Прошло ещё пару лет моего послеземлетрясенческого детства, мне уже было лет десять–одиннадцать. Тогда-то и случилось событие, по силе воздействия ничуть не меньшее, чем недавно пережитое землетрясение, событие, перевернувшее всю мою дальнейшую жизнь. Можно сказать, что это было землетрясением моей души, потрясение, оставившее тяжелый, не стирающийся даже с годами, след.
 |
| Горельеф архитектора еврея Эрнеста Неизвестного - до сих пор одна из главных архитектурных достопримечательностей столицы туркменского государства. Кондовые туркмены из сатирического журнала "Токмак"по-началу не ведали, что сие означает и опубликовали каррикатуру, на которой создатель горельефа изображен прикованным цепью к зданию сзадачей объяснять туркменам, что он этим самым хотел сказать |
 |
| Персидский квартал в дореволюционном городе. Весь город состоял из этнических кварталов. Был ли еврейский, нет, не был, иранские евреи, коих было большинство, вероятно, селились там же где и персы |
 |
| Гарнизонная церковь на площади Скобелева. Располагалась на месте площади затем названной именем К. Маркса, там, где ныне продолжает стоять госбиблиотека |
- Вот вас здесь много, человек пятнадцать. И почти все вы разных национальностей. Но не все национальности одинаковы. Давайте построим их по порядку, начиная с лучшей и до самой худшей.
Мы с интересом посмотрели на него и промолчали. Такая постановка вопроса для всех нас была странна и неожиданна. А он продолжал:
- На первом месте должны стоять русские. Они самые главные в нашей стране, они выиграли войну, и даже сам Сталин после победы сказал: „Выпьем за великий русский народ!“.
Никто не возразил.
- На втором месте стоят грузины. Сталин грузин, Берия тоже грузин.
 |
| Воскресенский собор. Располагался на месте стадиона "Копетдаг", ранее "Колхозчи", еще ранее "Строитель" |
- На третьем и четвёртом месте стоят украинцы и белорусы. Это самые большие республики Советского Союза после РСФСР и они больше всех пострадали от войны, – продолжал Генка.
- Казахстан больше Украины и Белоруссии, – закричал мальчик-казах, – и казахов на войне тоже было много. На третьем месте должны быть казахи.
- Нет, татары! – закричали братья Эсадовы, - Украина и Белоруссия были в оккупации, они сдались немцам, а русские сибиряки и татары освобождали их. Среди татар было много Героев Советского Союза.
Но Генка был неумолим. Он расставлял по ранжиру целые народы, населявшие нашу страну, в соответствии со своими представлениями об их ценности и величии, наделял одних положительными, других отрицательными чертами, и никакие возражения не принимал. А характерные представители этих народов в лице сидящих вокруг пацанов получали соответствующий номер в его ряду, а заодно и убийственную характеристику.
 |
| Сказочной красоты средневековая мечеть в поселке Анау. Разрушена, как и остальные памятники многонационального и поликонфессионального Ашхабада в 1948 г. землетрясением |
Наконец все присутствующие были упомянуты, кроме нас двоих, мальчишки – туркмена и меня. А Генка продолжал:
- На предпоследнем месте стоят туркмены. Они малоразвитые, отсталые, плохо говорят по-русски и плохо воевали.
Мальчишка – туркмен как-то сжался и виновато втянул голову в плечи. Он был младше всех, стеснялся говорить по-русски, но, конечно же, всё прекрасно понимал. Я же весь напрягся, ожидая какой-нибудь гадости или подвоха. И тут Генка закончил:
 |
| Храм бехаистов 1903 г. Разрушен землетрясением, а затем властями в 1963 г. На этом месте поставлен памятник Махтумкули |
Все уставились на меня и захихикали. Кровь ударила мне в голову, в глазах стало темно. Я бросился на Генку с кулаками, но он ловко оттолкнул меня. Я вновь кинулся на него, схватил за одежду, чтобы порвать его глаженую рубашечку и заткнуть поганый рот. Но он оторвал меня от себя и сильно ударил. В руках у меня остался клок его рубашки. Я снова кинулся в атаку. Улыбка сползла с Генкиного лица, и оно превратилось в свиное рыло, противное и хрюкающее. Он бил меня ногами и руками, а я ничем не мог ему ответить – я был значительно младше и слабее. Все сидели в оцепенении, не ожидая подобной развязки, и никто не пошевелил и пальцем, чтобы остановить расправу.
