В «Правде» мне пришлось работать в очень непростое время, так сказать, на стыке двух эпох: оттепели Хрущёва и периода застоя Брежнева. Несомненно, были интересные,
запоминающиеся события, встречи с людьми, от которых у журналиста в голове, как правило, остаётся больше впечатлений, чем удаётся вместить в газетный материал. К ним я и хочу обратиться.
Ныне читатель избалован изобилием воспоминаний, эссе о личностях, сыгравших роль в истории нашей страны. Опубликовано множество мемуаров и архивных документов, рассекреченных в последнее время, созданы документальные фильмы. Мы много теперь узнали о них с самых разных сторон. Но мне хотелось бы рассказать о незаметной стороне официальных встреч и торжеств, их участниках, то есть том, о чём, пожалуй, мало кому известно. Хотелось бы предупредить, что едва ли смогу выстроить рассказ в строго хронологическом порядке. Ведь память – не бибколлектор, действует она по своим особым законам. И ещё больше всего боюсь, что не удастся быть полностью свободным от того пресса многочисленных публикаций, создавших, стереотипные обраы советских руководителей.
Начну с Никиты Сергеевича. Для меня он по-прежнему остаётся загадочной личностью. Это неоднозначная политическая фигура, личность яркая, самобытная и вместе с тем противоречивая. О нём уже много написано и ещё больше напишут, думаю, что со временем история расставит все точки над «и».
С Хрущёвым я встречался трижды. Последний раз с членом редколлегии «Правды» Борисом Аверченко мы освещали его поездку по Туркмении в сентябре 1962 года. Ещё задолго до визита к нему тщательно готовились руководители, партийный и советский аппарат, сотрудники КГБ и МВД, словом вся республика. По этому поводу не единожды собиралось бюро ЦК Компартии Туркменистана, на некоторых его заседаниях мне довелось участвовать. Судили-рядили, что придумать, чем можно было бы удивить Хозяина. Разумеется, слабости и увлечения главы государства были известны. Не обошлось, конечно, и без подсказки Москвы, а также людей близких Хрущёву. Никита Сергеевич был страстным охотником. Вот и решили подыграть, доставить ему удовольствие, а, попросту говоря, сугодничать, а заодно выпросить что-нибудь для республики. Делалось это, конечно, с благими намерениями – цель оправдывает средства? – но вместе с тем это походило на попрошайничество. Конечно, унизительно, зная, как богат твой край нефтью, газом, хлопком, каракулем, минералами, а просишь дядю: «Подайте, копеечку!»
Итак, у хозяев республики родилась идея устроить охоту в районе Каракумского канала, заранее доставить туда отловленных джейранов из заповедника, чтобы Хрущёв пострелял в чуть ли не в привязанного животного.
Ссылались на пример. Осенью 1963 года в заповеднике «Тигровая балка» что в соседнем Таджикистане был убит последний туранский тигр. И его убийцей стал король Афганистана, приехавший «отдохнуть и развлечься» по личному приглашению Хрущёва. Рыбак рыбака видит издалека. Почему бы не потрафить слабостям южного соседа?
Итак, к охоте Хрущева всё было готово, оставалось запланированные мероприятия согласовать с начальником охраны главы государства полковником Волковым. Он, прежде всего, поинтересовался, откуда доставят джейранов? Выяснилось, что они пасутся не только на туркменской территории, но и на афганской, иранской. А те страны, по нашим тогдашним представлениям, были постоянно подвержены холере, чуме и другим инфекционным заболеваниям. Кто может гарантировать, что застреленное животное незаражённое? Ведь Никита Сергеевич захочет испробовать дичь.
– Кто поручится? – вопрошал на специальном заседании бюро ЦК КПТ полковник Волков. Балыш Овезович оглядел членов бюро, но все молчали.
Приуныли наши деятели. Но как говорится, голь на выдумку хитра, выход всё же нашли, придумали безопасную, главное, выгодную идею – показать как богаты рыбой… Каракумы, как еще вчера пустынный край, благодаря водам рукотворной реки, превращается в оазис.
Бронированная чёрная машина Хрущёва, доставленная из Москвы, в сопровождении вереницы автомашин двинулась вдоль канала. В этом кортеже были и собкоровские машины. По пути произошёл небольшой инцидент. Правдинская машина следовала в колонне третьей, за машиной, в которой находились Волков и охрана. Впереди – членовоз с Хрущёвым, рядом Овезов и ещё кто-то. По обеим сторонам дороги, естественно, охрана из местных сотрудников спецслужб. Вдруг из колонны вырывается зелёный «газик» корреспондентов «Известий» и, обгоняя нашу «Волгу», пристраивается вслед за машиной с охраной. Кортеж тут же остановился, за исключением хрущёвской «Чайки». Полковник Волков, не стесняясь в выражениях, выговаривает корреспонденту «Известий» Юрию Кузнецову и в наказание приказывает следовать в самом хвосте колонны. Этим эпизодом хочу сказать, что персона главы Советского государства охранялась строго.
