.jpg)
Майор Хакбердыев вызвал Хезрета к себе в кабинет под вечер. Когда того привели, он поднялся навстречу, вышел из – за стола и, подойдя, поздоровался за руку.
Ты просил о встрече Хезрет? Просил, - спокойно с достоинством, ответил Хезрет. Ну, тогда проходи, садись, в ногах правды нет, - и Иса усадил своего посетителя к столу на мягкое кресло.
Сам сел напротив и после недолгой паузы дружелюбно произнес, - давно мы с тобой не общались, Хезрет.
– Это точно, гражданин начальник, видимо повода подходящего не было.… А я смотрю, постарел ты, сдал.
— Не пора ли тебе на покой?
— Аллах ещё не дал мне разрешения отдыхать, начальник, - лукаво глядя на Хакбердыева, ответил Хезрет.
— Что-то не больно твой Аллах за тебя беспокоится, коли, позволил тебе так захиреть, - усмехнулся Иса, беззастенчиво разглядывая высохшее, морщинистое лицо Хезрета.
— А сколько же тебе годков настукало Хезрет Курбанович?
— Хезрет, невозмутимо глядя на Ису, всё также спокойно ответил:
— А то ты сам не знаешь, Иса. Ты же мою анкету наизусть выучил: она же у тебя сейфе, наверняка в папке хранится.
— А ты про мои годы спрашиваешь. Сам же говоришь, что я постарел. Не пора ли дорогу молодым уступить, а, Хезрет?
— Что это ты, гражданин начальник, о молодых забеспокоился?
— Да, где они молодые? Так, одни воробьи да петухи. А орёл-то тут у тебя только я один остался.
— Да, ты прав, воробьёв и особенно петухов много. Но есть и певчие. Соловьи, кенари, штопоры…
— Хезрет вскинул голову.
— Ах, вон ты куда метишь, начальник! Молодым штопором захотел меня заменить? Но ведь штопорам надо много потрудиться, чтобы на горку взлететь. Кстати, о штопорах. Вот о твоем штопоре, я слышал нехорошие вещи.
— Какие же? – А будто поёт он тебе какие – то особенные песни!
— Да вот про тебя много чего говорят, даже не знаю, где, правда, а где ложь.
— Ты ведь знаешь Иса, я живу тихо мирно. В разборки не вмешиваюсь.
— Рулят твои смотрящие. А я кто?
— Ты Хезрет, за ними стоишь.
— А ты, я вижу, суетишься, начальник! Так ведь не долго и аппетит потерять. Я самый старый на зоне, потому и говорят обо мне разное.
— Ты, не обидишься, если я задам тебе один вопрос?
— Задавай, начальник, - великодушно согласился Хезрет.
— На умный вопрос всегда приятно ответить. А если вопрос глупый.… Так на глупость обижаться Аллах не велит. Даже если будет такой вопрос, всё равно попытаюсь удоволитворить твоё любопытство. Есть такие вопросы, которые могу добавить мудрости, а за это я обязан сказать тебе даже спасибо.
Ты, я вижу, сам большой мудрец, Хезрет и разумом тебя Бог не обидел. Что, ты можешь сказать об обстановке на зоне? Иса, ты, что меня за сучьего держишь? Ты и сам хорошо знаешь, что творится на зоне.
Но коли, спрашиваешь, отвечу. Твои новые смотрящие беззастенчиво приобрели к рукам местный общак, подминают под себя всех, стравливают друг с другом бывших друзей, сеют раздоры и взаимное недоверие.
Особенно выделяется Штопор. Штопор не только твой выдвиженец, но он и твой стукач. Мне больших трудов стоило, чтобы усмирить зеков, когда по твоему указанию допустили беспредел в отношении Самеда. Ты отпустил вожжи в отношении Набатова. А он, что натворил по пьянке, ты знаешь. Ты, Хезрет не зарывайся, я знаю, куда ты клонишь.