 |
| Один из родоначальников туркменской археологии советского времени Михаил Массон |
Я убежал от них ото всех, стараясь не попадаться на глаза никому из взрослых, и забился в угол. Нужно было осмыслить и пережить всё произошедшее. Несколько дней я не показывался на улице, стараясь под любым предлогом оставаться дома. К тому времени у нас дома произошло ещё одно прибавление – на этот раз, через год после Вовки, мама родила девочку. Её назвали Тамара. Пухленькая, совершенно не капризная, она с радостью отзывалась на моё внимание. Я возился со своими младшими и всё время думал, задавал себе вопросы и не находил ответа.
 |
| Булат Мансуров - создатель самого известного в мире туркменского кинофильма "Шукур-бахши" (рус. название фильма "Состязание"). С него, с татарина, начинался истинно туркменский национальный кинематограф |
Моя бабушка, папина мама, тоже еврейка. У неё яркая семитская внешность, умный и серьёзный вид. Она и на самом деле такая – образованная, деловая и одновременно наделена большим чувством юмора. Она очень любит похохотать. Правда, иногда достаёт меня уроками, книгами и воспитанием. Но это совсем не портило наших отношений и уж никак не могло быть причиной, для отнесения её к самым плохим людям нашей многонациональной страны. Других евреев я тогда не знал.
 |
| Антонина Рустамова, уехала искать счастья в Узбекистан, одна из кинозвезд Туркменистана. 1966 г. Фото Бориса Кауфмана |
Моя мама. Её отец – это я узнал от её старшего брата, моего дяди, когда сам уже был взрослым – потомок древнего польского княжеского рода, а мать – простая русская женщина из Москвы. Мама – не красавица, но у неё прямая осанка, живые весёлые глаза и достоинство во всём облике. Она притягивает людей, я это вижу, им приятно находиться рядом и разговаривать с ней. Она не еврейка и, значит, согласно Генкиной теории не может быть поставлена на последнюю ступень его списка.
Теперь я сам. По отцу я еврей, я ношу его фамилию, а моё отчество образовано от его имени. Так должно быть и по-другому быть не может. Ну и что из этого? Хорошо мне от этого или плохо? Не знаю, обыкновенно. Вадим Айрапетов – армянин, а Эдик Эсадов – татарин, они мои друзья, и они мало, чем отличаются от меня, а я от них. Мы все разговариваем по-русски, других языков не знаем, читаем одинаковые книжки, играем в одни и те же игры, учимся в одинаковых школах. Почему же я был так унижен и осмеян? Ответ пришёл ко мне гораздо позже, тогда, когда я познакомился с такими явлениями, как юдофобия и антисемитизм, и не на словах, а на деле.
Мне пришлось с этим жить и зачастую сталкиваться. Моя фамилия сразу же подтверждала моё происхождение, хотя внешне я больше похож на мать. Мне часто приходилось наблюдать, как при знакомстве, стоит мне назвать свою фамилию, на лицах собеседников на мгновение появляется печать задумчивости, они решают про себя, кто же он. Но тут же успокаиваются, задача решена – он еврей.
 |
| На фото Станислава Корытникова 1987 г. узбекский клан народного умельца Мхметниязова из Мары. Ныне узбеки одна из самых притесняемых национальностей независимого Туркменистана |
Конечно, ничего этого я тогда не знал и не имел об этом никакого понятия. Но именно тот год, год смерти Сталина, был, если так можно выразиться, наиболее антисемитским. И именно тогда я совершил такое, что могло бы навлечь на нашу семью, и, прежде всего, на отца, страшную беду.