Не доезжая Гяурса, остановились. Смотрим, словно по-щучьему велению, на берегу канала появилась чатма – камышовый шалаш, новенький, видать, только соорудили. Тут же у костерка из саксаула сидит чабан, помешивая чорбу в казанке, подвешенном к треножнику. Рядом овцы пьют воду из канала. Идиллия! Чабан, завидев кортеж, вскакивает с места, выносит из чатмы новенький ковёр, приглашает гостей отдохнуть, отведать его варево.
Овезов предлагает Хрущёву: «Надо попробовать, Никита Сергеевич. Таков обычай туркменский. Вы уедете, а я потом обид не оберусь…» Волков неодобрительно поглядывает на Овезова, дескать, протоколом проба чорбы не предусмотрена. Но Хрущёв, не обращая ни на кого внимания, прямо из казанка пробует ложки две-три наваристой бульона и покачивает головой:
– Вкусная, очень вкусная туркменская шурпа…
– У нас называют чорба, – кто-то поправляет. – У казахов шурпа…
– О, у болгар и молдаван тоже чорба! – весело полтвердил высокий гость.
В этих местах скот обычно не пасут. Близка культурная зона, посевы. Всё это, конечно, напоминало потёмкинские штучки. И отары специально пригнали с отгонных пастбищ Каахкинского района. Спектакль понадобился руководству республики для того, чтобы сказать, мол, смотрите, какие блага несёт Каракумский канал и пробить средства на продолжение её строительства.
Никита Сергеевич, поговорив с чабанами, отошёл к машине. Я подошёл к одному из них, записал фамилию, давно ли в чабанах, каков приплод у его отары. Приглядываюсь – на нём габардиновый костюм с иголочки, шляпа, галстук, лицо холёное, руки изнеженные, интеллигентские. Задаю вопросы, а он: «Подожди, сейчас» - и лезет в карман за блокнотом. Ну, какой же чабан не помнит такую простую арифметику?! Оказалось, это и не чабан вовсе, а учитель. Опасались, что чабан не то скажет, не то сделает…
Дальше мы поехали поездом. Остановились на территории Мургабского района, ночевали в вагонах, а утром следующего дня на автомашинах доехали до колхоза «Москва». Много интересного, особенно о хлопководстве и животноводстве, рассказал председатель колхоза Мухамметдурды Сахатмурадов, человек мудрый, опытный. Хрущёв расспрашивал всём: о себестоимости хлопка, комплексной механизации, о селекционной работе, о продуктивности животноводства, о работе чабанских бригад, что-то советовал.
– Между прочим, в молодости я тоже был подпаском или, как говорят туркмены, чолуком, – улыбаясь, вспомнил Хрущёв.
Колхозники, прощаясь с гостем, обрядили его туркменский халат и белый тельпек – папаху. Под конец встречи Мухамметдурды-ага сказал Хрущёву:
– Дорогой Никита Сергеевич, от туркменского народа хотели бы подарить вам коня, – и два жокея под уздцы подвели красавца-ахалтекинца знаменитой породы «Дагдан», в серебряном убранстве, под изящным туркменским седлом.
– Я вообще-то уже стар на коне гарцевать, - Хрущёв с восхищением оглядел пляшущего буцефала , - особенно на таком, огненном…- А вот зять Аджубей коней любит. Да ладно…
Так он одобрил подарок. Потом, помню, выделили специальный вагон, обили его кошмой, загрузили зерном, сеном, приставили конюха, ветврача и жокея. И строго-настрого наказали доставить скакуна в добром здравии, иначе… Так вот и отправили «сувенир», который был родом из села Гарадашаяк /колхоза «40 лет Туркменской ССР/ Ашхабадского района, которым руководил Герой Социалистического Труда Керим Ахмедяров. А убранство коня, тюркское седло изготовили марыйские ювелиры и мастера.
Кстати, об этом «сувенире» в ту пору ни «Правда», ни другие советские издания не обмолвились ни единым словом. Видимо, подобные дары тогда считались предосудительными, нескромными. Но зато нынче такие преподношения в порядке вещей. Так, дорогой подарок английскому премьеру сделал Сапармурад Ниязов – сообщала газета «Известия». Во время встречи в Лондоне президент Туркменистана, поздравив Дж. Мейджора, премьер-министра Великобритании с пятидесятилетием, сообщил ему о подарке, который он решил преподнести ему в день рождения – коне по имени Максат с богатейшей родословной. Максат – прямой потомок знаменитого ахалтекинца Мелекуша, в своё время подаренного Никитой Хрущёвым английской королеве.
Восторженно поблагодарив Ниязова за подарок, Джон Мейджор сказал, что впервые в жизни получает такой восхитительный дар. Кстати, он не единственный счастливый обладатель туркменских «небесных» скакунов в дальнем и ближнем зарубежье. Говорят, их число перевалило за два десятка (может быть, и больше). Среди них президенты России Ельцин, В.В. Путин, президенты Казахстана и Узбекистана – Нурсултан Назарбаев и Ислам Каримов, шейхи и принцы Арабских Эмиратов и так далее.