Ведь водку пил ты вместе с Набатовым. Твою роль, я хорошо знаю, ты не юли. Одного моего движения достаточно и ты окажешься на тюремном режиме. А до этого, если будешь ходить кругами, прямо отсюда пойдешь в ШИЗО. - Сечешь! Иса, чем же ты, наивный человек, думаешь меня запугать? Не выйдет, я ко всему готов. Ты слишком далеко зашел.
А наследил столько, что двумя машинами, не вывезешь! Тебе Иса, из этого дерьма уже не вылезти, для тебя уже приготовлены нары. По твоему указанию ограбили Гусейнова. Ты планировал, совсем по-другому. Хотел через родственника Гусейнова переехать на работу в Ашхабад. А Набатов стал действовать по своему сценарию. А виновник всему, водка.
А пил её с Набатовым или нет, ты не докажешь. Если Набатова осудят, то сядешь вместе с ним и ты. Родственники Гусейнова, уж постараются! А Набатов даст на тебя показания. Хезрет улыбнулся и нагло развалился в кресле. Увидев, как сверкнули Исы холодные глаза, как угрожающе заходили желваки под кожей, решил, что пора ему откланяться.
И отвалить по добру-поздорову. От слов Хезрета, Ису парализовало. Человек ума трезвого, холодного и расчетливого, Иса не тешил себя иллюзиями. Хезрет продолжил, - давай начальник договоримся. Ты меня не трогаешь, а я молчу. Из своих проблем, выпутывайся сам. Будешь пугать, мне терять, нечего. А тебе, есть что!
И последнее, продаю информацию бесплатно. Иса молчал. Слова Хезрета его припечатали, как удар грома. Он был парализован.
Хезрет безжалостно добивал его. Вы вместе с Сулейманом, опьянённые властью над зеками, безнаказностью, издевательствами, унижениями, довели всех до предела.
Какими издевательствами? Как какими, что забыли, как смотрящих унижали, перед толпой зеков. Заставляли черпать говно из дальняка. Это никто не забыл. А я здесь причём? А притом, - ты ведь мог остановить, тот беспредел? Так вот. Хемра ведь Ташауский, а Сулейман пришёл сюда, из Ташауской женской колонии. Где он также унижал зечек.
Вывозил их за зону, в банный бордель и брал за это по 300 долларов. А через три дня возвращал их на зону. Так что, если вздумаешь расправиться со мной его руками, имей ввиду и на него управа найдётся. Иса посмотрел в глаза Хезрета, чуть прищуриными глазами, снова еле приметная усмешка тронула его твёрдые губы.
.jpg)
Ты ведь Иса, хорошо знаешь, если тайное становится явным, дружно поднимут вас на «перья», разорвут в клочья, заживо сварят в кипящем масле. А костер-то уже собирают. Так, что гражданин начальник, я пойду. Он встал и с молчаливого согласия Исы ушёл.
Иса долго сидел, набычившись, и думал. Думать было о чём. Теперь его карьера, а, по сути, и вся жизнь, обещала, круто изменится. Он видел, что Сулейман болезненно властолюбив? Что после назначения начальником, он ощутил сладкий вкус власти, который позволял утолять самолюбие и жажда подчинять себе других. Глаза его всегда горели, как глаза голодного волка в клетке. Жалел он только об одном, что не направил своевременно информацию о Сулеймановых проделках в Ашхабад.
Да и с Хезретом, надо было разобраться раньше. Когда Юсуп вернулся в барак и пересказал услышанный и видевший лица Исы и Хезрета, когда заносил заваренный чай. Мы с ним не радовались. Секреты, которые мы узнали, повергли нас в уныние. Все события на зоне прогнили продажностью, беспределом и гнилью.
Каждый выживал, как мог. И всё же были, были те, что остались людьми. Иначе не было бы этой книги, не было бы и других примеров сохранения человечности, порядочности. Люди, которые хотели и остались людьми. Борьба за пайку хлеба, с драмами и предательствами, с беседами о смысле существования, с лагерной моралью и лагерными законами, с болезнями, смертями. Зек живёт в силу тех причин, почему живёт дерево, камень, кошка.