 |
| Еврей. Одним из основоположников национальной туркменской и украинской оперы Ю. С. Мейтус /1903–1997/, заслуженный деятель искусств Украинской ССР и Туркменской ССР |
Однажды, после очередной подобной сцены, мы не выдержали и решили отомстить за друга. Выждав, когда вся семья нашей обидчицы уйдёт из дома на вечерний сеанс в кино, мы, набрав в руки камней-голышей, все вчетвером встали напротив окон их квартиры, по команде швырнули камни в окна и, не оставив ни одного целого стекла, быстро сбежали. Но на нашу беду сосед сверху, молодой офицер, много позже он стал министром МВД, курил на веранде и всё видел. Однако ещё большей неприятностью для нас оказалось то, что муж этой тётки был первым заместителем министра МВД, то есть, по сути дела, начальником наших отцов. На эти должности присылали тогда ставленников Москвы, и этот человек был одним из немногих, кто фактически обладал реальной и безграничной властью в национальной республике.
 |
| Открывший миру Туркменистан в позапрошлом веке будапештский еврей Арминий Вамбери. В Туркменистане говорят был английский шпионом |
По воспоминаниям моих родителей, случись всё это немного раньше, вся наша семья могла быть репрессирована. Над отцом уже тогда висела угроза – было негласное решение руководства страны всех евреев увольнять под любым предлогом из органов. Я же такой предлог вложил отцовскому начальству прямо в руки. Но нам повезло, в органах после смерти Сталина шла структурная перестройка, и наша проделка на фоне глобальных перемен осталась незамеченной, её просто не стали раздувать.
 |
| Шеми Цур, еврей из Ирана, известный израильский дипломат. Долгое время мечтал быть послом в новом Туркменистане и уж было начал бахвалиться среди своих, что вот вот им станет. Не пришлось... отправили к папуасам в Новую Зеландию. |
Из воспоминания М. Фалькова:
«Несколько месяцев назад я стал случайным свидетелем весьма курьезной ситуации. Дело было в Ашхабаде. В здании одного государственного ведомства я заметил группу чиновников, окруживших какого-то явно иностранного посетителя. Он что-то оживленно им рассказывал, пытался в чем-то убедить. Вид этой кампании привлек мое внимание тем, что иностранец говорил очень эмоционально, с интонацией, при этом жестикулируя руками. Его же собеседники стояли неподвижно, как истуканы, с замершими лицами, причем абсолютно безмолвно. Я наблюдал за ними минут десять и за все это время туркменские чиновники не промолвили ни слова. Наконец, одному из них видимо наскучило столь странное общение, и он отошел в сторону. Я к нему подошел, и мы разговорились. На вопрос, почему этот господин говорит не умолкая, а они стоят без всякой реакции, он объяснил, что это израильский посол, который периодически наведывается в Ашхабад. Каждый раз общение с ним происходит именно таким образом: он беспрерывно что-то рассказывает, а местные товарищи уважительно помалкивают. ''Так почему же вы ничего не говорите в ответ?'' — спросил я в недоумении. ''Так он же с нами почему-то по-персидски разговаривает, а у нас тут мало кто понимает этот язык…''.
Уход Сталина вовсе не означал отмену антисемитской политики, особенно в войсках. Я всегда удивлялся, почему отец, занимая довольно высокие майорские и подполковничьи должности, оставался вечным капитаном. Уже в старости он с горечью признался мне, что начальство много раз подавало представления в Москву на присвоение ему очередного звания, но оттуда приходил неизменный отказ. Потом он очень долго носил погоны майора. А когда ему, наконец, уже в зрелом возрасте было присвоено звание подполковника, он давно занимал полковничью должность. Он так и ушёл в отставку в звании подполковника, хотя начальство его очень ценило, и по просьбе командования он прослужил ещё несколько лет сверх положенного срока.