Продолжили мы путь к Каракумскому каналу. Побывали в целинном совхозе «Москва», выросшем в его зоне, где Никита Сергеевич, конечно, поинтересовался хлопком, его урожайностью, себестоимостью, затронул он и проблему верблюдоводства, которое, к стыду нашему, находилось в упадке. Он выговорил за нерачительность и бездушие, потребовал взяться за размножение поголовья верблюдов – выгодную отрасль животноводства, производящую отменную шерсть, молоко и дешёвое мясо, к тому же корабли пустыни – незаменимый транспорт в бездорожьях Каракумов. В республике были созданы верблюдоводческие совхозы, заметно выросло поголовье животных и в индивидуальных хозяйствах. И поныне благодарные туркменские аксакалы говорят: «За спасённых верблюдов Никите мало и памятника водрузить».
Снова двинулись в дорогу и снова поездом доехали до станции Захмет, где пересели на новенький, пахнущий краской теплоход, построенный в Чарджоу, специально для показухи. На судно пустили лишь корреспондента ТАСС и нас, правдистов, а известинцев, в наказание за нарушение порядка в движении колонны, оставили на берегу. Юрий Кузнецов, возмутившись, заявил: «Кто будет отвечать за то, что газета не сможет полностью осветить поездку Хрущёва по республике? Мы позвоним в Москву…» Полковник Волков перебил журналиста: «Не спекулируйте, товарищ Кузнецов, своим… Не надо. Ваша газета может опубликовать тассовский материал или вон у своих коллег-правдистов позаимствовать».
Борис Аверченко, почему-то довольно улыбаясь, восхищался решимостью начальника охраны, наверняка знавшего, что Алексей Аджубей, главный редактор «Известий», является зятем Хрущёва: «Смотри, не опасается, что журналисты доложат своему влиятельному шефу…»
На теплоходе гостя встретил начальник Среднеазиатского пароходства Архангельский. Помню, как он похвастался Хрущёву, дескать, теплоход строили в Чарджоу, в судоремонтных мастерских, да невпопад. Никита Сергеевич, строго взглянув на него, заметил, зачем, мол, понадобилась такая кустарщина, самодеятельность, влетающая казне в копеечку. Было бы разумнее такое судно купить на судоверфи страны, гораздо дешевле обошлось бы.
На теплоходе всё было готово к очередному «спектаклю», где главная роль отводилась Никите Сергеевичу. Он по-хозяйски прошёлся по палубе, задержался взглядом на барханах, громоздящихся вдоль рукотворной реки, видит на другом берегу рыбака, сидящего в моторной лодке с удочкой, стоило ему увидеть гостей на борту теплохода, и среди них Хрущёва, он сразу вытянул из воды большого толстолобика. Опа! Вместе с рыбиной на крючёк попался и сам Никита Сергеевич. Он пришёл в неописуемый восторг, замахал руками, позвал «рыбака» (переодетого местного чекиста): ко мне, скорей!.. И не обратил даже внимания, что под ним новенькая моторка. Тот мигом завёл мотор, подъехал прямиком к судну, перелез через борт и отдал рыбу в руки Хрущёву. Московская охрана опешила: это непорядок, прежде чем вручить рыбу Никите Сергеевичу, она должна была пройти досмотр. А вдруг в нее что-то заложено… Тем более, «рыбная ловля» не входила в программу визита.
В тот момент надо было видеть не на шутку разгневанного Волкова, обрушившегося на молодого чекиста отнюдь не изысканной речью. Тот дежурил на корме, а «рыбак» причалил к носовой части судна, где были расставлены столы, кресла для гостя и его окружения. Охранник поздно заметил «нарушителя», бросился наперехват, даже перелез за ограждение борта, но не успел, чуть не свалившись в воду. Хрущёв уже любовался трепещущей рыбиной и, подержав е в руках, бросил в воду.
А Волков яро распекал несчастного подчинённого: «Ты уволен! Пристанем к берегу – отправляйся в Москву». Тот чуть ли не плакал и, сидя на корме с нами за столом, уставленным всякой снедью, даже не прикасался к еде. Мы, трое журналистов, стали уговаривать Волкова не наказывать парня. Полковник вроде помягчел, зыркнул на него глазами: «Смотри у меня, впредь, – смилостивился он. – Ладно, иди, смени своего напарника…»
Прощёный охранник, благодарно кивнув нам головой, удалился, чтобы сменить товарища, а мы остались в компании полковника Волкова, помощника Хрущёва – Владимира Семёновича Лебедева, лет сорока, лысоватого, пунктуального и беспокойного человека, личного врача Никиты Сергеевича – Беззубика Владимира Григорьевича с подозрительно красноватым носом, уверявшего, что ему нет ещё и шестидесяти, но выглядевшего старше своего шефа, на все семьдесят. Он уверял нас, что у Хрущёва отменное здоровье и спиртное употребляет умеренно, чего не скажешь о его лечащем враче: из-под его руки дважды уносили пустые водочные бутылки.
