно сломало всё! За всё надо платить высочайшими страданиями.
Утро! - 9 часов, меня разбудили и я, услышал, что в гостиной комнате отец с кем-то разговаривает.
Позвали меня, ото сна я не отошел Зашел в комнату сел на диван и увидел, жирного, толстого неприятного мужчину. Он задал вопрос:
- Где я был вчера и когда пришел домой? Я спокойно ответил, - был в 9 микрорайоне и домой вернулся в 22 часа. Отец подтвердил мои слова.
Отец стал нервничать и спрашивать, что произошло? Ты был с Колей? Я утвердительно ответил. Обратившись к отцу. Я спросил, - кто они? Он ответил, - показывая рукой на толстого.
Это капитан милиции Бахитов Сергей Фёдорович из уголовного розыска г. Ашхабада, а это Бердыев из той же конторы республики.
Как ни странно, я был спокоен, так как за собой ничего не чувствовал. Тогда Бахитов, сказал:
- Ты Александр пойдешь с нами и покажешь, где живет Коля, и вернешься домой.
Отец стал собираться со мной, ему вежливо ответили:
- Вы не беспокойтесь, как только он покажет, где живет Коля, то сразу же отпустим домой. Тогда отец, сказал:
- Но, он же живет, от нашего дома в двухстах метрах!
Бахитов ответил настойчиво, - пусть покажет Александр. Эти слова меня сразу насторожили. Я понял, что-то произошло, но что? Посадили в милицейский Уазик и быстро поехали.
Солнце светило ласково, приятно. Такое было последнее, свободное утро судного дня, прощание с молодостью, мечтами, родителями, любимым котом Петрухой, садиком. Особенно большой розой, которая облепила всю входную дверь и уже расцвела.
Не знал я тогда, что эта картина, часто будет вспоминаться, сниться и что это будет, как наваждение меня преследовать, все время моей тюремной жизни.
Подьезжая к зданию полиции Азатлыкского этрапа. Бахитов обратившись ко мне, сказал:
- Что, сучёнок, доигрался! Я ответил:
- В никакие игры не играл и не сучёнок я, - а человек!
Он обратился к Бердыеву, смотри, - это человек, и засмеялся. Машина остановилась, Бахитов грубо обратившись ко мне:
- Давай выползай паук? Дал команду, - руки назад! Когда меня туда вели, я не думал, что вольным человеком, я больше оттуда не выйду.
Я обернулся и презрительно посмотрел на него. Он ответил:
- Что выпучил свои глазёнки?
Ничего не ответил, вышел из машины, в душе у меня всё кипело. Такого хамства, презрительного отношения, я ещё не встречал. Когда меня ввели в кабинет, там было, три опера, потом зашли ещё пару оперов, все были в гражданской одежде.
Начали они с простых вопросов, спрашивал только Атамурадов, где мы собирались ограбить коммерческий ларёк? Я ответил:
- Ничего не собирался грабить!
Он не поверил, что я ничего не знаю, и выразил все это в нецензурных выражениях. Потом все остальные опера, вероятно, подумали, что я похож на боксёрскую грушу и стали отрабатывать на мне технику нанесения ударов. Это продолжалось примерно минут пять.
После того, как они устали бить, Атамурадов начал повторять заданные ранее вопросы. Он задавал, вопросы спокойным дружелюбным тоном и могло, показаться, что он беседует со своим приятелем о том, где лучше провести отпуск. Получив ранее сказанные ответы, группа «начинающих» боксёров опять решила, что я похож на грушу. Особенно усердствовал Бахитов.
И так продолжалось раз пять. Зазвонил телефон и Бахитов повел меня на второй этаж к начальнику полиции. Это я прочитал табличку, на двери, написанную на туркменском языке. В маленьком коридорчике перед дверью Бабахатов, я мельком увидел, Ершова, и какого-то милиционера. Они сидели на корточках и первый что-то объяснял второму.
 |
| Женская колония в Ташаузе. Образцово-показательная. Типичная сцена - люди опускают голову перед камерой. Это вторая стороны тюремного ужаса - позор перед знакомыми, ведь считается, раз арестован, значит - виноват |
Когда зашёл в кабинет огляделся. Кабинет был большой, примерно 10 на 5 метров, во главе Т – образного стола сидел хозяин кабинета Бабахатов Батыр (его фамилию, я узнал позднее). Маленький, худой, с крысиным лицом, какой-то дёрганый.
Он сразу мне не понравился. За приставным столом сидел крупный мужчина. Большой, как горилла, на руках росли волосы. Лицо, как будто в детстве под сенокосилку попало, по национальности армянин. Бахитов и Бердыев сели сбоку, где стоял ряд стульев.
Бабахатов представил армянина, что он, заместитель начальника уголовного розыска города Ашхабада, Галустян Валерий Варшакович. И сразу сталкиваюсь с взглядом Галустяна. Глаза в глаза. Их бы надо в кино крупным планом показывать, такие глаза. Совсем голые. Без малейших попыток маскировать цинизм, жестокость, сладострастное предвкушение пыток, которым сейчас будет подвергнута жертва. К этому взгляду не требовалось никаких словесных комментариев. Но я ещё сопротивляюсь. Продолжаю делать вид, что считаю себя по-прежнему человеком. Я вежливо здороваюсь с ними, не дождавшись предложения сесть, с удивлением спрашиваю:
- Можно сесть?
- Садись, если, устал, пренебрежительно роняет он. На лице его та самая гримаса - смесь ненависти, презрения, насмешки, которую я потом десятки раз видел у других работников, этих учреждений. После чего добавил:
- Видишь, какой уровень с тобой разговаривает, и грязно выругался в мой адрес.
Сегодня воскресенье, а такие подонки, как ты, - не дают нормальным людям отдыхать.
Тоже мне нормальные люди, - подумал я. Ругаются, как базарные торговки. Я ответил, что не подонок и таким не был!
Поднялся Галустян, его вес был наверно килограммов сто двадцать, обрюзгший, наверно с похмелья. И брезгливо сказал:
- Посмотрите на эту гниду, натворил, а ещё дёргается?
Я ответил, - я не гнида. Прошу вас не унижать человеческое достоинство?
Он развел руки и обратился к присутствовавшим Смотрите на эту гниду? - Завалил человека и ещё ерепенится? Я спросил:
- Какого человека?
Он выставил пальцы и стал тыкать в мои глаза, я отшатнулся. Галустян презрительно спросил:
- Алексеева Олега знаешь? У меня закружилась голова, я ответил:
- Олега знаю, но его не трогал!
Все находившие в кабинете встали и окружили меня, моё состояние было близкое, к обморочному. Они задавали вопросы, я ничего не слышал, голова гудела, ничего не соображал. Галустян ударил ладонью по лицу и сказал:
- Что молчишь? Гнида, говори?