Вот где глубинная, правда, о безвинном человеке, доведенного почти до скотского состояния. Мораль в истинном объеме будет потихоньку возвращаться к нему на свободе, но понесённые потери до конца уже не восполним. Никто не стал чище после испытаний лагерем. Все может напомнить о горестной судьбе: о превратностях жизни, о верности и твердости, о душевной стойкости, о муках физических, нравственных.
Кто измерить меру страданий людей, подобной судьбы. Вспомнил Бяшим-агу и в его честь сложил четверостишие:
Ещё кого не досчитались мы?
Чей голос умолк на братской перекличке.
Кто не пришёл? Кого меж нами нет?
Тебя Бяшим-ага.
Там то у меня и поворот мыслей произошел. Своё повествование, я в сердце своём записывал. В мозгу адским огнём выжигал, как печать Каинову.
События в лагере стали развиваться стремительно. Был освобожден от занимаемой должности Хакбердыев Иса. Началось следствие, прибыла большая комиссия из Ашхабада. Лагерь был похож, на растревоженный улей. Допрашивали и опрашивали с утра до вечера. Чтобы как-то приукрасить истинное положение дел, Сулейман организовал работу столовой.
После утренней проверки объявили, что приготовление пищи в комнатах запрещено. Строем всех повели в столовую. Удивлению не было предела. Подумали, что наступила нормальная жизнь. Не надо будет родственникам, нагруженным, как верблюды, привозить еду в колонию. Но эта эйфория, быстро прошла, как только за последним проверяющим, закрылась дверь.
Через два дня, кто-то из шутников написал на двери столовой объявление, что обед будет выдаваться у восточных ворот. Все ломанулись к восточным воротам, а там висит объявление лагерного шутника.
Сегодня обед выдается у северных ворот. Все побежали к северным воротам, а там висит объявление. За беготню по лагерю обед отменяется. За справками обращаться к руководству колонии.
Поняли, что жестоко обмануты. Кто-то сказал, - бродяги, вы что подумали, Сулейман перевоспитался, - да? Этот Сулейман форменный зверюга. Нет, хуже, у волка какая – то волчья этика имеется: он сучёнок «в охоте» не трогает, родовой инстинкт выше голода ставит. А Сулейман кинул нам кость, чтобы мы закрыли свои глотки. И тут же отобрал обглоданную кость.
Последние слова он выкрикнул и исступленно вырвал из себя и, словно выбросив что – то тяжелое, давившее, угнетающе, разом обмяк, обессиленный. Ему ответили, - не греши на Сулеймана. Это подшутил, кто – то из наших. Этого шутника надо отловить и пошутить с ним также. Подошёл ДПНК, Глычмурадов Какыш, спросил, - что собрались? – На что жалуетесь? Аман ответил, - зубы потеют, от переедания!
Он прочитал и быстро удалился в штаб. Стали, расходиться, и веселится над собой. Объявление шутника развеселило нас. Смеялись сами над собой. Даже такая едкая шутка, превращала нашу жизнь в маленький праздник. Вечером в коридоре барака, услышали шум. Акмурад позвал меня, сказал, - нашли шутника, того, кто объявление написал. В 17 комнате с ним уже разбирались. Гараджа, пытал его, приговаривая:
- У параши твоё место, бикровинская тварь, понюхай говнеца и не рыпайся, не то на башку тебе нассым, не воняй падла, пока руки – ноги не перебили, пока в задницу тебе не всунули, твоё объявление. Говори, - кто тебя научил? Никто меня не учил, сам придумал!
Думал, посмеемся и всё. Шутник нашелся! Зеки обратились к Гарадже, - оставь парня в покое? Эти претензии, - скажи Сулейману? Он то, - причём здесь. Гараджа отпустил его и сам над собой, стал смеяться. На следующий день стали отправлять в тюрьму г. Туркменбаши всех, кто был причастен к ограблению жены Гусейнова. Первым отправили Бекенова Гарлы, а за ним каждый день по одному: Розыева Торе, Мамедова Мереда, Батю.