После визита досужие пустозвоны, даже в глаза не видевшие Хрущёва, болтали, будто Никита Сергеевич всю дорогу находился подшофе. Мы сопровождали его денно и нощно, не отходили от него ни на шаг и ничего подобного не заметили. Он всегда был трезв, как говорится, чист и прозрачен, как стёклышко. Его темпераментность, излишнюю горячность, полемичность выступлений, зачастую категоричность, люди принимали за воздействие винных паров. Видимо, каждый судил в меру своей испорченности.
На теплоходе мы пробыли часа полтора-два, а затем наш поезд взял курс на Небитдаг. В «Правде» уже опубликовали два или три материала о визите. А с трассы канала с Москвой не созвонишься. Решено было по дороге мне остаться в Ашхабаде, передать по телефону в редакцию продолжение отчёта о пребывании Хрущёва в Мургабском оазисе, о поездке по Каракумскому каналу. А Борис Аверченко тем временем продолжил путь в столицу туркменских нефтяников. Рассказывая о впечатлении, произведённом поездкой в нефтяной край, Борис Ефимович заметил, что и здесь не обошлось без показухи. Показывая гостю молодой город, выросший в пустыне, объезжали стороной хибары «Шанхая», рытвины и выбоины замаскировали песком, огородили щитами неприглядные мазанки и развалюхи посёлка Джебел.
Раздумывая над таким порочным явлением как показуха, въевшейся в поры нашего общества, хочется постичь её суть, как рождается сей заведомый обман, выставляющий в неприглядном свете её авторов. И не только. Туркмены говорят, когда жулика застают на воровстве, то стыдно становится не вору, а тому, кто становится свидетелем этого постыдного действа. Так и показуха бросает тень и на честных людей.
Итак, откуда берёт свои истоки это уродливое явление? Прежде всего, прерогатива должностных лиц, к ней исключительно прибегают лица, обладающие малой или большой властью, которые, стремясь удержаться в своих высоких креслах, вместе с тем жаждут и славы. В этом изощрённом обмане есть холодная расчётливость, исходящая от порочного характера, безнравственности, трусости. Когда человек обманывает для своей выгоды – это своего рода маскировка, чтобы прикрыть свою несостоятельность, по сути – это лицедейство, с помощью которого он лакирует действительность, скрывает истинное положение дел. Честный, достойный человек не будет ловчить, кривить душой, а бесчестный же найдёт тысячу и одну уловку, чтобы замаскировать своё моральное уродство, свою беспомощность, выдавая их за добродетель. Показуха – это ложь, отличающаяся от истины своей криводушной многоликостью, от которой вред неисчислимый, ибо чёрное выдаётся за белое, плохое за хорошее, ложь за правду, ибо все эти пороки стараются запродать за образец, что разлагающе влияет на общество.
И заведомое плутовство, бесчестие идут как бы по кругу, низший обманывает непосредственного начальника, он – прямого, а тот ещё выше, и так до самой «верхушки» и если им на пути встретится сам Господь Бог, они могут и его объегорить. Безмерное тщеславие толкает таких людей на плутовство, за которым кроется не знающее пределов своё собственное «Я». И «оно», вот именно «оно», ради достижения своей цели поступается совестью, честью – всеми добродетелями, что делает человека Человеком.
Тщеславие и показуха – близнецы, порождённые страстью к славе, неуёмным стремлением обрести громкую известность, чаще незаслуженную. Не помню имя того великого человека, сравнивавшего тщеславие с нарумяненной кокоткой, которую расхваливают за «естественный» цвет её лица, «забывая», что у неё искусственный румянец. В тщеславии заключено нездоровое самолюбование, когда человек любит себя не таким, каков он есть, а каким ему хочется видеть себя в глазах или во мнении других.
Тщеславием, этим порочным явлением, взлелеянным обманом, ложью, обычно бывают заражены серые, недалёкие типы, коих мутной волной вынесло на гребень истории. И зачастую народ им, особенно к тем, кто стоит у кормила государства, не верит.
Желание обмануть, схитрить, прикрыть свои недостатки привлекательной мишурой, как уже говорилось, это признак ограниченности, когда хитрец пытается достигнуть своих целей нечестными путями. Показуха начинается с безвинного поступка, переходя в изощрённый обман, а со временем в преступление. Ещё Ф.М. Достоевский говорил: «Лгут только одни негодяи».
В туркменском фольклоре живут два антипода, два образа – льва и шакала. С первым связываются самые благородные чувства – открытость, прямодушие, сила, достоинство в его величавой поступи и повадках; второй же – трусливый падальщик, живущий всю жизнь крадучись, питающийся остатками добычи царя зверей. Как это похоже на людей.