Я ответил, - Олега не трогал и как я могу его тронуть, он мой товарищ.
Тогда Бабахатов сказал, - если ты никого не трогал, с тобой поговорят, по - другому, если человеческий язык, не понимаешь? Зачем тебе надо, чтобы тебя били, противогаз одевали, током пытали?
Дал указание Бахитову. возьмите его и поработайте с ним, как следует? Он нормальный язык не понимает.
Бахитов взял меня под локоть и повёл из кабинета. Сзади меня шёл Бердыев, привели в 37 кабинет, который расположен на том же этаже. В кабинете было три стола, в углу лежали, какие - то колёса, вещи, предметы.
 |
| Савелий Бурнштейн, осужден за кражу 20 млн. долларов из Центробанка Туркменистана |
На столах ничего ни лежало, кроме грязной банки для окурков, над стулом на стене, на уровне головы, в стене была трещина, как будто гирей били по этому месту. Мне предложили сесть, поставив стул посреди кабинета.
Я понял, что-то будет, и весь сжался, сгруппировался. Бахитов и Бердыев сели рядом и попросили у Атамурадова дать уголовный кодекс, тот подал.
Бахитов передал мне кодекс, открыв его, сказал:
- Читай статью 57 пункт «Л». Я стал читать. Там было написано, явка с повинной активное способствование раскрытию преступления, изобличение других участников преступления и розыску имущества, приобретенного в результате преступления. Прочитав, я положил Уголовный кодекс на стол. Бахитов обратившись ко мне, сказал:
- Ну что, дать бумагу, будешь писать явку с повинной? Я ответил:
- Никого не убивал, и писать мне нечего?
Неожиданно сзади, получил удар толстой книгой по голове, обернувшись, увидел в руках Атамурадова толстую книгу. Тот сказал, ну что, будешь говорить?
Я ответил, что не отказывался говорить, но вы не даёте мне рот раскрыть.
Он положил на стол книгу и, развернувшись сжатой ладонью, ударил мне по уху, я упал со стула, кружилась голова, правое ухо занемело, я ничего не слышал.
Подбежал Бахитов и начал ногами бить по туловищу. Я весь сжался, руками закрыл лицо, колени прижал к груди, весь напрягся. Я задохнулся. Удары сыпались со всех сторон, - по почкам, по печени, по спине. Нанеся ударов восемь, он как дикий стал кричать:
- Ну что передумал? Я молчал. Бердыев остановил Бахитова, сказал:
-Пока хватит, пусть отдышится. После его слов, куда-то провалился, вместе с сознанием ко мне вернулось чудовищная боль во всем теле.
Голова шумела. Ноги не слушались. Я чувствовал солоноватый привкус крови во рту, ужасно болела голова, спина, но особенно болело колено и ребро, по которому старательно несколько раз врезал Атамурадов.
Мне не хватало воздуха, я задыхался от ненависти. Вдруг почувствовал, как бешено колотится сердце в груди, как трясутся руки, появилась какая слабость в ногах и во всем теле. Ощущал весь ужас собственного бессилия. Я терзался, не находя выхода своей ярости. Мешал дышать острый ком, застрявший в горле.
Как в душе я был благодарен Бердыеву, подумал, что среди этих зверей - фашистов, есть нормальный человек.
Пролежав минут, пять, услышал стук в дверь, вошёл Галустян и спросил:
- Ну, как дела? Бахитов ответил, молчит, гад?
 |
| Просто заключенные |
Если ничего не понимает, продолжайте, и ушёл. Аннамурадов вынул из стола целлофановый пакет, улыбаясь, подошел ко мне и сказал, - ни таких обламывали! Надев мне на голову пакет. Я стал сопротивляться.
Он ударил ребром ладони по почкам. Я застонал и упал на пол. Он снова стал бить ногами.
Я подумал, неужели такое возможно, в наше время. Я не верил ребятам, которые говорили, что в полиции бьют всех. Это оказалось горькой правдой и ощущаю все на себе в реальности.
Приподнявшись, сказал, - прекратите? И первое, что пришло в голову, промямлил: - пытки запрещены Международной конвенцией. Посмотрев на своих истязателей, понял, что сморозил, дикую глупость. Они дико, развязно смеялись мне в лицо, как будто бы получали большое удовольствие, а может, и получали удовольствие, эти садисты. Бахитов ответил, - кстати, грамотей? Туркменистан эту конвенцию не подписывал.
В коридоре послышался сильный крик бабушки Егорова Коли. Прекратите избивать внука? Я узнал её по голосу, она с кем-то ругалась, и я понял. Коля здесь и его также избивают. Также услышал громкий мужской голос:
- Уберите посторонних?
Это прокурор этрапа, Курбангельдыев Довлет, произнёс Атамурадов. Мои палачи притихли. Атамурадов встал, вышел в коридор, закрыв при этом дверь на ключ.
Через некоторое время услышал, что по коридору повели бабушку, которая кричала прокурору, чтобы он прекратил это безобразие!
Я сейчас пойду, к Генеральному прокурору! Все затихло, вернулся Аннамурадов и сказал:
- Психически больную повезли в больницу. Я сказал, - что она не псих и не больная.
Атамурадов ответил со злостью:
- Ты сейчас ещё получишь. Вставай. Обратился к Бахитову и Бердыеву, пойдёмте в другой кабинет. Перешли в 59 кабинет на третьем этаже, в самом углу. Я понял, что они меня специально спрятали, чтобы не нашел отец.
Но чего они добиваются, ведь вчера вечером, мы с Колей уехали домой, а Ершов Славик и Алексин Олег остались одни.
Что произошло, и откуда они узнали, про меня и Колю. А сказать мог только Ершов, значить вешает им на уши лапшу. За этого они и бьют меня. Значит, он говорит, что я был с ним.
От этих мыслей меня покоробило. И вместе с тем успокоился, что разберутся и меня отпустят, но что произошло?
Когда ко мне подошёл Бахитов и хотел ударить, я сказал:
- Если ещё ударите, дам сдачи!
Он остановился и воскликнул, - тогда говори? Я ответил, - хорошо. И задал вопрос:
- Когда умер Олег? Он ответил:
- В час ночи. Тогда я им сказал:
- Но я с Колей уехал в 22 часа, на частном такси.
А с Олегом оставался Ершов. Допросите? Колю, его мать, бабушку? Мой отец уже сказал, - когда я пришёл. Наконец найдите таксиста? - он недалеко от нас живёт, у него красные Жигули.
Встал, Атамурадов и неожиданно ударил в грудь, сказав при этом? - Ты нас учить будешь?
На тебя, дал показания Ершов, о том, что ты выстрелил в Олега. Я ответил:
- Приведите Ершова. Сделайте очную ставку.
- Всё тебе будет и очная ставка и другое.