Это делалось, в назидание остальным. Зона притихла, похожа была на пионерский лагерь. Смотрящие превратились в бригадиров. Да фактически они и были таковыми. Ко мне подошёл Юсуп. Он обезоруживающе, улыбнулся, своей плотоядной улыбкой сказал, - видишь Саша? И нам не надо делать, никаких движений. Хезрет всё предсказал точно.
Штопора он ввинтил к себе в шконку. Как это ввинтил? А так, он сейчас стирает ему носки и шестерить, как последний холоп. Карты то, в руках у Хезрета. В любое время Хезрет, может объявить его сукой. Но вероятно всего, у них молчаливый договор. Хезрет держит его на коротком поводке. И в дополнение всех событий и я, остался без работы.
Мне сейчас скучно. Это и к лучшему, - ответил ему. Сколько верёвочке не виться, конец всё равно будет. Когда много знаешь, появляются соблазны, пустить этих негодяев под откос. Пойдём из барака, ты ведь знаешь, что у нас и у стен, есть уши и засмеялся.
Вышли на улицу. Юсуп поднял голову, смотрел на солнце, которое медленно спускалось к далёким гребням, окаймлявшим, пустыню на западе и старался ни о чём не думать. Тревога, сжимавшая его сердце, заставила почти забыть о жгучей неволе. Постепенно приятная прохлада сменяла, неожиданно наступившее тепло. Солнце уже спустилось к горизонту, окрашивало лиловым цветом желтизну пустыни.
Юсуп, мечтательно сказал, - хорошо сейчас на воле? Появляются песчаные грибы, хорошо бы пособирать их? Ты не расстраивай душу, нам это не дано. Близок локоть, да не укусишь. Ты Саша, - не даёшь мне, даже помечтать! Сегодня мне приснился сон, был я дома и ел, как-будто борщ, но ложку не мог донести до рта. Хотя бы во сне, но я всё же побывал на свободе.
И вдруг его прорвало. Он пропел куплет, улыбаясь: - «И опять на свободе, о которой мечтали, о которой так много говорят в лагерях». Взял его за руку и повёл к нашей тропе. Дремучий ты человек, - Саша. А радуюсь я не потому, что во сне видел свободу, а потому, что сегодня узнал радостную весть. Хотел рассказать попозже, но удержать эту новость, не в силах.
Она сама, выскакивает из меня. И ты сейчас будешь радоваться, когда скажу. Меня сейчас может обрадовать и изменить настроение, только одна новость. Знаю какая, но и от моей новости, настроение твоё улучшится.
Сегодня в своем кабинете арестовали Сулеймана. И тихо вывели, за пределы зоны. Его глаза горели ненавистью. Я видел этот жуткий, пугающий блеск в его глазах. Настроение его резко переменилось. Он продикломировал:
- «Кто хочет вкусно и сладко есть, прошу на шконку рядом сесть». Вот и Сулейман, - сучья отродье, наелся и напился нашей кровушки.
Взгляд его потяжелел. Ты помнишь разговор Хезрета с Исой? И всё-таки Хезрет оказался прав. Хемры родственники в Ташаузе собрали материалы и передали в прокуратуру, а те в Комитет национальной безопасности. Месть ташауского смотрящего оказалась, коварной и жестокой. Сейчас Сулейман на своей шкуре испытает, каково быть зеком.
Его лоск моментально слетит, как пыльца одуванчика. Вот и для него, наступило испытание, - которое мы с тобой уже прошли. Был бы он человеком, я бы никогда, так не злорадствовал. У него слова, постоянно расходились с его делами. Помнишь, как он говорил:
- Я отвечаю не только за то, чтобы вы от звонка до звонка тянули свой срок, но ещё и чтобы каждый из вас остался целехонек.
Улавливаешь! - Не отбывали срок, - а тянули. Как он вытягивал из нас жилы. Бог на свете есть! Видишь и на старуху, бывает прорвуха. Не было у него человечности, а это самое главное. Когда он творил свои художества в женской колонии, ему это проходило. А в нашей сучьей зоне, - нашла коса на камень. На душе было муторно. Я не обрадовался, этой новости.