Становясь взрослее, я сам тоже то и дело стал сталкиваться с антисемитскими проявлениями. Я никак не мог согласиться и понять, почему у меня не хотят принимать документы для поступления в металлургический институт на Украине. К тому времени у меня за плечами уже было два года рабочего стажа в литейном цехе машиностроительного завода, а на руках - направление предприятия на учёбу в ВУЗ. Только благодаря моей тёте, известному тогда в Днепропетровске врачу, удалось устранить это, как оказалось, непреодолимое препятствие. Она сразу же поняла, откуда дует ветер, и быстро уладила этот вопрос.
 |
| До Шеми Цура первым начал пробивать израильские интересы в Туркменистане был посол-нерезидент Эхуд Голь. Странный, скажу я вам тип. Уж не дипломат, точно. Ушел не далеко от своего друга Шеми. Ему говорят в Ашхабаде, что верительные грамоты он должен вручать не Туркменбаши, а председателю парламента. Но Эхуд был такого о себе высокого мнения, что настаивал вручить их лично Баши. Из его капризов огромное количество евреев Туркменистана долгое время не могло выехать в Израиль. Вообщем, Израиль, судя по его дипломатам странная страна и правильно сделал автор этих воспоминаний, что поехал не туда, а в Германию. |
Окончив институт, я вернулся на свой родной завод, где проработал несколько лет на разных инженерных должностях, а потом всё-таки опять уехал на Украину. Мне очень хотелось: во-первых, работать в той области, которой соответствовало моё образование металлурга, и, во-вторых, заниматься исследовательской работой, быть учёным. Мне повезло, я стал одним из первых сотрудников Всесоюзного исследовательского института в области ремонтных проблем металлургии, только что организованного в Днепропетровске.
 |
| А вот еще более колоритная личность на небосклоне еврейской дипломатии - профессио- нальный разведчик Реувен Дин-Эль, прибалтийский еврей. До рекомендации стать послом Израиля в Туркменистане, был депортирован из России за шпионаж. И кто подсказал правительству Израиля после эдакого скандала посылать официальным представителем израильской внешней разведки в странах СНГ на границу с Ираном с дружественной миссией посла в Туркменистане, остается только догадываться. Впрочем, известно, им был Авигдор Либерман - глава израильского МИД, который нынче обвинен чуть не в мошенничестве и ходит по судам своей страны. Посольство Израиля в Туркменистане так и не открыто. Правда, есть консульство и школа при нем. Но обучать ивриту уже почти некому -все евреи из Туркменистана выехали. Остались трое, но они, как известно, при деле... |
Я перешёл из литейной лаборатории в лабораторию проблем экономики и организации ремонтов. Погрузившись с головой в работу, я и не заметил, как пролетели десять лет. За эти годы, половина времени которых прошла в командировках по всей стране, я побывал, практически, на всех ведущих металлургических заводах. Нам удалось много чего сделать. (...)
Мои коллеги и сверстники, одновременно со мной пришедшие в институт, как-то незаметно и не прилагая особых усилий, обошли меня и в заработной плате и в должностях, притом, что в чисто научном плане имели более скромные успехи. Когда же я посмел заикнуться о своих притязаниях, мне достаточно прозрачно объяснили, что претендовать на высокие должности и соответствующие зарплаты мне вряд ли следует - не та фамилия. Действительно, вокруг не было ни одного моего сородича, занимавшего сколько-нибудь значительный пост ни в нашем, ни в других институтах. Такая же картина была и на большинстве производств.
Конечно же, смириться с таким положением я не мог, я был молод, самоуверен и амбициозен. Жить, пригнувшись, втянув голову в плечи, ожидая в любой момент оскорбительных выпадов безразлично от кого, государства или частного лица, это было не по мне. Я должен был состояться и доказать, прежде всего себе самому, что чего-то стою. Ведь ещё в детстве на вопрос, кем ты хочешь быть, я отвечал, что хочу быть инженером, но не простым, а самым главным. Эту мечту я не оставил.