Тогда объясни, - как охотничье ружьё попало в 9 микрорайон?
Мы собирались на охоту на Геоктепинское озеро поехать сегодня. На что Бердыев ответил:
- Поохотились?
Зашёл Галустян, улыбаясь, тихо сказал Бахитову, - колите его на грабежи и разбои.
Они переглянулись:
- А убийство? Спросил Атамурадов. Ершов всё признался и рассказал что Олега убил по неосторожности, когда проверяли ружьё, работает оно или нет. А этот и Егоров Коля действительно уехали вместе в 22 часа, домой.
Но он дал показания о том, что все четверо ходили в 11 микрорайон и хотели совершить грабёж, коммерческого ларька, но что-то им помешало. Я правду говорю? - обратился он ко мне. - Нет! Мы действительно гуляли в 11 микрорайоне, но о том, что хотели совершить грабёж, разговора не было.
- Как не было? - воскликнул Галустян, - сейчас услышишь? Дал указание Аннамурадову привести Ершова. Через некоторое время привели Ершова. Вид его был помятый. Согнувшись, он держался за бок.
На вопрос Галустяна Ершову: - Ты с ним, хотел совершить грабёж коммерческого ларька?
Он, опустив голову, ответил:
- Да!
Я крикнул: - Ты, что оговариваешь себя? Что ты плетёшь?
Ершов, опустив, голову молчал. Галустян улыбаясь, дал указание Атамурадову:
- Отведи его.
Ершова увели. У меня подкосились ноги, какая чудовищная ложь, для чего он себя и меня оговорил. А вывод один, его били и он, признался. Но для чего?
Ну вот, потирая руки, обрадовался Бахитов, всё равно срок у тебя есть и без твоих показаний. Переглянувшись, с Бердыевым и Атамурадовым сказал:
 |
| Просто заключенные |
- Теперь ты наш!
И нам некуда спешить, поедем, отдохнем от тебя, а вечером будем толковать. Ты думай и теперь борись за срок и думай. Пиши явку с повинной, рассказывай о грабежах и разбоях, которые вы совершили.
Я ответил, - мне не о чём думать, никаких преступлений не совершал.
Отведи его к следователю, - обратился Бердыев к Атамурадову. Последний ушёл и через некоторое время, отвёл меня в другой кабинет, на втором этаже.
В кабинете сидел молодой парень, коротенький розовощёкий, с мелкими кудряшками, похожий на закормленного индюшонка. Ему было примерно 23 года. Он представился: - следователь Азатлыкской прокуратуры Тагаев. С такой опереточной важностью восседал он за столом с тремя телефонными аппаратами, так лоснилась и сияла его толстенькая мордочка, из которой глупость сочилась, как жир из баранины.
Он начал меня допрашивать и записал то, что я рассказывал работникам уголовного розыска. Тагаев спокойно вёл допрос и задал вопрос:
- Почему ты отказываешься говорить то, в чём тебя уличил Ершов? Я ответил, - никто меня не уличал, и мы ничего не хотели совершать!
Я попросил Тагаева, проведите очную ставку с Ершовым. Он оговорил и меня, и себя. Тагаев ответил:
- Всему своё время.
Показания до конца, мы не дописали, потому что он, уехал на обыск. Меня же перевели на первый этаж в стаканчик. Прямо перед дежурной частью. Меня обыскали: забрали ремень, шнурки, ключи и всё, что у меня было.
Затем закрыли в стаканчик, он был примерно 3 на 8 метров. На дежурку смотрело большое окно, занимавшее почти пол стены, на окне была решётка. В стаканчике находилось три человека, один из них спал, другой молча сидел в углу, а третий начал мне рассказывать, что его потянули по нашему делу, так как он был ранее, судим. А сам он жил в одном доме с Ершовым Славиком. Я ему сказал:
- Он скоро будет отпущен, так как Ершов всех уже сдал, то есть нас.
Там я просидел минут сорок. Затем, меня вывел, один милиционер и больно скрутив руки за спиной, повёл наверх. Скручивая мне руки, он, наверное, хотел показать, как он это умеет делать.
И я вам скажу, умеет хорошо, потому что от боли, я шел весь согнувшись. А вот для чего, он это делал, я не понял, видно хотел показать свою власть, своё превосходство, а показал свою тупость, ограниченность, бескультурье, бесчеловечность.
Завели меня в 51 кабинет на третий этаж, там сидел Атамурадов Мухамед. Он показал на мне, как он умеет махать ногами. Его физические упражнения надо мной прервал, вошедший следователь Тагаев, и мы закончили показания.
Дал подписать протокол допроса, после чего ознакомил с постановлением о задержании в ИВС (изолятор временного содержания) за совершённые преступления по статье 231 ч. 2- 13, 287 ч 2, 155 ч 1. Я спросил, - что это? Он ответил:
- Тебя задерживаю за покушение на разбой, ношение охотничьего ружья, вовлечение несовершеннолетнего в преступную деятельность. - Это за Колю? Он ответил, – да! Но у нас разница в возрасте один месяц? Он промолчал.
Я подписал протокол допроса. Тагаев ушёл. В этом кабинете, я провёл весь остаток дня, и всё время Атамурадов изощрялся надо мной и требовал признаться в не совершаемых мною грабежах.
Он так устал, что пот градом выступал с его тёмного неприятного лица. И вечером меня вместе с Егоровым, отвезли в ИВС, вот и стал зеком! Спрашивал, - за что?
Когда нас увозили, конвой был такой, как будто вели особо опасных рецидивистов. Милиционеров было человек шесть. В КПЗ или как он теперь называется ИВС, нас сначала завели в дежурку, потом обыскали. Тяжелая железная дверь скрипит очень громко. Но это ещё преддверие ада.
Прокуренное помещение, освещенное лампочкой, висящей под потолком. За столом - бледный человек в форме полицейского. У него тяжелые набрякшие мешки под глазами, а глаза, оскорбительно равнодушные, как у маринованной щуки. Он смотрел на меня, как на пустое место. Потом он приступает к заполнению анкеты. Оказывается, анкета требуется даже для входа в ад.
Там в ИВС, я был впервые и у меня было и чувство любопытства и небольшой страх перед неизвестным, его надо было побороть. После распределения, меня последним увели в 10-ю камеру. Холодное, разлившееся, в груди отчаяние делает меня внешне абсолютно спокойным. А вот и сам ад. В камере стоял полумрак, так как несмотря на то, что и горела лампочка, она была за листом железа, в котором были, просверлены отверстия и света давала мало.
Обстановка в камере была мрачная. В этой камере кроватей не было, а был один деревянный топчан, что мне показывало в ней на первый взгляд, - «восточный стиль». Топчан этот был рассчитан человек на пять, в камере было шесть человек, я был седьмой.