запоминающиеся события, встречи с людьми, от которых у журналиста в голове, как правило, остаётся больше впечатлений, чем удаётся вместить в газетный материал. К ним я и хочу обратиться.
Ныне читатель избалован изобилием воспоминаний, эссе о личностях, сыгравших роль в истории нашей страны. Опубликовано множество мемуаров и архивных документов, рассекреченных в последнее время, созданы документальные фильмы. Мы много теперь узнали о них с самых разных сторон. Но мне хотелось бы рассказать о незаметной стороне официальных встреч и торжеств, их участниках, то есть том, о чём, пожалуй, мало кому известно. Хотелось бы предупредить, что едва ли смогу выстроить рассказ в строго хронологическом порядке. Ведь память – не бибколлектор, действует она по своим особым законам. И ещё больше всего боюсь, что не удастся быть полностью свободным от того пресса многочисленных публикаций, создавших, стереотипные обраы советских руководителей.
Начну с Никиты Сергеевича. Для меня он по-прежнему остаётся загадочной личностью. Это неоднозначная политическая фигура, личность яркая, самобытная и вместе с тем противоречивая. О нём уже много написано и ещё больше напишут, думаю, что со временем история расставит все точки над «и».
С Хрущёвым я встречался трижды. Последний раз с членом редколлегии «Правды» Борисом Аверченко мы освещали его поездку по Туркмении в сентябре 1962 года. Ещё задолго до визита к нему тщательно готовились руководители, партийный и советский аппарат, сотрудники КГБ и МВД, словом вся республика. По этому поводу не единожды собиралось бюро ЦК Компартии Туркменистана, на некоторых его заседаниях мне довелось участвовать. Судили-рядили, что придумать, чем можно было бы удивить Хозяина. Разумеется, слабости и увлечения главы государства были известны. Не обошлось, конечно, и без подсказки Москвы, а также людей близких Хрущёву. Никита Сергеевич был страстным охотником. Вот и решили подыграть, доставить ему удовольствие, а, попросту говоря, сугодничать, а заодно выпросить что-нибудь для республики. Делалось это, конечно, с благими намерениями – цель оправдывает средства? – но вместе с тем это походило на попрошайничество. Конечно, унизительно, зная, как богат твой край нефтью, газом, хлопком, каракулем, минералами, а просишь дядю: «Подайте, копеечку!»
Итак, у хозяев республики родилась идея устроить охоту в районе Каракумского канала, заранее доставить туда отловленных джейранов из заповедника, чтобы Хрущёв пострелял в чуть ли не в привязанного животного.
Ссылались на пример. Осенью 1963 года в заповеднике «Тигровая балка» что в соседнем Таджикистане был убит последний туранский тигр. И его убийцей стал король Афганистана, приехавший «отдохнуть и развлечься» по личному приглашению Хрущёва. Рыбак рыбака видит издалека. Почему бы не потрафить слабостям южного соседа?
Итак, к охоте Хрущева всё было готово, оставалось запланированные мероприятия согласовать с начальником охраны главы государства полковником Волковым. Он, прежде всего, поинтересовался, откуда доставят джейранов? Выяснилось, что они пасутся не только на туркменской территории, но и на афганской, иранской. А те страны, по нашим тогдашним представлениям, были постоянно подвержены холере, чуме и другим инфекционным заболеваниям. Кто может гарантировать, что застреленное животное незаражённое? Ведь Никита Сергеевич захочет испробовать дичь.
– Кто поручится? – вопрошал на специальном заседании бюро ЦК КПТ полковник Волков. Балыш Овезович оглядел членов бюро, но все молчали.
Приуныли наши деятели. Но как говорится, голь на выдумку хитра, выход всё же нашли, придумали безопасную, главное, выгодную идею – показать как богаты рыбой… Каракумы, как еще вчера пустынный край, благодаря водам рукотворной реки, превращается в оазис.
Бронированная чёрная машина Хрущёва, доставленная из Москвы, в сопровождении вереницы автомашин двинулась вдоль канала. В этом кортеже были и собкоровские машины. По пути произошёл небольшой инцидент. Правдинская машина следовала в колонне третьей, за машиной, в которой находились Волков и охрана. Впереди – членовоз с Хрущёвым, рядом Овезов и ещё кто-то. По обеим сторонам дороги, естественно, охрана из местных сотрудников спецслужб. Вдруг из колонны вырывается зелёный «газик» корреспондентов «Известий» и, обгоняя нашу «Волгу», пристраивается вслед за машиной с охраной. Кортеж тут же остановился, за исключением хрущёвской «Чайки». Полковник Волков, не стесняясь в выражениях, выговаривает корреспонденту «Известий» Юрию Кузнецову и в наказание приказывает следовать в самом хвосте колонны. Этим эпизодом хочу сказать, что персона главы Советского государства охранялась строго.