Но зато всё оставил на Украине, оставил всё как есть. Я не стал ни с кем воевать, и защищать диссертацию тоже не стал – наука в условиях антисемитизма и карьеризма меня просто перестала интересовать. Я взял отпуск и уехал в Ашхабад. Туркмения в целом этим пороком никогда не страдала. Когда я появился на своём родном заводе, мне тут же предложили недавно освободившуюся должность Главного инженера завода. Долго раздумывать не пришлось, внутренне я уже был готов взяться за это новое и ответственное дело. Через месяц меня утвердили во всех положенных местных и союзных инстанциях.
В одночасье все мои когда-то бывшие учителя и начальники превратились в моих подчинённых. Нужно было на деле доказывать, что я уже совсем не тот молодой инженер, каким пятнадцать лет назад возвратился на завод после учёбы в институте. Однако довольно быстро все согласились с тем, что эту должность я занимаю по праву, и всё встало на свои места. Началась интересная творческая работа по перестройке и переоснащению производства, разработке и освоению новых видов продукции, внедрению новой техники и освоению новых технологий. Мне пришлось участвовать во многих Всесоюзных совещаниях, школах повышения квалификации, выставках, симпозиумах. Пришлось посещать родственные заводы, проектные и исследовательские институты, выступать заказчиком и распорядителем кредитов. Это были прекрасные и, пожалуй, самые счастливые годы.
И никто, никогда не смел указать мне на моё происхождение и, якобы, неблагозвучно звучащую фамилию. Правда, иногда мои коллеги – главные инженеры заводов из других городов Союза на каких-либо наших сборищах по-дружески подтрунивали надо мной, замечая, что мой пример для нашей страны и текущего времени несколько не типичен. На что я им отвечал, что для Туркмении отсутствие антисемитских настроений – нормальное явление. У нас во всех производственных отраслях, в науке, культуре, в общественных организациях трудятся люди еврейского происхождения, и ни у кого это не вызывает вопросов или недоумения. Многие из них занимают ведущие должности: министров и их замов, директоров и главных инженеров, начальников управлений, заведующих отделами и так далее. Дальнейшая моя собственная производственная жизнь в Туркмении как нельзя подтвердила правоту этих слов.
Однажды, уже на десятом году моей работы Главным инженером завода, ко мне в кабинет входит целая делегация с другого завода нашего города. В соответствии с Горбачёвскими нововведениями, у них проводились альтернативные выборы директора завода, и они хотели бы, чтобы я в числе других кандидатов подал заявление в качестве претендента. Они обещали поддержку коллектива на выборах и заявили, что всё обо мне знают, и что моя кандидатура согласована ими даже в горкоме партии.
 |
| Туркменский МИД утверждает, что Хаим Корен – израильский шпион, работающий на "Моссад". Основанием для этого является резюме Корена, в котором он пишет, что три года был инструктором колледжа национальной безопасности в Глилот. "Мы хотим, чтобы вы послали нам посла, который будет заниматься улучшением двусторонних отношений, а не шпиона, который будет собирать информацию об Иране". |
Ну, что ж, сам по себе факт такого предложения уже стоил многого. Это был достойный ответ Генке Янову на вопрос, должен ли я стоять в последней строчке его чудовищного списка. Однако покидать свой родной завод мне не очень хотелось, слишком многое у меня было связано с ним. Это был, по-своему, уникальный завод, единственный в стране, выпускавший целую гамму специального оборудования для предприятий общественного питания, отправлявший свою продукцию не только по всей стране, но и очень много за её пределы. Мне и раньше делали предложения по параллельному перемещению с должности на должность, и с повышением в должности, и с выездом в другие города страны, и одновременным предоставлением жилья. Но я всегда отказывался от этих предложений, оставаясь верным своему заводу и коллективу. Однако в данном случае пришлось крепко задуматься.
Мне предлагалось, в случае победы на выборах, стать директором механического завода местного, то есть республиканского подчинения. Завод сильно отличался от того, где я до сих пор работал. Это было, по сути, объединение по производству товаров народного потребления, располагавшееся на нескольких территориях в столице и с филиалами в других городах республики. Технологически и технически он был гораздо слабее, работал он главным образом на внутриреспубликанское потребление. Но был и серьёзный плюс – все вопросы снабжения и производства можно было оперативно решать непосредственно внутри республики, без постоянных обращений и выездов в Москву. И ещё одно – завод пользовался заслуженной славой, а его продукция была востребована.