Поэтому было нам на нём, тесновато, всю ночь приходилось спать на одном боку. На спине или животе лежать было невозможно. В камере были только топчан, раковина и унитаз. Только поздоровался, сразу последовало, обычное слово, - покурим?
И это слово к тебе сильно приедается там, это как инстинкт самосохранения, пытаешься застолбить, пол сигареты. Но и слишком быстро и дико нельзя выкрикивать, покурим. Надо соблюдать правила приличия, держать своё достоинство.
Содержащие в камере, стали спрашивать, - кто я, за что задержали, где живу? Там были все жители г. Ашхабада. Когда я рассказал, за что меня задержали, ребята мне не поверили и высказали не доверие. Я вспомнил зековскую поговорку и блеснул знанием тюремной жизни, - если не верите, считайте мои слова сказкой.
Александр, - обратился ко мне один из задержанных. Ты не играл в баскетбол за 7 школу? Я ответил, - там учился и в прошлом году её закончил.
Ты меня не помнишь? Я ведь тоже играл в баскетбол, за 16 школу и мы с вами встречались на первенство города. Я вспомнил его, он назвался Игорем.
Игорь рассказал, - что он задержан за драку в кафе первого парка. Три дня задержания в ИВС кончаются завтра, его, наверное, арестуют!
Он стал расспрашивать, - какие порядки в СИЗО? Видно было, что он боится тюрьмы, бациллу страха он внес и в меня. Я надеялся, что в моем деле разберутся, и я не попаду в тюрьму. За что меня могут арестовать? На основании оговора Ершова, он придет в себя после всех экзекуций и расскажет правду. Он находится здесь в ИВС. Надо найти способ, переговорить с ним, - а как? Я обратился к сокамерникам:
- Как можно переговорить с другой камерой и узнать здесь ли Ершов? Все молчали. Ко мне подошёл парень армянской национальности и представился, что его зовут Сергей и его завтра отпустят, если тебе что-то надо, то скажи, и он когда выйдет, передаст все, что я скажу.
Я попросил его, - если он что-то может, то мне надо связаться со знакомым, который находится здесь в ИВС. Он спросил фамилию. Я назвал.
Он стал кричать, - Ершов отзовись, несколько раз. Подошёл дежурный милиционер, сделал замечание. Он замолчал и сказал:
- Вероятно он на другом этаже. Сергей стал расспрашивать про мое дело, какие ещё я совершил преступления, курю ли я анашу? Все вопросы, которые он задавал меня удивили. Он задавал вопросы, также как задавали вопросы работники уголовного розыска, меня это насторожило. А что я ему мог рассказать, за мной ничего не было?
Поздно вечером, открылась, камера и меня вызвал милиционер, в коридоре стоял Бахитов. Он надел на руки наручники и повел через двор в здание управления внутренних дел г. Ашхабада.
Завел в кабинет Галустяна, с ним сидел ещё работник. Он задал вопрос:
- Ты передумал? Будешь писать явку с повинной? Я ответил, - мне не о чем писать.
Галустян, Бахитов были выпивши. Галустян указав на гирю, которая стояла в углу, сказал, - ты ведь спортсмен? Бери гирю и покажи? Какой ты сильный?
Я взял гирю, подняв раз десять, опустил, - он приказал. Теперь левой рукой. Я поднял пять раз. Он сказал:
- Давай поднимай ещё? Я отказался. Тогда приседай? Стал приседать, присев пятьдесят раз встал. Он грубо стал заставлять, чтобы я снова приседал. Я ответил:
- Больше приседать не буду?
Бахитов начал избивать меня. С ним бил и третий. Приговаривая, когда вспомнишь, то скажешь, про совершенные разбои и грабежи.
Зазвонил телефон, все остановились. У меня наступила страшная апатия ко всему, сильно хотелось пить, все тело болело. Попросил, - дайте стакан воды?
Бахитов из графина налил мутной воды. Я жадно выпил. - Что жажда мучает? Спросил он. Я промолчал и заявил, - вы за все заплатите? Бахитов снова ударил и сказал:
- Ты ещё пугаешь? Я ответил, - нет, не пугаю, сделаю! Галустян сказал:
- На сегодня хватит, нам надо ехать, - а ты думай? Когда надумаешь, стучи в дверь и просись ко мне на допрос. Я промолчал. Бахитов привел снова в десятую камеру, меня стали спрашивать, - куда водили? На пресс конференцию! Все молчали, освободили место, я лёг.
Всего трясло, почувствовал, что поднялась температура, появилась тошнота, еле добежал до унитаза, меня вырвало.
Снова вернулся на топчан, лёг, было очень плохо, от пота вся рубашка взмокла. Подошел Игорь приложил руку ко лбу. Воскликнул, - да он весь горит? И обратившись к сокамерникам, сказал:
- Что будем делать? Как что! Надо стучать и вызвать врача! Что он и начал делать. Пришел милиционер, ему объяснили, в чём дело. Он ответил, - вызовет врача.
Игорь сказал, - ты Александр коси? Говори, что очень плохо и тебя заберут в больницу! А мне не надо было притворяться, мне действительно было очень плохо.
Примерно минут через сорок приехал врач, осмотрел меня, сделал укол, дал таблетку и сказал:
- Что случилось? Я ответил, - что били работники уголовного розыска. Он ответил, - это от переживаний, пройдет, и ушел.
После укола и принятой таблетки, стало немного легче, задремал, сильно потел. Проспал часа два, донимала жажда, ребята дали воды, пил, но не мог напиться, выпил литра полтора, температура не спадала. Попросил ребят, чтобы вызвали дежурного милиционера и у него попросили, что– нибудь, от температуры. Он принес две таблетки, я выпил и лег на доски, все тело болело.
Всю ночь не спал, болела голова, все тело ломало, особенно плохо было под утро.
Утром меня вызвали к дежурному, там сидел мужчина, который представился, - Мусаев Аман, твой адвокат.
Он мне разъяснил, что меня не правильно задержали, у следователя не было оснований для задержания и что при задержании должен быть адвокат. Я ответил, - что никого не было.
Рассказал ему, что меня били весь день. Они добиваются, чтобы я признался в не совершенных грабежах и разбоях.
Он посоветовал мне, чтобы я, не давал без адвоката, никаких показаний и меньше разговаривал в камере, так как там может быть стукач.
Я рассказал ему, что ночью у меня была, большая температура и попросил его чтобы, отец передал мне, что–нибудь покушать и лекарства от температуры, особенно обязательно минеральной, желательно холодной воды.
Он улыбнулся и ответил, - следователь не разрешает передачи. Твой отец находится у входа в ИВС, мы сейчас, что–нибудь, придумаем, ты Александр держись?
Затем попросил, чтобы я разделся, снял рубашку и повернулся к нему спиной. Он воскликнул, - да у тебя вся спина в синяках!