Ответил Юсупу, - ты не радуйся, этой паскудной новости? Плохо, когда зек испытавший вкус неволи, своими руками отправляет другого человека на шконку. Настоящие арестанты, так не поступают. Надо было поступить, по-другому. А как, я не знаю. Хемра стал в один ряд с Сулейманом. За такие действия, зеки его не погладят по головке. Но об этом знают, - ты и я. Ещё Хезрет и Иса, - добавил я. Но об этом надо молчать.
Пойдем обратно в барак, послушаем, - что говорят там. Посмотрел вдаль. Увидел, редкие огни сторожевых вышек, которые вдали рассекали черноту нависшей над колонией ночи. В комнате обсуждали арест Сулеймана, какие только предположения не выдвигали.
Истинную причину ареста, не знал никто. Юсуп хитро улыбался. Его красивые крупные темно – карие глаза встретились с моим взглядом, и я отвёл глаза в сторону.
Ни один человек, не сказал, ни слова, в защиту Сулеймана. Он был язвой у всех. Чтобы заработать, такую ненависть, надо было хорошо постараться. Он всегда был таким же, как мы. А различие заключалось в том, что он носил погоны, а мы боялись его. Вернее боялись не его, а власть, которую он представлял. Обманывая всех, - сказал Гандым.
Лицо его при этом посерело, стало строгим, даже сердитым. Предыдущий хозяин, был человеком, не чета Сулейману. Нам надо было беречь его, как собственные яйца. Сейчас то, Гармамед восстановлен и работает в полиции г. Туркменбаши. Все обвинения с него сняты. Оказывается, его подсиживал Иса. Как говорится, - не рой другому яму, - сам туда попадешь. Так и Иса, который грохнулся туда оглушительно.
Что вы завели разговор о них? Они же сидели, около бочки с мёдом и соблазнов было, много. Как можно утерпеть и не попробовать? Мы попробовали один раз и оказались здесь.
А они это делали постоянно, - добавил Сердар. Но всё же братаны, бог есть, он внимательно смотрит за всеми. Кто бы говорил! Куковала кукушка о лесе. И ты, Сердар, накуковал им эту судьбу. Помнишь, как ты критиковал смотрящих, - сказал Акмурад. Я и сейчас подпишусь под каждым сказанным словом. Смотрящих горстка, подуй, и нет их, но они держатся. На чём?
На нашем паскудстве, на нашей трусости. Ты старый жулик и жук к тому же. У фраеров одни панты, а жулик по понятиям живет. Поживешь с моё на зоне. И ты, Акмурад будешь, так же поступать. На чём держится мир, - знаете?
.jpg)
На чём держится идея коммунизма? На зависти. А мерзкая система капитализма, знаете, на чём держится? На жадности! Вот два слова, на которых держится мир! Зависть, жадность. Здесь же у нас свой мир, недружелюбный и мрачный. У нас улей!
Я вам расскажу вкратце. Обыкновенная пчела, – это робот, искусственно созданный их безликим коллективом. Она кастрирована и ограничена в развитии ещё, будучи личинкой, заложенной в уменьшенною ячейку, на недостаточный корм. «Каждого генами задушили в младенчестве». Их «царица», - не вожак, не сильнейший и прекрасный, как у волков и оленей. Нет, это тот же робот, но лишь приспособленный к продолжению рода.
Она любить лишь раз в жизни и потом рожает сотни тысяч, беспрерывно, не зная материнства, не заботясь о своих детях. Родильная машина и только. Семьи нет. Мужчины истребляются по минованию в них надобности. Сокращение лишних ртов. Режим экономии! Пчелы никогда не спят. Вся их жизнь – сплошной беспрерывный трудовой процесс.
Но их труд чужд творческому устремлению. Они производят лишь стандарты. Не смешивайте их с муравьями. Каждый муравей обладает инициативой. Нет двух одинаковых муравейников, но все соты во всём мире строятся в одной форме, в одних размерах ячейки. Каждый улей – копия нашего лагеря. Их труд направлен лишь на потребу желудка.