Не доезжая Гяурса, остановились. Смотрим, словно по-щучьему велению, на берегу канала появилась чатма – камышовый шалаш, новенький, видать, только соорудили. Тут же у костерка из саксаула сидит чабан, помешивая чорбу в казанке, подвешенном к треножнику. Рядом овцы пьют воду из канала. Идиллия! Чабан, завидев кортеж, вскакивает с места, выносит из чатмы новенький ковёр, приглашает гостей отдохнуть, отведать его варево.
Овезов предлагает Хрущёву: «Надо попробовать, Никита Сергеевич. Таков обычай туркменский. Вы уедете, а я потом обид не оберусь…» Волков неодобрительно поглядывает на Овезова, дескать, протоколом проба чорбы не предусмотрена. Но Хрущёв, не обращая ни на кого внимания, прямо из казанка пробует ложки две-три наваристой бульона и покачивает головой:
– Вкусная, очень вкусная туркменская шурпа…
– У нас называют чорба, – кто-то поправляет. – У казахов шурпа…
– О, у болгар и молдаван тоже чорба! – весело полтвердил высокий гость.
В этих местах скот обычно не пасут. Близка культурная зона, посевы. Всё это, конечно, напоминало потёмкинские штучки. И отары специально пригнали с отгонных пастбищ Каахкинского района. Спектакль понадобился руководству республики для того, чтобы сказать, мол, смотрите, какие блага несёт Каракумский канал и пробить средства на продолжение её строительства.
Никита Сергеевич, поговорив с чабанами, отошёл к машине. Я подошёл к одному из них, записал фамилию, давно ли в чабанах, каков приплод у его отары. Приглядываюсь – на нём габардиновый костюм с иголочки, шляпа, галстук, лицо холёное, руки изнеженные, интеллигентские. Задаю вопросы, а он: «Подожди, сейчас» - и лезет в карман за блокнотом. Ну, какой же чабан не помнит такую простую арифметику?! Оказалось, это и не чабан вовсе, а учитель. Опасались, что чабан не то скажет, не то сделает…
Дальше мы поехали поездом. Остановились на территории Мургабского района, ночевали в вагонах, а утром следующего дня на автомашинах доехали до колхоза «Москва». Много интересного, особенно о хлопководстве и животноводстве, рассказал председатель колхоза Мухамметдурды Сахатмурадов, человек мудрый, опытный. Хрущёв расспрашивал всём: о себестоимости хлопка, комплексной механизации, о селекционной работе, о продуктивности животноводства, о работе чабанских бригад, что-то советовал.
– Между прочим, в молодости я тоже был подпаском или, как говорят туркмены, чолуком, – улыбаясь, вспомнил Хрущёв.
Колхозники, прощаясь с гостем, обрядили его туркменский халат и белый тельпек – папаху. Под конец встречи Мухамметдурды-ага сказал Хрущёву:
– Дорогой Никита Сергеевич, от туркменского народа хотели бы подарить вам коня, – и два жокея под уздцы подвели красавца-ахалтекинца знаменитой породы «Дагдан», в серебряном убранстве, под изящным туркменским седлом.
– Я вообще-то уже стар на коне гарцевать, - Хрущёв с восхищением оглядел пляшущего буцефала , - особенно на таком, огненном…- А вот зять Аджубей коней любит. Да ладно…
Так он одобрил подарок. Потом, помню, выделили специальный вагон, обили его кошмой, загрузили зерном, сеном, приставили конюха, ветврача и жокея. И строго-настрого наказали доставить скакуна в добром здравии, иначе… Так вот и отправили «сувенир», который был родом из села Гарадашаяк /колхоза «40 лет Туркменской ССР/ Ашхабадского района, которым руководил Герой Социалистического Труда Керим Ахмедяров. А убранство коня, тюркское седло изготовили марыйские ювелиры и мастера.
Кстати, об этом «сувенире» в ту пору ни «Правда», ни другие советские издания не обмолвились ни единым словом. Видимо, подобные дары тогда считались предосудительными, нескромными. Но зато нынче такие преподношения в порядке вещей. Так, дорогой подарок английскому премьеру сделал Сапармурад Ниязов – сообщала газета «Известия». Во время встречи в Лондоне президент Туркменистана, поздравив Дж. Мейджора, премьер-министра Великобритании с пятидесятилетием, сообщил ему о подарке, который он решил преподнести ему в день рождения – коне по имени Максат с богатейшей родословной. Максат – прямой потомок знаменитого ахалтекинца Мелекуша, в своё время подаренного Никитой Хрущёвым английской королеве.
Восторженно поблагодарив Ниязова за подарок, Джон Мейджор сказал, что впервые в жизни получает такой восхитительный дар. Кстати, он не единственный счастливый обладатель туркменских «небесных» скакунов в дальнем и ближнем зарубежье. Говорят, их число перевалило за два десятка (может быть, и больше). Среди них президенты России Ельцин, В.В. Путин, президенты Казахстана и Узбекистана – Нурсултан Назарбаев и Ислам Каримов, шейхи и принцы Арабских Эмиратов и так далее.