И спросил, - до задержания, ты падал или играл во что–нибудь, от чего могут появится синяки. Я ответил отрицательно. Попрощавшись, он ушел я вернулся в камеру, ко мне сразу подошел Сергей и стал расспрашивать, - кто приходил? Я ответил:
- Приходил адвокат. Для моего задержания у следователя не было оснований и при задержании оказывается должен присутствовать адвокат, - добавил я. Спросил у присутствующих, - у кого был адвокат? Все молчали, только Игорь ответил: - При его задержании присутствовал адвокат.
Сергей стал возмущаться и воскликнул, какие мы тупые, даже о такой мелочи не знаем. А что будет дальше? А дальше ничего не будет, отправят в СИЗО и осудят!
У тебя в голове, сырая каша, что ты каркаешь и так без тебя тошно, сказал Игорь. И добавил, - тебя действительно сегодня освободят? Я вчера слышал, как ты говорил Роме.
Он ответил, - точно не знает, но думает, что отпустят, так вчера говорил следователь.
Действительно через некоторое время его вызвали а, через часа три, вызвали и меня, отвели в кабинет, в котором находился Тагаев и мой адвакат. Тагаев стал спрашивать меня:
- Почему я вру и оговариваю авторитетных людей? Ведь ты был все время со мной? С вами я был сорок минут. А целый день, меня били Бахитов, Галустян и третий фамилию не знаю. Брали так же вечером, уже из ИВС. Он ответил, - без его разрешения никто не имеет права тебя допрашивать.
Мусаев попросил меня, - Александр сними рубашку и покажи спину? Когда я снял рубашку, Мусаев сказал, - показывая на спину, - это он придумал? Тагаев молчал.
И ещё, добавил, - Мусаев, - вы Александра задержали без адвоката, а сейчас я требую назначить судебно–медицинскую экспертизу и допросить тех, кто избивал его. Требую изменить меру пресечения и освободить Александра, под подписку о не выезде.
Тагаев ответил, - напишите ходатайство, а я рассмотрю. Тогда допросите его сейчас при мне и зафиксируйте то, что он рассказал. Ведь вы разговариваете с ним из-за того, что отец Александра написал заявление на имя Генерального прокурора, о злоупотреблениях со стороны работников уголовного розыска.
Он ответил, - что у него, сейчас нет времени, для рассмотрения заявления его отца, у него есть 10 дней и что закон, он тоже знает.
Тагаев, встал и сказал милиционеру, - отведи его в ИВС, сам вышел. Ко мне подошел Мусаев и тихо сказал, - ночью принесут, что просил.
Вернувшись в камеру, Сергей сразу как-то не естественно, назойливо стал расспрашивать, что да как, было во время вызова. Его маленькая мордочка с округленным рыбьим ртом, выглядело так любопытно.
Я молчал и понял, - что Сергей утка, - «стукач». Ему ничего не ответил, было страшное желание, ударить и подумал, как можно работать на этих палачей. Нужно ведь преступления раскрывать умом, хитростью, а не ценой предательства.
А у них один путь: прямой, тупой, кулачный, пыточный, озлобленный. Будто я их заклятый враг и человек низшей пробы, которого так просто можно бить и таких людей «защищает» бронированное слово "закон".
И они пытаются доказать, что служат закону, а я враг. А здесь? Ведь надо самому определить, кто они, эти люди державшие меня здесь. Переодетые фашисты? Или жертвы какого-то неслыханного обмана, какой-то изощрённой провокации? А ведь перед законом, мы равны. Они могут его грубо нарушать. А такие, как я, будут привлечены к уголовной ответственности, что и делается в настоящее время. А эти изверги, плевать хотели, на этот закон. Только сегодня они его нарушали несколько раз: оскорбляли, избивали, пытали, ходатайства адвоката, игнорировали.
Вспомнил недавно услышанный анекдот, - встретились на берегу моря: вор, новый русский и фермер. Поймали они золотую рыбку, взмолилась рыбка и просила их, что любое желание выполнить, только чтобы её отпустили. Вор попросил рыбку, чтобы она ему дала много денег и водки, рыбка выполнила. Новый русский попросил, золотую рыбку, чтобы она, уничтожила у него дома тараканов, золотая рыбка дала ему маленького таракана и сказала:
- Пусти его в дом, когда он всех тараканов сожрет, ты его раздави.
Фермер попросил, у него на огороде очень много колорадских жуков. Золотая рыбка, дала ему маленького колорадского жука и сказала, - когда жук, сожрет, всех сородичей, ты его раздави. Обращается вор снова к золотой рыбке и просит золотую рыбку, забери обратно у меня деньги и водку. Дай мне маленького милиционера.
Как мне нужен был сейчас маленький милиционер? И этот Сергей – утка, тоже работает на них:
- За что? Моя ненависть к нему прошла, а пришло презрение.
Вдруг Игорь видно, что-то понял и обратился к Сергею с вопросом:
- Ты, задаёшь вопросы, как оперуполномоченные уголовного розыска. Все сокамерники замолчали и стали смотреть на Сергея, прошла минута необъяснимого напряжения.
Все молчали, видно думали об одном и том же. Сергей побледнел, стал оправдываться, что его не так поняли и ему ничего не надо. По взглядам, сокамерники выражали своё презрение, к нему. Видно было, что Сергей чувствует себя не уютно и боится расправы. Но у каждого из нас были, свои заботы и в таких делах не было опыта, как выходить из такой ситуации.
А камера на меня и остальных задержанных, действовала отрезвляюще, а вернее, у всех нас малоопытных, перед глазами стоял стеной внутренний страх. Поэтому мы не осмеливались, сказать правду предателю. Конченому человеку, продавшему свою душу, таким непорядочным людям, как Атамурадов, Бахитов, Галустян.
С такими мыслями, я лёг на бок и, глядя на серую, грязную стену камеры, подумал, - сколько подлости, предательства, мне предстоит ещё увидеть.
Сильно хотелось пить, кушать и мысли вернулись, к желудку. С удовольствием сьел бы корочку хлеба и стакан воды, как сейчас это простое желание дорого стоило. Вспомнил золотую рыбку. Ох, как она была нужна! А попросил бы у рыбки, стакан воды и хлеба, про себя улыбнулся, чего захотел, от таких дум, легче стало. Через не продолжительное время, услышал звук открываемой двери. Все насторожились, мужчина русской национальности, назвал моё имя и сказал, - возьми это тебе. Подал свёрток, ничего не сказав, закрыл дверь.
Открыл целофановый пакет, вынул полтора-литровую бутылку холодной, минеральной воды, копченую колбасу, чорек, четыре пачки сигарет «Прима», пачку асперина.
Сразу вспомнил про золотую рыбку, улыбнувшись, стал отвинчивать пробку с водой, открыв, сделал большой глоток воды. От этой воды стало так хорошо. Я забыл, что в камере не один, все жадно смотрели на меня и молчали.