Я дал согласие. Комиссия по выборам отмела всех кандидатов, оставив двоих – меня и действующего главного инженера. Делегаты выборного собрания большинством голосов отдали предпочтение мне. Это было поистине поголовное доверие людей, что и радовало, и требовало взаимной ответственности перед ними. Я неплохо знал этот завод, был знаком с прежним директором. Но что я мог в ответ сказать людям? И я сказал им следующее:
- Я догадываюсь, что прежде, чем выбрать меня своим директором, вы всё обо мне узнали, все мои слабые и сильные стороны. Но и я навёл кое-какие справки, перед тем, как пойти на выборы. Я побывал в ваших раздевалках и увидел, что там нет отдельных шкафчиков, запертых на замки – одежда просто висит на общих вешалках. Это меня очень обрадовало. Я посмотрел динамику текучести кадров и увидел, что она значительно ниже, чем в других предприятиях города – это тоже хороший признак. Я попросил отдел кадров дать мне справку о национальном составе работающих. Из справки следует, что на заводе работают люди двадцати восьми национальностей. Это показатель, который дорогого стоит. Я сделаю всё, чтобы оправдать ваше доверие, но хочу поделиться с вами тем, что я больше всего на свете не люблю и даже больше – ненавижу. Это – национализм и шовинизм в любых проявлениях. Людей, разжигающих национальную неприязнь и рознь, на нашем заводе не будет, если таковые есть, они будут безжалостно уволены. Такие люди у меня ни сочувствия, ни понимания не найдут. Мы должны быть, как никогда, едины, чтобы преодолеть надвигающиеся трудности идущей в стране перестройки.
Шёл 1989 год. И действительно, за все одиннадцать лет моей работы на этом заводе в качестве директора ни разу в коллективе не возникали разборки по национальным мотивам. Страну лихорадило, срывались поставки сырья, иногородние филиалы отрывались от завода, превращаясь в угоду местным властям в кооперативы, начались перебои с зарплатой из-за отсутствия, якобы, денег в банках и масса других неприятностей. (...)
 |
Мое выступление на выборной конференции
на право замещения должности директора Ашхабадского
механического завода „Красный Металлист“. 1989г.
|
Но менялись и министры. За одиннадцать лет работы на заводе мне пришлось побывать под началом шестерых. Один из них, кажется, третий по счёту, занялся расстановкой на заводах отрасли новых, преданных себе, командных кадров и, в конце концов, добрался до меня. На одной из коллегий он придрался к незначительному, придуманному им самим, промаху и здесь же на коллегии подписал приказ о моём увольнении, как не справляющегося с работой. Это было уже слишком. Не дожидаясь окончания коллегии, с приказом на руках я приехал на завод и созвал общее собрание коллектива завода, где доложил о произошедшем.
Что тут началось!!! Рабочее собрание выразило полное неповиновение приказу министра и своим решением обязало меня продолжать исполнять обязанности директора. Протокол собрания с соответствующими сопроводительными письмами был направлен в профсоюзы, в комитет Демократической партии, в Совет Министров и Президенту. Была создана специальная комиссия по подготовке митинга с приглашением делегаций от соседних предприятий, определена группа полномочных представителей для участия в любых переговорах от имени завода. Люди были возмущены не на шутку и собирались отстаивать свой выбор до конца. Все понимали, что с назначением нового руководителя завод превратится в кормушку и вотчину нового министра. И они не ошибались, перед глазами стоял пример других предприятий. Предполагаемый назначенец, как выяснилось позже, обычный прохвост, попался на транзите наркотиков, был задержан и осужден.