Продолжили мы путь к Каракумскому каналу. Побывали в целинном совхозе «Москва», выросшем в его зоне, где Никита Сергеевич, конечно, поинтересовался хлопком, его урожайностью, себестоимостью, затронул он и проблему верблюдоводства, которое, к стыду нашему, находилось в упадке. Он выговорил за нерачительность и бездушие, потребовал взяться за размножение поголовья верблюдов – выгодную отрасль животноводства, производящую отменную шерсть, молоко и дешёвое мясо, к тому же корабли пустыни – незаменимый транспорт в бездорожьях Каракумов. В республике были созданы верблюдоводческие совхозы, заметно выросло поголовье животных и в индивидуальных хозяйствах. И поныне благодарные туркменские аксакалы говорят: «За спасённых верблюдов Никите мало и памятника водрузить».
Снова двинулись в дорогу и снова поездом доехали до станции Захмет, где пересели на новенький, пахнущий краской теплоход, построенный в Чарджоу, специально для показухи. На судно пустили лишь корреспондента ТАСС и нас, правдистов, а известинцев, в наказание за нарушение порядка в движении колонны, оставили на берегу. Юрий Кузнецов, возмутившись, заявил: «Кто будет отвечать за то, что газета не сможет полностью осветить поездку Хрущёва по республике? Мы позвоним в Москву…» Полковник Волков перебил журналиста: «Не спекулируйте, товарищ Кузнецов, своим… Не надо. Ваша газета может опубликовать тассовский материал или вон у своих коллег-правдистов позаимствовать».
Борис Аверченко, почему-то довольно улыбаясь, восхищался решимостью начальника охраны, наверняка знавшего, что Алексей Аджубей, главный редактор «Известий», является зятем Хрущёва: «Смотри, не опасается, что журналисты доложат своему влиятельному шефу…»
На теплоходе гостя встретил начальник Среднеазиатского пароходства Архангельский. Помню, как он похвастался Хрущёву, дескать, теплоход строили в Чарджоу, в судоремонтных мастерских, да невпопад. Никита Сергеевич, строго взглянув на него, заметил, зачем, мол, понадобилась такая кустарщина, самодеятельность, влетающая казне в копеечку. Было бы разумнее такое судно купить на судоверфи страны, гораздо дешевле обошлось бы.
На теплоходе всё было готово к очередному «спектаклю», где главная роль отводилась Никите Сергеевичу. Он по-хозяйски прошёлся по палубе, задержался взглядом на барханах, громоздящихся вдоль рукотворной реки, видит на другом берегу рыбака, сидящего в моторной лодке с удочкой, стоило ему увидеть гостей на борту теплохода, и среди них Хрущёва, он сразу вытянул из воды большого толстолобика. Опа! Вместе с рыбиной на крючёк попался и сам Никита Сергеевич. Он пришёл в неописуемый восторг, замахал руками, позвал «рыбака» (переодетого местного чекиста): ко мне, скорей!.. И не обратил даже внимания, что под ним новенькая моторка. Тот мигом завёл мотор, подъехал прямиком к судну, перелез через борт и отдал рыбу в руки Хрущёву. Московская охрана опешила: это непорядок, прежде чем вручить рыбу Никите Сергеевичу, она должна была пройти досмотр. А вдруг в нее что-то заложено… Тем более, «рыбная ловля» не входила в программу визита.
В тот момент надо было видеть не на шутку разгневанного Волкова, обрушившегося на молодого чекиста отнюдь не изысканной речью. Тот дежурил на корме, а «рыбак» причалил к носовой части судна, где были расставлены столы, кресла для гостя и его окружения. Охранник поздно заметил «нарушителя», бросился наперехват, даже перелез за ограждение борта, но не успел, чуть не свалившись в воду. Хрущёв уже любовался трепещущей рыбиной и, подержав е в руках, бросил в воду.
А Волков яро распекал несчастного подчинённого: «Ты уволен! Пристанем к берегу – отправляйся в Москву». Тот чуть ли не плакал и, сидя на корме с нами за столом, уставленным всякой снедью, даже не прикасался к еде. Мы, трое журналистов, стали уговаривать Волкова не наказывать парня. Полковник вроде помягчел, зыркнул на него глазами: «Смотри у меня, впредь, – смилостивился он. – Ладно, иди, смени своего напарника…»
Прощёный охранник, благодарно кивнув нам головой, удалился, чтобы сменить товарища, а мы остались в компании полковника Волкова, помощника Хрущёва – Владимира Семёновича Лебедева, лет сорока, лысоватого, пунктуального и беспокойного человека, личного врача Никиты Сергеевича – Беззубика Владимира Григорьевича с подозрительно красноватым носом, уверявшего, что ему нет ещё и шестидесяти, но выглядевшего старше своего шефа, на все семьдесят. Он уверял нас, что у Хрущёва отменное здоровье и спиртное употребляет умеренно, чего не скажешь о его лечащем враче: из-под его руки дважды уносили пустые водочные бутылки.