Передав бутылку Игорю, стал ломать колбасу на всех обитателей камеры, бутылка пошла по кругу, когда дошла до Сергея, молодой парень такой же, как я, передал бутылку мне и сказал, показывая на Сергея, - он скоро выходит, перетерпит.
Снова наступила гнетущая пауза. Подав Игорю чорек, попросил разломить на шесть частей, раздал всем, кроме Сергея.
Проглотили всё, наверное, за минуту. Игорь продекламировал: - «Хороша кашка, да мала чашка». Настроение в камере резко изменилось, никто не обращал внимания на Сергея, он был изгой, а его надо было хотя бы побить. Но я ошибался, позднее узнал, что мы не умышленно ему устроили ещё хуже кару.
Общее презрение оказывается хуже телесного наказания. Это получилось не по воле нашей, а как бы случайно. Случай потом, так часто будет встречаться, и решать судьбы, жизни. Игорь, улыбнувшись, сказал:
- Саша, сигареты хочешь зажилить? Открыв пачку, потянулись сразу несколько рук. Игорь, как старожил камеры, сделал замечание, курить по очереди, по двое, а то задохнемся. Первым курит хозяин и я.
Закурили, голова закружилось, стало хорошо, и подумал, как человеку мало нужно, кусочек чурека, глоток воды и сигарета. Игорь сказал, - дай бог здоровья тому, кто нам прислал это. Я подумал это тот человек, который сейчас мечется, страшно переживает. Кто кроме отца это может сделать. Настроение улучшилось, вот оно чудодейственное лекарство. Напряжение прошедшего дня стало спадать, а в голове стоял проклятый вопрос, что делать? Как выйти из этого унизительного положения, хотелось посоветоваться, а с кем, боялся, что в камере могут быть такие же, как Сергей.
Молчал, не хотел ни с кем говорить, с этими не радостными мыслями заснул, так быстро, как будто провалился в пропасть. Проснулся утром от звука открывающей двери. Встал, тело все болело, как-будто по мне проехал трактор. Ребята все, оказывается, уже давно встали, был весь потный, рубашка мокрая. Спросил Игоря:
- Есть ли вода в бутылке? Он мне подал, там было на донышке, но я был им благодарен, что хоть, что-то осталось. Жадно выпил, стало немного легче.
Оглядев камеру, не увидел Сергея, спросил, - кого-то не хватает? Игорь ответил:
- Рано утром смылся, козлящий подонок!
Я здесь уже три дня, его вызывали три раза на допрос к следователю, а когда приходил, то пахло от него чебуреками. Кого из вас следователь кормил чебуреками? Один ответил, - они накормят, зубатычинскими чебуреками, утка он.
О таком, не стоит говорить, это опустившийся гад, если сдает таких же пацанов, как сам. Я сказал, - на меня у следователя нет ни одного доказательства, для того чтобы задержать здесь.
Игорь мне ответил, - а что ты ему не отвечал, когда вечером вернулся? Он очень настырно задавал тебе вопросы, как опер, видно такой же, как и мы. Молодые не опытные преступники, а он неопытный стукач. Вот его на обкатку к нам и посадили, веселье прошло мгновенно. Игорь сказал:
- Рано радуетесь? Он на вас такое наговорит, что кровью харкать будете, такие люди на все способны.
А выход должен быть один. Когда начнут допрашивать, и при разговоре затронут, тему разговора, про которую говорили в камере, надо заявить, что в камере хвастался, а Сергей доложил вам.
Дадут по рёбрам, перетерпите, и все станет на место. Теперь, будете умнее, не будете болтать, что не положено. Все мы умны задним местом, а все потому, что у нас один недостаток, мы молоды!
Кто - то сказал, - побьют три дня, надо выдержать, а кто не выдержит, то будет отдуваться в лагерях долгие годы, а это уже и физическая боль и душевная и все вместе взятое. Открылась дверь, - эй ты, сучий сын! Дышишь или совсем сдох? - заглянул в камеру охранник и просунув в окошко баланду и кусок хлеба, предупредил: - Жри! Набирайся сил! Сегодня у тебя жаркий день будет! Очные ставки! Дошло? То-то! Там уже двое свидетелей ждут! Но и накостыляют тебе, доложу! По всем падежам! Всю твою требуху в хвост и гриву перебрали по косточке, до последней твоей клешни. Тяжело будет тебе от него отбрехиваться! Дежурный милиционер назвал мою фамилию и добавил, - к следователю.
В дежурной комнате меня ждали два работника уголовного розыска, один из них держал в руке наручники и играл ими. Защелкнув на руках наручники. Спросил, - куда? Он ответил:
- Куда ты спешишь? - куда надо, туда и отведем.
Когда привели на третий этаж, то понял, что снова привели к моим мучителям, в кабинет к Галустяну. Он сидел в кабинете один, буркнув что–то конвою, дал указание им, чтобы они, находились на своих местах.
- Когда будете нужны, я вам позвоню, - и с ухмылкой показал, на меня. Наручники не снял, как было раньше, вид у него был свирепый, злой. Со злостью мне заявил:
- Ну как дела?
- Передумал? Будешь писать явку с повинной? Ершов и Егоров все рассказали и они умнее тебя, меньше получили, чем ты.
Я ответил, - писать мне нечего, так как не совершал никаких грабежей. Тогда он со злобой, начал в мой адрес ругаться нецензурной бранью.
Ты это придумал, - что тебя кто–то бил? Ты сам наделал себе синяков и жалуешься? Кто писал заявление в прокуратуру? Ты или адвокат? Я ничего не писал, а про ваши издевательства рассказал адвокату. Добавил, и вы били меня в кабинете районного отдела милиции и ваши подчинённые Бахитов и Атамурадов.
Ты гнида запомни, - тебя никто не бил? А если хочешь таким образом выскочить, то сильно ошибаешься! Ты будешь сидеть. Про избиения тебя научил адвокат?
- Адвокат меня ничему не учил. Адвокат говорил следователю Тагаеву, чтобы он назначил судебно – медицинскую экспертизу, в отношении моих телесных повреждений.
- Адвокат меня ничему не учил. Адвокат говорил следователю Тагаеву, чтобы он назначил судебно – медицинскую экспертизу, в отношении моих телесных повреждений.
Галустян задумался и промолчал. Позвонив по телефону, позвал, кого-то и сказал, - зайди? Минуты, через три в кабинет вошёл Бахитов, ухмыляясь, сказал:
- Ты уже здесь?
Галустян, обращаясь к Бахитову, воскликнул: -
- Посмотри на это чудо, - он хочет выкрутиться, и придумал, что его кто-то избивал. Его отец, написал заявление в прокуратуру, а этот придумал и рассказал адвокату, что его кто–то бил!