Даже гнёзд для себя, мы строить, не способны. Святой труд, чёрт бы его побрал! Пчела – благостный символ! Подмена, дьявольский обман! Свят только творческий труд, ведущий к определенной цели. Библия, Коран, очень мудры: «В поте лица ешь свой хлеб». Жизнь во имя желудка проклятие! А это наша жизнь. Нет, это не конец ещё! Мы повержены потому, что мы мало любили своих близких и не достаточно ненавидели! Надо любить…
Как араб в пустыне, что к воде припадет и пьёт, а не рыцарем на картинке, что звезды считает и ждет. Так же жадно надо и ненавидеть Сулейманов, а ваша ненависть, - розовенькая, жиденькая, подсахаренная, с душком. - Грош ей цена! Твоими устами Сердар, да мёд пить, - сказал Гандым. Вот видишь Олень, какой ты, ограниченный человек.
Ты хорошо подумай, над моими словами. Что я, урка не умытый, - ответил Гандым. За братву, за твоих, моих, за всех душа болит. Ты Сердар, - по жизни спокойный. А каково мне? Спокойно не могу смотреть на этих выродков. А тебе Гандым, мой совет, - живи сам по себе. Не переживай за этих сучар. Они не заслуживают этого. Бог воздал, каждому по заслугам.
Носишь погоны, охраняешь преступников, так будь сам примером. Они же каждый день видели, как мы крутимся, вертимся, как страдаем. А они на нашем горе, деньги делали, заставляли мучиться ещё сильнее. Забирали последние деньги у наших родных. Эти деньги пахли потом, слезами и горем. Мы ведь брали деньги не такие, - мы «брали» деньги у тех, у кого они были. - За это и страдаем!
Вы каждое утро видите, как к нам прибывает караван верблюдов, в лице наших родственников. С сумками, мешками, баулами. Они их держат по 5 часов, в степи, на холодном ветре. Заставляют отдать последние копейки, а родственники, вынуждены платить. У него был грудной, глубокий голос и говорил он с убаюкивающей – или точнее возбуждающими интонациями.
.jpg)
Интонации профессиональной соблазнительницы. Гандым ему сказал, – разводишь, ты реально. Ты что, хочешь нас убедить, - что они виноваты? Они 300 раз виноваты! Ты Сердар, - не трать своё красноречие. Лучше скажи, - чем нас будешь кормить? Глядя на Сердара, кто мог подумать, что под маской простодушного парня, прячется такой монстр.
Он ответил, - что дам, то и будешь хавать. Подошёл к электрической плитке, поднял крышку кастрюли, сказал, - рябчики в сметанном соусе вас устроят! Но они не много подгорели. Не хочешь! Тогда будешь хавать перловую кашу. Все засмеялись. А что вы хотели покушать? Ислам приподнялся, хотел заглянуть в кастрюлю. Но Сердар её быстро закрыл. Продолжил, - такую кашу Сулеймановы свиньи не едят, а мы.… Нашего брата, дураков, ведь не сеют, а мы сами родимся.
Были бы подружнее, не было бы такой силы у Сулейманов. А нам осталось, только языком болтать, себя веселить. За них не переживайте у хозяина шея толстая, пусть покрутится, сучья отрава. Они, за что боролись, на то и напоролись. Пусть бродяги бог им будет судья. На этом замнем, для ясности. Давай Гандым твою чашку, порезвимся. Сели ужинать. Поели молча. После ужина занимались, каждый своим делом.
.jpg)
Весенняя ночь была чёрной, беззвёздной, холодной. Из куска доски, вырезал брелок на котором, изображал пейзажи гор, возвышавшие, в километре от колонии.
Откуда-то далеко-далеко из-за гор, донёсся гром. А потом всё стихло. Длиннее и темнее стали ночи и уже другие голоса звучали в комнате. А в неприглядно темном небе, звучали стонущие и куда – то зовущие голоса, гусиных стай. Потянуло свежестью воли.
Продолжение следует