После визита досужие пустозвоны, даже в глаза не видевшие Хрущёва, болтали, будто Никита Сергеевич всю дорогу находился подшофе. Мы сопровождали его денно и нощно, не отходили от него ни на шаг и ничего подобного не заметили. Он всегда был трезв, как говорится, чист и прозрачен, как стёклышко. Его темпераментность, излишнюю горячность, полемичность выступлений, зачастую категоричность, люди принимали за воздействие винных паров. Видимо, каждый судил в меру своей испорченности.
На теплоходе мы пробыли часа полтора-два, а затем наш поезд взял курс на Небитдаг. В «Правде» уже опубликовали два или три материала о визите. А с трассы канала с Москвой не созвонишься. Решено было по дороге мне остаться в Ашхабаде, передать по телефону в редакцию продолжение отчёта о пребывании Хрущёва в Мургабском оазисе, о поездке по Каракумскому каналу. А Борис Аверченко тем временем продолжил путь в столицу туркменских нефтяников. Рассказывая о впечатлении, произведённом поездкой в нефтяной край, Борис Ефимович заметил, что и здесь не обошлось без показухи. Показывая гостю молодой город, выросший в пустыне, объезжали стороной хибары «Шанхая», рытвины и выбоины замаскировали песком, огородили щитами неприглядные мазанки и развалюхи посёлка Джебел.
Раздумывая над таким порочным явлением как показуха, въевшейся в поры нашего общества, хочется постичь её суть, как рождается сей заведомый обман, выставляющий в неприглядном свете её авторов. И не только. Туркмены говорят, когда жулика застают на воровстве, то стыдно становится не вору, а тому, кто становится свидетелем этого постыдного действа. Так и показуха бросает тень и на честных людей.
Итак, откуда берёт свои истоки это уродливое явление? Прежде всего, прерогатива должностных лиц, к ней исключительно прибегают лица, обладающие малой или большой властью, которые, стремясь удержаться в своих высоких креслах, вместе с тем жаждут и славы. В этом изощрённом обмане есть холодная расчётливость, исходящая от порочного характера, безнравственности, трусости. Когда человек обманывает для своей выгоды – это своего рода маскировка, чтобы прикрыть свою несостоятельность, по сути – это лицедейство, с помощью которого он лакирует действительность, скрывает истинное положение дел. Честный, достойный человек не будет ловчить, кривить душой, а бесчестный же найдёт тысячу и одну уловку, чтобы замаскировать своё моральное уродство, свою беспомощность, выдавая их за добродетель. Показуха – это ложь, отличающаяся от истины своей криводушной многоликостью, от которой вред неисчислимый, ибо чёрное выдаётся за белое, плохое за хорошее, ложь за правду, ибо все эти пороки стараются запродать за образец, что разлагающе влияет на общество.
И заведомое плутовство, бесчестие идут как бы по кругу, низший обманывает непосредственного начальника, он – прямого, а тот ещё выше, и так до самой «верхушки» и если им на пути встретится сам Господь Бог, они могут и его объегорить. Безмерное тщеславие толкает таких людей на плутовство, за которым кроется не знающее пределов своё собственное «Я». И «оно», вот именно «оно», ради достижения своей цели поступается совестью, честью – всеми добродетелями, что делает человека Человеком.
Тщеславие и показуха – близнецы, порождённые страстью к славе, неуёмным стремлением обрести громкую известность, чаще незаслуженную. Не помню имя того великого человека, сравнивавшего тщеславие с нарумяненной кокоткой, которую расхваливают за «естественный» цвет её лица, «забывая», что у неё искусственный румянец. В тщеславии заключено нездоровое самолюбование, когда человек любит себя не таким, каков он есть, а каким ему хочется видеть себя в глазах или во мнении других.
Тщеславием, этим порочным явлением, взлелеянным обманом, ложью, обычно бывают заражены серые, недалёкие типы, коих мутной волной вынесло на гребень истории. И зачастую народ им, особенно к тем, кто стоит у кормила государства, не верит.
Желание обмануть, схитрить, прикрыть свои недостатки привлекательной мишурой, как уже говорилось, это признак ограниченности, когда хитрец пытается достигнуть своих целей нечестными путями. Показуха начинается с безвинного поступка, переходя в изощрённый обман, а со временем в преступление. Ещё Ф.М. Достоевский говорил: «Лгут только одни негодяи».
В туркменском фольклоре живут два антипода, два образа – льва и шакала. С первым связываются самые благородные чувства – открытость, прямодушие, сила, достоинство в его величавой поступи и повадках; второй же – трусливый падальщик, живущий всю жизнь крадучись, питающийся остатками добычи царя зверей. Как это похоже на людей.