- Посмотри на это чудо, - он хочет выкрутиться, и придумал, что его кто-то избивал. Его отец, написал заявление в прокуратуру, а этот придумал и рассказал адвокату, что его кто–то бил!
- Не придумал, а действительно вы меня били!
Бахитов подошёл ко мне взял за подбородок и заявил:
- Если ты кому–нибудь ещё скажешь, что тебя избивали, то в СИЗО уедешь калекой, - запомнил? Я промолчал. Бахитов размахнулся и хотел ударить. Галустян остановил его и приказал:
- Вызови ко мне Атамурадова. Я понял, что они испугались или ещё что-то придумывают. Обратившись ко мне Галустян, уже более спокойным голосом сказал:
- Будешь придумывать про избиения, мы тебя сделаем, козлом и с этим грузом поедешь в СИЗО и колонию! А там, таких как ты сильно не любят.
Так ты будешь говорить Тагаеву про избиения или нет? Я молчал, мне было противно смотреть на эту физиономию.
Проговорив ещё минут, пять, про мою тяжелую жизнь в СИЗО, которую они организуют. Запугать меня ему не удалось. Я молчал, он злился. Вызвав своих работников, которые привели меня, приказал, - отведите его? Они вернули меня в ИВС.
На душе было не спокойно, думал, что они придумают. И себе сам отвечал, - ничего они не придумают? Они трусы, как заметались, видно испугались.
Решил в камере никому ничего не рассказывать и не ввязываться в никакие разговоры. Когда вошёл, Игорь спросил:
- Куда водили?
- К следователю.
- К следователю.
Лёг на топчан и притворился спящим, все молчали, у каждого были свои заботы, свои проблемы. После обеда Игоря увели и в камеру, он не вернулся.
Больше меня никто не вызывал сутки. Только на третий день, конвой отвез меня в Азатлыкскую прокуратуру к следователю Тагаеву.
Когда везли, дышал совсем другим воздухом: свежим, прохладным. Деревья покрылись зеленью, будучи на свободе не замечал этой красоты. Не думал, что придется дышать, вонючим, удушающем, воздухом камеры.
Выйдя из машины, с наручниками на руках, голову опустил, не хотел, что бы кто-то из знакомых, увидел меня, в таком не приглядном виде. В душе скребли кошки, весна была в полном разгаре.
Тагаев предъявил мне обвинение: покушение на разбой, вовлечение несовершеннолетнего в преступную деятельность, ношение оружия. Я не стал подписывать постановление о привлечении в качестве обвиняемого. Заявил ему:
- Это не законно? Если не законно, - ответил мне Тагаев, - тогда ознакомься с постановление на арест. У меня опустились руки, как будто оторвалось сердце, это состояние не возможно описать, его можно только почувствовать.
Я воскликнул:
- Что вы делаете? Вы же ни в чем не разобрались?
- Арестовываю! И повел меня к прокурору. Когда вошли в кабинет, за столом сидел, полный, молодой мужчина туркменской национальности на вид ему было лет 35. Его узкие глаза превратились в махонькие щелочки. Он стал напоминать нашего кота Петруху, сощурившего на яркое солнце.
Тот, не глядя на меня, взял дело, положил на стол, подписал постановление в правом углу и на четырех экземплярах поставил печать. И небрежно, как мне показалось, даже цинично, буркнул: - идите. От бессилия подступили слезы но не заплакал. Зелёные с золотом круги на обоях кабинета понеслись вскачь перед моими глазами. Качнулся и сам кабинет. В душе бушевала, ярость, злоба, ненависть.
- Незаконно! Я не совершал никаких преступлений, - еле ворочая сухим языком, произношу я.
Он поднял голову и рукой показал на дверь. Тагаев взял меня за локоть и повел к выходу. Какое безразличие к человеческой судьбе, а что говорят, пишут, показывают. Какие они добрые в кино, на телевидении, как они внимательно относятся к судьбам молодёжи к воспитанию и перевоспитанию.
Будьте прокляты, все лживые воспитатели и пропагандисты! Вот она пропагандисткая риторика, а вот настоящая, жуткая, омерзительная жизнь. Решил не виновную судьбу, как будто пирожок с повидлом проглотил. А у меня во рту, осталась накипь горечи и долго эту горечь, буду выводить, наверное, никогда и не выведу. Прошедшие события, как гром, а затем мгновенная молния, разбившие все молодость, ближайшие планы, мечты, а самое главное разлука на долгие годы с родными, близкими, друзьями, соседями и со всем окружением, даже с воздухом!
Прокурор Азатлыкского этрапа Курбангельдыев Довлет – мусульманин и для него, Аллах судья! Буду молиться, Богу и Аллаху, больше молиться, некому. Справедливым демократам – никогда. А закон сегодня попран: грубо, грязно, вызывающе!
И именно сегодня 29 мая 1999 года, я перестал верить в справедливость, добродетель, искренность, - возможно ошибаюсь? До этого жестокого, страшного дня, никогда не молился, не ходил в церковь. Что остается, только бог, может наказать бессердечных, бездушных людей, с которыми я столкнулся за последние три дня, а это, наверное, только начало, впереди ещё будет много испытаний.
Готовиться надо сегодня, незамедлительно, чтобы остаться мужчиной, человеком. В Библии сказано: - «Мне отмщение, и Аз воздам». И у мудрых китайцев есть, на сей счёт, довольно не гуманная поговорка: - «Если ты добродетельно себя вел, то сиди тихо у воды – труп врага всплывёт». Личности, с которыми я столкнулся. Это чудовища, а не люди! Да простит меня читатель за жестокость.
Тагаев окликнул меня: - Ты что заснул? Я поднял голову и сказал:
Тагаев окликнул меня: - Ты что заснул? Я поднял голову и сказал:
- Так делать нельзя? Что-то говорить, не было сил и желания, я его презирал.
Губы пересохли от напряжения, увидев на столе графин с водой и показывая на него, спросил:
- Это хоть можно? Он, видя моё состояние, как - то оробел и заискивающе сказал:
- Ты пей, пей Саша!
Какое двуличие, он отлично понимает, что только арестовал меня, не разобравшись в уголовном деле. А, скорее всего, выполнял, чью-то грязную волю, но для чего? - кому я нужен? Вопросы, вопросы, вопросы?
Спросил его:
- Почему, ты не провел очную ставку с Ершовым? Он ответил:
- Проведем! Тогда, я ему сказал,- на одном показании конченого наркомана, вы меня арестовали?
Он, как-то неестественно стал доказывать, что во всём разберёмся.
Я его попросил: - Отведете меня в ИВС?