Ну, а министр уже через неделю прислал на завод с извинениями начальника Управления кадров, который отдал мне в руки оригинал приказа, попросил успокоить народ и сказал, что можно считать инцидент исчерпанным, мол ничего и не было. Сам министр удержался ненадолго и вскоре был смещён распоряжением Президента. Я же опять собрал весь коллектив завода, поблагодарил за единство и мужество, объявил о завершении „чрезвычайного“ положения, отменил полномочия комиссий и делегаций и вновь ввёл единоначалие.
Признаться, я не ожидал такого исхода. Конечно, я был готов бороться вместе со всеми до победного конца, но не за директорское кресло и директорскую зарплату. К слову, зарплата была совсем не высокая, а должность в условиях полной безответственности вышестоящих инстанций и разрушающегося народного хозяйства превратилась в тяжелейшее ярмо на шее. Скорее всего, следовало поблагодарить министра и освободиться под этим подвернувшимся благовидным предлогом от груза ответственности за завод.
И хотя моё самолюбие было уязвлено до предела, но не это чувство двигало мною. Люди верили мне и шли за мною. Своё благополучие они связывали с моим присутствием на директорском месте. Мы вместе выстояли в тяжелейшие годы развала экономики всей страны, сохранили рабочие места, освоили выпуск новой продукции и продолжали работать. Я не мог подвести их и уйти в сторону, чувство ответственности за их судьбы – вот главный мотив моего противостояния. Ведь появление нового руководителя означало в лучшем случае перестановки, а в реальном времени того периода – массовые увольнения и заполнение вакансий „своими“ людьми. Потеря же работы означала тогда жалкое прозябание.
Мы победили, и это ещё больше сплотило коллектив. Выходит, многонациональное сообщество способно не только успешно работать, но и добиваться единой поставленной цели совсем другого рода. Я всегда знал, что людьми движут, прежде всего, интересы, и в случае опасности они объединяются далеко не по национальному признаку. Великая Отечественная Война была выиграна именно потому, что против фашизма выступили объединённые силы разных народов. Никому и в голову не могла тогда прийти вздорная мысль о величии русского народа и о сравнении с ним величия других народов по степени убывания. После землетрясения в Ашхабаде оставшееся в живых население помогало друг другу, делилось кровом и хлебом отнюдь не по национальному признаку. И в нашем случае никто не стал выяснять национальную принадлежность своего директора, она и так была всем известна.
Я был полностью удовлетворён, а душа моя пела.
Проработал на заводе я ещё лет шесть. Каждый вновь приходящий министр, как обычно, везде начинал расставлять свои кадры, но меня не трогал. Видимо преподнесённый ранее урок получил широкую огласку и был всем им известен.
Но время шло и ситуация в корне менялась. Туркмения, бывшая Союзная республика громадной страны, сама превратилась в самостоятельное независимое государство Туркменистан. Тень Генки Янова вновь замелькала на горизонте. Выразителем его теории, несколько преобразованной на потребу ситуации текущего периода, стало руководство новой страны, которое, как и Генка в своё время, составило свой список народов по степени важности и привилегированности.
Но в отличие от Генкиного, этот список имел всего лишь две позиции: на первом месте – туркмены, на втором – все остальные национальности. Занимать вторую позицию наравне со всеми остальными было уже не так обидно, поэтому ни на кого лезть с кулаками я не стал. Да к тому же, к своему стыду, прожив в национальной республике много лет, я так и не научился общаться на языке местного населения. Это серьёзно затрудняло работу и следовало подумать о добровольном уходе. Обижаться здесь было не на кого. (...)
Продолжение следует
Но в отличие от Генкиного, этот список имел всего лишь две позиции: на первом месте – туркмены, на втором – все остальные национальности. Занимать вторую позицию наравне со всеми остальными было уже не так обидно, поэтому ни на кого лезть с кулаками я не стал. Да к тому же, к своему стыду, прожив в национальной республике много лет, я так и не научился общаться на языке местного населения. Это серьёзно затрудняло работу и следовало подумать о добровольном уходе. Обижаться здесь было не на кого. (...)
Продолжение следует
Deutschland, Röhne, 2006.
Первоисточник и полная версия
воспоминаний см.:
http://www.partner-inform.de/memoirs