Он вызвал, конвой и меня отвезли, в камеру. Ребята спросили: - Ну, как, дела? - Какие там дела? - Арестовали! Все замолчали. Довлет сказал, - что завтра этап и нас с тобой увезут в СИЗО г. Теджена. Ночью получил пакет и записку, спрятанную в колбасе, там был чорек, вареное мясо, печенье, сигареты. В записке отец писал, - чтобы я держался, никому не доверял и что у меня новый адвокат, Лоскутина Ольга Николаевна. Если она передаст записку с его почерком, это значит она. Прочитав записку, порвал её и выкинул в унитаз. На следующий день меня в СИЗО не отправили. Спросил у дежурного по ИВС, - почему не отправили в Сизо? Следователь Тагаев дал указание тебя не отправлять.
Он вызвал, конвой и меня отвезли, в камеру. Ребята спросили: - Ну, как, дела? - Какие там дела? - Арестовали! Все замолчали. Довлет сказал, - что завтра этап и нас с тобой увезут в СИЗО г. Теджена. Ночью получил пакет и записку, спрятанную в колбасе, там был чорек, вареное мясо, печенье, сигареты. В записке отец писал, - чтобы я держался, никому не доверял и что у меня новый адвокат, Лоскутина Ольга Николаевна. Если она передаст записку с его почерком, это значит она. Прочитав записку, порвал её и выкинул в унитаз. На следующий день меня в СИЗО не отправили. Спросил у дежурного по ИВС, - почему не отправили в Сизо? Следователь Тагаев дал указание тебя не отправлять.
На следующий день пришла адвокат Лоскутина и расспрашивала, когда познакомился с Егоровым Колей и Ершовым. Егоров Коля мой товарищ и знаком с ним с детского сада, с Ершовым познакомился, месяцев шесть назад. Близким другом он мне не был, а познакомился с ним через Егорова, они вместе работали. Она мне рассказала:
- В отношении меня ничего нет, кроме показаний Ершова, который говорить, что вы в втроем хотели совершить ограбление коммерческого ларька. О том, что она говорила, я и без нее знал.
- Твой отец написал заявление в Генеральную прокуратуру о том, что тебя избивали работники полиции и в настоящее время, проводится проверка.
- Твой отец написал заявление в Генеральную прокуратуру о том, что тебя избивали работники полиции и в настоящее время, проводится проверка.
Если проводится проверка, почему тогда меня не вызывают и не спрашивают? Она заверила, что ещё вызовут. Также пообещала, что через десять дней меня освободят, и ушла. Эти заявления адвоката, вселяли в меня надежду, настроение улучшилось. По-прежнем все тело болело, особенно колено.
В камере задержанные менялись каждый день, приходили и уходили, я оставался на месте и ждал, если не отправляют, значить скоро освободят, и все переносил, с надеждой, что все скоро кончится.
Что удивляло, большинство задержанных были за хранение наркотиков и заявляли: героин, опий, анашу им подбрасывали работники полиции. Ни одного человека не видел, чтобы, кого - то освободили, все арестовывались. А прошло через нашу камеру человек тридцать, кого только не видел и убийц, и воров, вымогателей, мошенников, насильников, по возрасту одна молодежь, от 20 до 30 лет.
Прошло десять дней, меня не вызывали и не отправляли в СИЗОо. На 14 день примерно в 3 часа ночи в следственной камере встретился с отцом. Он мне объяснил, что держать в ИВС меня по его вине и что он принимает все, чтобы освободить меня.
На него было жалко смотреть, он как-то весь согнулся, посерел, взгляд был какой-то туманный, под глазами мешки, появились глубокие морщины на щеках. И его крепкого, здорового мужика, горе сломило.
Он успокаивал меня, говорил, что написал заявление в Генеральную прокуратуру, Президенту, у него там есть знакомые, что во всем разберутся и меня отпустят.
Он продаст все но меня вытащит. Поднял, всех знакомых и они занимаются моим делом. Очень подробно расспрашивал:
- Кто меня бил, их фамилии, где расположены кабинеты, в которых меня допрашивали, приметы, возраст допрашиваемых.
Я ему врал и не назвал ни одну фамилию, зная его характер, наломает дров, он не перед чем не остановится. Боялся за него, он может сделать, что угодно и сядет.
Просидев минут тридцать, выпил полтора литра минеральной холодной воды, это было наслаждение, на улице жара стояла сорок градусов, съел шоколадку, черешню. Колбасу, печенье и вторую бутылку воды, чорек принесенные отцом отнёс в камеру. Когда уходил отец, он крепко обнял меня, поцеловал, заскрипел зубами, добавил, - я их всех достану?
От встречи, я расстроился и понял, как страдает отец. А про мать и говорить нечего, за нее я очень боялся, она для меня и мать и близкий друг, и любимая девушка, все в одном лице. Ещё не знал тогда, что разлука с матерью, будет самой болезненной, трудной, тяжело переносимой. Проклятый червь, проникает все глубже и глубже в сердце и точит его.
Слово мать для меня станет святым и это не зековский байки, прославляемые в песнях, клятвы именем матери. Только любовь к матери помогала мне оставаться в этой мясорубке человеком и придавала силы в тяжелых невзгодах, в холоде, жаре, голоде, когда находился в ШИЗО. Что потом и сейчас придает силы.
На 17 день пребывания в ИВС, меня вызвал дежурный и перевел на второй этаж в 16 камеру. На втором этаже держали тех, кто приезжал из Сизо на суд и на следствие, и тех, кто должен этапом ехать в Сизо. Подняли нас примерно в 19 часов, когда вошел в камеру, был приятно удивлён, там увидел своего товарища Виталика Веточкина.
Он живет в нашем доме, закрыли его за месяц до меня и в ИВС его привезли на следствие. Увидев, меня в камере и он немало удивился. Мы там пробыли вместе сутки, в камере было 26 человек. И все время он меня «натаскивал», как себя вести в СИЗО.
15 июня меня вывезли в Азатлыкскую прокуратуру к Тагаеву. Наконец-то за 17 дней, какая - то перемена и решиться, что со мной будет.
Но ничего особенного не произошло. Тагаев снова допросил меня, по тем же вопросам, а я давал те же ответы. Вопросы избиения работниками уголовного розыска не задавал, а я промолчал. Тагаев заявил мне, - твоё дело будет расследовать следователь Казаев.
Знал, что они друг друга защитят, чего доброго эти люди на все способны, действительно, придумают, какую–нибудь гадость. Думал, что проведут очную ставку и отпустят, но я сильно ошибался, просидел в кабинете участковых милиционеров целый день.Непонятно только было, зачем меня держать, видно было, что-то у них не клеилось, и сейчас решалась моя судьба.
В 7 часов вечера ко мне прорвался отец, принес еду, сигареты, воду, я поел. Отец снова инструктировал, как себя вести, снова успокаивал. Потом, меня вернули в ИВС, а в 5 часов утра вывели на этап.
Продолжение следует
